— Ничего я уже не боюсь. Я теперь для Агеева — подозреваемая номер один, а для нашего убийцы — основная жертва. Если убийца меня не спровадит на тот свет, тогда Агеев со своим стажером спровадят за решетку. И куда бедной девушке деваться?.. Но если я увижу на экране знакомую физиономию… Ладно. Давай утрем слезы и начнем смотреть. Они просмотрели каждую кассету несколько раз, некоторые моменты прокручивали снова и снова — ничего. Ни одного известного или хотя бы отдаленно знакомого лица. А начиная со скандала с шулером операторы направили все камеры на покерный стол, потом на загорелые груди Даши… Откуда они могли знать, что самое важное происходит рядом, чуть в стороне, за рулеткой. Аня была мрачнее тучи. Как это было бы здорово, если бы она сама поймала убийцу и передала его на руки Агееву и Выблому! Нет, сначала бы она оторвала ему голову! Но ни один из игроков не был похож на убийцу. В глазах пестрело от смокингов, вечерних платьев, драгоценностей, бриллиантовых запонок, золотых часов… А вон у того типа в сером пиджаке часы и вовсе платиновые, а циферблат в форме шестиугольника. Чудные часы… — «Картье», — пояснил Матвей. — Знаменитая фирма, обслуживающая королевские дома Европы и Южной Америки. Очень дорогие часы. — Выключай технику, — сказала-Аня. — Плейер скоро задымится, а толку никакого. Может, Надя что-нибудь сообщит. Завтра мы с ней встречаемся. — Ее уже выписали? — Она хочет перевестись в другую клинику. Бойко посоветовал. Сказал, что тамошние доктора творят чудеса. — А ты при чем? — У девочки никого нет. Ей страшно, хочется опереться на чье-нибудь плечо. — Неужели плечо Оболенского менее надежно, чем твое? — Она запрещает Оболенскому приходить, не хочет, чтобы он ее видел такой… Ну, понимаешь. А подруга ее куда-то запропастилась — не звонит, не приходит. Вот Бойко и позвонил мне. Ему, кстати, она тоже отказывает в свидании. Он отвезет нас туда. — Я поеду с вами. — Нет, нельзя. Надя будет против. Да ты не беспокойся. Бойко отвезет нас. Он обещал. Надя, скорее всего, останется с доктором Сомовым, а я вернусь обратно на такси. Я все время буду на людях. Ничего не случится. Матвей хотел сказать, что в казино тоже было полно народа, однако убийцу это не остановило. Но он промолчал. Иногда Анна была непробиваема как стена. — Ладно, — нехотя согласился он. — А на какой машине вы поедете? — На белой «Ниве». — На какой? — На белой «Ниве»… — растерянно повторила Аня. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ Анна удивленно посмотрела на Бойко. Он был предупредителен до невозможности. Наверное, с Надей сейчас все были точно так же предупредительны и приветливы. Каждый делал хорошую мину. Ничего другого и не оставалось, если взглянуть на ее лицо. Окруженная этой непреодолимой стеной вежливости, Надя казалась совершенно одинокой. — Помнишь бал на теплоходе? — спросила она Аню, когда Бойко уселся за руль и машина тронулась. — Тогда все были в масках. — Конечно, помню. Было так весело. — А у меня теперь впереди бал длиною в жизнь. Весело… — При чем здесь маски? Ведь тебя ждет пластическая операция! — Мы едем не в клинику пластической хирургии, — сказал Бойко. — Это бесполезно. Другое дело — доктор Сомов. Он работает в институте высокомолекулярной химии — пластмассы и все такое. Он протянул Ане журнал. Аня открыла журнал на закладке. Статья была о создании муляжей человеческих органов, внешне почти не отличающихся от настоящих. Правда, все это относилось лишь к воспроизведению формы рук, ушей, носа. Далее было написано, что нынешний уровень высокомолекулярной химии вполне позволяет добиться создания запасного лица для людей с дефектами развития. «…Наши возможности в области технологии несколько отстают. Осталось еще много нерешенных проблем. Трудно добиться, чтобы маска, если