— Надежда! — Бойко догнал девушку и взял ее под руку. — Ну, тихо, тихо… Не вырывайся. Нам нужно поговорить. * * * — …Никакого богохульства! — холодно заметил Бойко. — Вы же сами прекрасно знаете, Вадим Владимирович, что это христиане переделали Бога Мудрости, творца всего сущего на земле, в Ангела Смерти — нелепого рогатого полукозла с копытами и рогами! Посвященные знают, что Бог безразличен, он занимается небесами, а дела земные находятся в ведении Сатаны — сына и ангела Божьего. А вы говорите — богохульство! — Вы не так меня поняли! Я с вами согласен, но христианские представления о проклятии… — Нельзя идти на поводу христианских представлений, будто Бог проклял дьявола. Например, в Старом Завете Бог евреев запрещает проклинать Сатану! «Ибо даже Михаил Архангел… не смел произносить Дьяволу укоризненного суда». Это факт. То же самое повторено в Талмуде. Отсюда следует, что Сатана тоже Бог, которого страшится сам Господь. И если мы хотим чуда, то нужно обращаться к Сатане, потому что «Сатана всегда близок и переплетен с человеком». Именно он наш Дух-Хранитель, именно он может направить силу невидимого мира в видимый и объективный. Таким образом, козлиная маска, насильственно возложенная на лик Сатаны, оказывается всего лишь неудачным переодеванием. И не нужно бояться темноты. Тьма была началом всех вещей. Потом родился Свет и Облик. Если перед нами стоит задача вернуть прежнее лицо Надежды, то обратимся к первозданной Тьме! Вы согласны со мной? — Я не слишком компетентен в теории, — пожал плечами Оболенский. — Некоторые вещи, сказанные вами, напомнили мне сатанинские обряды. Тьма, перевернутый крест, змея… Поэтому я и заострил внимание на деталях ритуала. Признаться, несчастье с Надей выбило меня из колеи… Мне остается только положиться на вас. Они шли по набережной. День был в самом разгаре, день затопил город солнечным сиянием и суетой. Было жарко. Легкий ветер не приносил облегчения — лениво трепал листву деревьев, в жидкой тени которых отчаянно ссорились воробьи. В вихрях танцевальной музыки мимо проносились прогулочные катера, и треугольный клин волн расходился, ударяя в гранитные плиты набережной. В этот час здесь было уже многолюдно — спортсмены, туристы, мамаши с колясками, гогочущая молодежь. За всем этим гамом едва слышался плеск волн и шум тополей. Однако Бойко казалось, что вокруг никого нет. Он просто не замечал ничего и никого вокруг, словно набережная опустела, а он и Оболенский, вот, остались. И разговор их бесконечен. Вадим Владимирович все сомневался — верил и одергивал себя. Бойко начинал нервничать. Конечно, он продолжал говорить с апломбом, как великий адепт, но те сведения, которые он нахватал за последнее время из различных брошюр по магии, подходили к концу. Приходилось импровизировать, и Бойко боялся совершить ошибку, оговориться, употребить не тот термин и тем самым отпугнуть Оболенского. Вместе с тем Владимир Семенович видел, что Оболенский вот-вот созреет — поверит в невероятное и раскроет свой кошелек. — Похоже, змея смущает вас больше всего, — заметил Бойко. — Но она является совершенно необходимым элементом ритуала. Змея заключает в себе зародыши ночи и дня, света и тени. Это прообраз женской красоты. Змеи — чародеи. Они гипнотизируют своим взглядом, и порой невозможно противостоять их очаровывающему влиянию. Кроме того, только змее свойственно сбрасывание кожи и самообновление. А ведь это как раз наш случай. — Да, да… — прошептал Оболенский. — Я понял. Как верно! Как правильно! Но все-таки… Змея! Как-то жутко и… несерьезно. — «Дух Перевоплощения, носящийся над Хаосом» изображался в виде змея, выдыхающего свет на предвечные воды, — сказал Бойко. — Конечно, змей — не самый поэтический образ, но ведь греческая эмблема человеческой души в виде куколки, из которой вылетает бабочка, не более эстетична. Преображение! Безобразное, которое оборачивается красотой! В этом весь смысл, и только я могу наполнить этот смысл реальным содержанием. — Вы можете? Вы в силах вернуть Наде… Сделать ее прежней? — волнуясь, спросил Вадим Владимирович. — Да. Могу. Это очень трудный и опасный процесс. Но я владею знанием, я изучал искусство перевоплощений, — Бойко перешел в наступление. — Искусство это, как и любое другое, требует жертв, больших жертв, миллионов… Оболенский понял намек. — Какая жертва будет достаточной? — спросил он. — Каббала изображает