удастся ее создать, стала выразительной и могла свободно растягиваться и сокращаться, следуя за движениями мускулов лица, управляющих мимикой. Но последние достижения позволяют предположить…» «А на что я надеялась? — подумала Аня. — Что Наде по мановению волшебной палочки вернут прежнюю красоту? Что исчезнут дыры ожогов, затянутся рубцы, вернется персиковый румянец? Но чтобы маска?! На всю жизнь!..» А другой голос возразил. Мол, разве обычный женский макияж — это не та же маска? Чем отличается толстый слой румян и пудры от тончайшего синтетического волокна? Принципиальных отличий нет! Женщины иногда сами говорят: пойду нарисую себе лицо. Аня отложила журнал. — Надя! — спросила она. — Ты вот вспомнила тот костюмированный бал на теплоходе. А кто выступал в наряде индейского вождя? Он еще так ловко метал ножи! — Моховчук, — ответил за Надю Владимир Семенович. — Иван Моховчук. — Это его «Нива»? — поинтересовался Матвей. — Да. — Странно, что он разрешил ею воспользоваться, — заметила Надя. — Ему все равно, — буркнул Бойко. — Но ведь обычно он не терпит посторонних за рулем своей машины? — Обычно не терпит, — согласился Бойко. — Но моя машина забарахлила… Уверяю тебя, ему все равно. Пристегните ремни. Институт находился на улице, тесно застроенной жилыми зданиями, недалеко от станции метро. Это был обыкновенный, ничем не примечательный дом, на котором висела малозаметная табличка «Научно-исследовательский институт высокомолекулярной химии». В тесной приемной стояли лишь два истертых стула и столик, на котором лежало несколько старых журналов. Надя вела себя крайне нерешительно, все порывалась уйти — видно, жалела, что пришла сюда. Научно-исследовательский институт! Название звучало гордо и внушительно, но, судя по обстановке, это было не то место, где совершаются чудеса. — Посмотрите пока фотографии, — сказал Бойко. — Я поговорю с доктором. Встретимся в машине. Обернувшись, Аня увидела на стене две фотографии в замусоленных рамках. На одной — в профиль лицо мужчины без носа, напоминающее инопланетянина, как его рисуют в комиксах. На другой — то же лицо, но с прямым греческим носом, очевидно муляжом. В приемную вошла сестра и проводила женщин в соседнюю комнату, которую Аня тут же окрестила «молочно-металлической». Сквозь жалюзи струился молочный свет, на столе у окна и в застекленных шкафчиках у стены устрашающе блестели какие-то незнакомые, жуткие на вид инструменты. Около стола стояли белый шкаф с историями болезней и вращающееся кресло с обтянутыми белой тканью подлокотниками, напротив — такое же кресло для пациентов. Несколько поодаль, за дверью, высилась ширма, тоже белая. Стандартное оборудование кабинета врача, приводящее пациента в глубокое уныние. Сомова в кабинете не было. Надя нерешительно потопталась в дверях, потом уселась в кресло для пациентов. Второго кресла не было, и Аня подошла к стеклянному шкафу, начала рассматривать хирургические инструменты, заглянула в эмалированный лоток и вздрогнула, увидев его содержимое. Нос, три пальца, ухо, кисть руки, мужской половой член… лежали в лотке и, казалось, только что были отрезаны — еще дышали уходящей жизнью. Внимательно присмотревшись, она поняла, что перед ней муляжи. Они казались такими настоящими! Анне стало не по себе. Ей даже и в голову не приходило, что слишком точная копия может производить такое тягостное впечатление. И завораживающее одновременно. Такое впечатление производит или совершенная красота, или совершенное уродство. Дилетанту трудно представить, что безобразное может вызывать такие же эстетические эмоции, как прекрасное. Красота и уродство — два крайних звена одной цепи, а цепь может смыкаться. Об этом знают художники. И хирурги. Недаром один известный хирург в частной беседе признался, что для него