змею в виде цифры «девять» — девятой двери из пятидесяти врат, ведущих к тайнам бытия, — начал торг Бойко. — Девять — не совершенное число, — возразил Оболенский. — Согласно Книге Бытия, змея, кусающая себя за хвост, рассматривается как великий упавший свет. Очевидно, речь идет о солнце, которому соответствует цифра «один». Солнце согревает тело и разум. Вечером оно умирает, но возвращается каждое утро с завидным постоянством, а хорошо все то, что возвращается, а не то, что уходит навсегда из сердца и с глаз. Солнце — это движение по кругу, а цикличные возвращения лежат в основе каждого магического ритуала. Один — магическое число: одно тело, одна душа, одно сердце… — Вы правы, — согласился Бойко. — Возможно, девять — не совершенное число. А что вы скажете о числе «семь», которое являлось священным числом всех цивилизованных народов древности? Пифагор называет его «носителем жизни», заключающим в себе тело и душу. В каждом предании о великом Потопе — уничтожении и последующем возрождении — упоминается цифра «семь». Например, в Ноев Ковчег было взято по семь пар зверей, птиц и прочих тварей. Время несет нас вперед, «ибо оно есть конь о семи лучах, колесница времени — семь миров, а бессмертие — ось». А если посмотреть на женское тело и сосчитать все части, выступающие из туловища, то получаем все ту же «семерку». — Я вижу, мы от магии незаметно перешли к физиологии, — улыбнулся Оболенский. — Тогда разрешите мне закончить аналогии цифрой «два»: два глаза, два уха, две ноги, две руки… Что касается женского тела, то не является ли круг, разделенный на две части, символом женского начала? — С вами трудно спорить. Споры вообще вещь вздорная. Никогда в спорах не рождается истина, а только раздражение. Поэтому мы остановимся на цифре «три». Это наиболее магическое число, потому что человеческое тело его не знает. — Договорились, — сдержанно кивнул Вадим Владимирович. — Когда можно будет приступить к ритуалу? — Через три дня. Ведь, как мы выяснили, «три» — магическое число. И, если возможно, принесите цифру «три» в виде алмазов. В самом деле, что мне делать с чемоданами денег?! — Это возможно, — сказал Оболенский. Он протянул руку, чтобы скрепить договор рукопожатием, но в этот момент ожил его мобильный телефон. — Просил же не беспокоить! — досадливо поморщился Вадим Владимирович. — Наверное, что-то срочное. Он достал аппарат из кармана и приложил к уху. — Слушаю! Да… Что?! Не может быть! Боже мой!.. Боже мой… Он опустил телефон и растерянно посмотрел на Бойко. — Что случилось? — Надя… покончила с собой. — Вы что?! Я ведь расстался с ней всего полтора часа назад! — Перерезала вены. Все кончено! Все кончено… ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ — Вашего полку прибыло, Профессор! — Бойко рухнул в кресло, потянулся к коробке с сигарами. — Разрешите представиться! Перед вами неудачник, самый настоящий неудачник — совершенный и безнадежный! Бойко достал сигару, откусил кончик и оглянулся в поисках спичек. — На подоконнике, — подсказал Сергей Сергеевич. Хмельной туман в голове постепенно редел, рассеивался. И походка стала чуть ровнее — пол уже не колебался под ногами. Наступало состояние ясности и определенности, когда каждый предмет, каждая незначительная вещь исполнена смысла и таинственного, непостижимого значения. Например, сигара, которая никак не хочет разгораться. Или костяшки пальцев. Бойко поднес сжатый кулак к глазам. Костяшки пальцев правой руки были сбиты в кровь. Да, повеселился он на славу. Начало было положено в «Витязе» — это точно. Долгое начало. А все потому, что никак не получалось опьянеть. Но все-таки получилось, потому что дальнейшие воспоминания теряли четкость, тонули в хмельной дымке. Кажется, он устроил круиз по всем питейным заведениям города, вплоть до рюмочной «Минутка». Иногда в тумане беспамятства возникали разрывы, и оттуда выплывали хищные физиономии официантов, требовавших, чтобы Бойко покинул заведение. Чей-то бранящийся рот, близко… Помнится, он заткнул его кулаком. И тогда понеслось-поехало… Чья-то лапа схватила за волосы, кто-то остервенело рычал и все старался попасть с разворота каблуком в лицо… Трудно понять, как он добрался до дома живым. Всплывала бурлящая радость оттого, что ему удалось уйти переулками от милицейской «девятки». Потом в разрывах возникала скорость и свист ветра на магистрали, две фигуры в свете фар у ворот коттеджа Сергея Сергеевича, растерянное лицо фотожурналистки Измайловой, а потом насупленная физиономия сторожа. Бойко уверял сторожа в своей совершенной трезвости и бодрости. Мол, просто ноги отказывались служить. Сторож помог ему добраться до кабинета Профессора. Интересно, зачем он сюда притащился? Неудобно, неудобно… Стыдно. Чертова девка! Это ж надо — вскрыла вены! — Вы как-то сказали, что жизнь — игра, — горько пробормотал Бойко. — Я тогда не согласился, а теперь понял, как вы были правы. Точно, игра! И я проиграл. Жизнь откалывает такие шутки… Профессор, казалось, не замечал ни состояния своего гостя, ни вопиющего беспорядка в его одежде, ни ссадин на руках. — Жизнь — игра, первейшее правило которой — считать, что это вовсе не игра, а всерьез, — сказал он. — Мы играем в игру. Мы считаем, будто не играем ни в какую игру. — Не понимаю. Вы, как всегда, нагоняете тумана, а у меня в голове и так… — Наверное, дело в том, что вы слишком узко понимаете термин «игра». Существует целый специальный раздел высшей математики, а именно теория игр, который занимается изучением моделей принятия оптимальных решений в условиях полного провала. Разумеется, для математиков понятие «игра» не несет в себе никакого по-житейски игрового смысла. Для них это не развлечение, а некие концептуальные правила, определяющие поведение игроков. Совершенно ясно, что оптимальное использование этих правил повышает шансы каждого игрока на выигрыш. — Это в математике, — вздохнул Бойко. — А в жизни ты все время проигрываешь. — О, я вижу, вы совсем пали духом, уважаемый Владимир Семенович, — покачал головой Профессор. — А уныние вам не к лицу. Видимо, действительно произошло что-то серьезное. Но если вы проиграли, кто же выиграл? — В том-то и дело, что никто. Все проиграли. — Так не бывает. — Бывает. — Ага. Значит, вы говорите об игре с ненулевой суммой. — Что это еще такое? — Согласно теории, все игры делятся на два типа: игры с нулевой суммой и игры с ненулевой суммой. В играх с нулевой суммой выигрыш одного обязательно означает проигрыш кого-то другого из участников. То есть один поднимается в «плюс», а второй опускается в «минус». Таким образом, сумма выигрыша и проигрыша равна нулю. На этом принципе строится любое пари, заключаемое двумя партнерами, — все, что проигрывает один, выигрывает другой. Конечно, на свете существуют и куда более сложные варианты игр, но этот основополагающий принцип всегда остается неизменным. Это похоже на весы. К примеру, богатая невеста из двух соперников выбирает одного. Второй, естественно, оказывается в проигрыше. — Это понятно. А игры с ненулевой суммой? — В играх с ненулевой суммой выигрыши и проигрыши уравновешивают друг друга. Так что в этом виде игр все без исключения партнеры могут оказаться либо в выигрыше, либо в проигрыше. Возможно, на первый взгляд такая ситуация может показаться нереальной или даже парадоксальной… — Это как раз мой случай. Нереальный и парадоксальный. — Если для примера взять тот же любовный треугольник, то возможны два варианта развития событий. Богатая невеста выбирает одного из соперников, а второй из ревности убивает ее. Все в проигрыше. Это первый вариант. Или же богатая невеста выбирает одного из соперников, а второй в виде компенсации получает ее приданое. Все в выигрыше. Это второй вариант. — В теории это звучит так просто. Ох уж этот абстрактный мир чистой математики!.. — Согласен. Давайте оставим абстрактный мир чистой математики и спустимся на уровень межличностных отношений. Подумайте, к какому типу игр следует отнести человеческие контакты, — являются ли они, так сказать, игрой с нулевой суммой или, напротив, представляют собой пример игры с ненулевой суммой? Бойко бросил в пепельницу так и не прикуренную сигару и посмотрел в окно. Думать совсем не хотелось. Вечерело. Солнце наполовину скрылось за черной кромкой леса, и тени заметно удлинились, расползлись по земле, стараясь дотянуться до оранжевых облаков. Скоро они затопят крыши коттеджей, и наступит ночь, огромная, необъятная, до самых звезд, и люди захлебнутся во мраке. За забором, на мостовой, сидела кошка. Умывалась. Именно ночью начинается настоящая кошачья жизнь, и кошка готовилась встретить ее в блеске красоты. Было уже темно, но Бойко отчетливо видел кошку, потому что она была белой. Жмурится, трет лапкой мордочку, предвкушает грядущие удовольствия.