настоящая красота — это женский живот, вскрытый, весь в крови, с зажимами на кровеносных сосудах! Вот и эти муляжи… В них заключено совершенное уродство, какое-то особое уродство — эти предметы имитируют жизнь, не будучи сами по себе ни живыми, ни мертвыми! И не потому, что в чем-то они отличаются от настоящих органов. Скорее наоборот, они воспроизведены слишком скрупулезно. Значит, именно слишком большая приверженность форме приводит к противоположному результату — к отходу от реальности?.. Или же дело в том, что муляжи неподвижны. Видимость жизни, застывшая в неподвижности. Не потому ли мимы, застывшие на площадях, вызывают такой интерес публики? А если маска, которую собирается сделать для Нади доктор Сомов, будет производить такое же жуткое впечатление? Измайлова отпрянула от шкафа только тогда, когда в кабинет вошел доктор Сомов. У него была внешность Айболита: лысина, очки в роговой оправе с толстыми стеклами, похожими на линзы, пухлые щеки… Некоторое время Сомов молчал, в замешательстве глядя на Анну. — Позвольте, — сказал наконец он. — Вы от Бойко? — Да. — Как интересно! Неужели это вам плеснули в лицо кислоту? Признаться, я не ожидал… Никаких рубцов… — Нет, что вы! — Аня посторонилась, указывая на Надю. — Вот ваша пациентка! — Извините. А я-то думал… — он уселся за стол, посмотрел на Надю и откашлялся. — Ожоги, рубцы, — участливо сказал он. — А ведь я вас знаю. Видел по телевизору. Н-да… Вы закончили курс лечения в клинике? — Мой врач сказал, что дальнейшее лечение не принесет заметных результатов, — тихо ответила Надя. — Так, так, так… Вокруг губ лицо как будто не пострадало? А как обстоит дело с глазами? Надя сняла темные очки. — Глаза тоже уцелели, — констатировал Сомов. — Ваше счастье! — и с жаром, будто это касалось его самого, добавил: — Глаза и особенно губы!.. Это самое важное! Если они теряют подвижность — очень плохо… Одними муляжами обмануть никого не удастся. Да-с, милочка моя! Было очевидно, что Сомов увлечен своим делом. Пристально разглядывая Надино лицо, он, казалось, вырабатывал план предстоящих действий. И нотки фальшивого участия из его голоса исчезли. Какое может быть участие? Он — врач, она — пациентка, им вместе работать — требовательность и еще раз требовательность. — Работа предстоит сложная, — бормотал он, разглядывая Надю с таким жадным интересом, что она смутилась. — Ювелирная, можно сказать, предстоит работа. Не муляж какой-нибудь слепить. Муляж что? Тьфу — ерунда. Хотя тоже требует мастерства. Взять жидкий кремний… Раньше пользовались гипсом, но — не то, не то… Дело в том, что гипс не позволяет передать мельчайшие детали… А вот при помощи жидкого кремния можно точно воспроизвести тот или иной орган пациента, передать почти неуловимое, только ему присущее своеобразие… Но по сравнению с изготовлением лица все эти муляжи — детский лепет. Лицо есть лицо… — А вы сможете вернуть Наде ее лицо, то самое, прежнее? — спросила Аня. — Не забегайте вперед, милочка. Все не так просто. Во-первых, существует такая вещь, как выражение. Верно? Морщинка у крыльев носа, милая припухлость, ямочка на щечке — все это имеет колоссальное значение. Ведь мы говорим о лице, а не, извиняюсь, о седалище. Простите за ненаучный термин. Все дело в подвижности лицевых мышц. — Хорошо. — Надя молчала, и Ане пришлось взять на себя роль «наседки». — Тогда скажите, вы можете вернуть подвижность ее лицу таким образом, чтобы никто не мог заметить следов травмы? — Вы хотите слишком многого, — Сомов оторвался от лицезрения пациентки и повернулся к Измайловой. — Воссоздать внешний облик я смогу. Технических сложностей на этом этапе не предвидится. Но я не волшебник! Я могу воссоздать лицо при помощи маски, но не вернуть прежний облик. — А нельзя срастить маску с лицом? — подала голос Надя.