— С удовольствием. Какое-то время обед проходил в молчании. Оболенский слегка расслабился, поглядывая на своего гостя с уважением и интересом, но без доверия. Это было очевидно. Бойко понял, что продолжения экзамена не избежать. Новый раунд мог начаться с какого-нибудь подвоха, тонкости, известной только специалисту, а Владимир Семенович не настолько полно овладел темой, чтобы избежать скрытой ловушки и обстоятельно ответить на какой угодно вопрос Оболенского. А если хозяин усомнится в компетентности гостя, то весь план полетит к черту: Оболенский и копейки не даст, и двери его дома для Бойко будут навсегда закрыты. Владимир покосился на Надежду, чуть заметно повел бровью. Мол, что же ты, дрянь?! Зря, что ли, с тобой репетировали?! Веди тему, мать твою, или все пропало! Девушка опустила глаза. Она не понимала этого фарса, затеянного боссом, однако знала, что ни к чему хорошему для Оболенского он не приведет — тому готовят капкан. А свое будущее Надя видела рядом с Вадимом. Стало быть, ее заставляют играть против себя! Однако недавний разговор с Бойко испугал ее: не действовали ни мольбы, ни жалобные взгляды, ни нежные вздохи. Бойко был тверд как камень. Дело дошло до прямых угроз. А ведь Оля предупреждала ее… Надежде совсем не нравилось происходящее, но она не была еще готова к прямому отказу от участия в этой дурацкой игре. И потому приходилось подчиняться. Она оторвалась от тарелки и вытянула перед собой руку с крупным перстнем на безымянном пальчике. — Владимир! — с капризным укором произнесла она. — Ты даже не обратил внимания на подарок Вадима Владимировича. Между прочим, это —1 платина! А камешек видишь? Это из… Как его… из Атлантиды. Верно, Вадим? Оболенский не ответил, посмотрел на гостя — не смеется ли. Тот не позволил даже тени улыбки, был серьезен, поглощен осмотром блюд из птицы. — Мне попалось кое-что об исчезнувших цивилизациях и таинственных странах, — подкладывая гусиный паштет, заметил Бойко. — Считается, вначале существовал континент Му, где-то возле Австралии, и именно оттуда во все стороны потянулись великие потоки миграций, затем кельты, основатели египетской цивилизации и, наконец, Атлантида… Одно время тема Атлантиды была очень популярна в издательском деле, не так ли? — У меня весь портфель был забит рукописями об атлантах, — клюнул на наживку Оболенский. — А также статьи о миграции греков на Юкатан, роман о пропавших триремах Тиберия, повествующий о барельефе с изображением воина из Чичен-Ицы, похожего на римского легионера как две капли воды… Помнится, особый упор автор делал на схожесть шлемов: те же конские хвосты. — Все шлемы в мире украшены либо перьями, либо конской гривой, — объявил Бойко. Он был доволен: разговор шел по сценарию. — Это не доказательство. — Для нас, но не для автора. От конских хвостов он перешел к поклонению змее во всех цивилизациях и из этого делает вывод, что эти цивилизации имеют общее происхождение… Каково?! Безграничная самоуверенность и безграмотность, и при этом правильный вывод из совершенно неверных предпосылок! А еще мне приносили рукописи о русалках, саламандрах, эльфах и сильфидах, феях. Особенно меня поразило эссе о гномах… Автор рассуждал об истоках арийской цивилизации и пришел к выводу, что праотцами нацистов являются семь гномов. — Держу пари, он их спутал с нибелунгами. — Нет. Речь шла именно о гномах: этакие добрые) малыши, только чуть-чуть задиристые. Впрочем, мне попадались материалы еще похлеще. Например, о масонской символике в первобытной живописи. Или о заблуждении Галилея и нематериальной природе Солнца и Луны. Или о мистической тайне атомной энергии древних египтян. Наверное, это вам неинтересно. Может, поговорим на другие темы? — Нет, отчего же?! — торопливо, даже слишком торопливо возразил Бойко. — Мне иногда очень даже по душе обзор фортовских наук. — М-м… Как вы сказали? Фортовских? А что это такое? — Фортовские науки — это огромная коллекция необъяснимых явлений. Название происходит от имени некоего Чарлза Хоу Форта, который, собственно, и собрал эту коллекцию. Отпечатки рифленых подошв, перекрытые следами динозавров в Девоне, дождь из лягушек в Бирмингеме, таинственные пятна охры — карты звездных трасс — в некоторых пещерах, нерегулярность в наступлении равноденствий, надписи на метеоритах, кровавый снег, черные грозы, загадочные крылатые существа на высоте восемь тысяч метров над Болоньей, светящиеся круги в море, останки гигантских человеческих существ, осадки из первичной протоплазмы на Суматре и, конечно, все эти следы на Мачу-Пикчу и других вершинах Южной Америки, свидетельствующие о приземлении в доисторические времена мощных космических кораблей. Форт был уверен, что мы не одни во Вселенной. Как видите, здесь мы имеем обратный случай: верные факты и совершенно неверный вывод. Однако сама коллекция очень забавна. — Неплохо, — одобрительно кивнул Оболенский. — Что-то я читал об этом… Помнится, меня заинтриговали две крылатые змеи в Египте, одна — на троне Тутанхамона, другая — на пирамиде Саккара, и что это отсылает нас к Кетсалькоатлю. Автор задавал вопрос: почему по обе стороны Атлантики находят пирамиды? Смешно! Да потому что пирамиды легче строить, чем сферы. Потому что ветер образует дюны в форме пирамид, а не Парфенона. — Вы правы. Многие профаны считают, что надо вначале установить аналогии, а затем находить им объяснения. Однако многие факты не укладываются в эту концепцию. Так, например, очевидно, что египтяне знали электричество. — Это гипотеза, — возразил Оболенский. — Это факт! — объявил Бойко. — Иначе они не смогли бы сделать то, что сделали. Немецкие инженеры, которым было поручено прокладывать канализацию под Багдадом, нашли электрические батарейки — еще действующие электрические батарейки, относящиеся к эпохе Сасанидов! Это раз! Во время раскопок в Вавилоне обнаружили аккумуляторы, созданные четыре тысячи лет назад. Это два. И наконец, Ковчег Завета, в котором находились скрижали с заповедями, жезл Аарона и сосуд с манной из пустыни, был неким электрическим конденсатором, способным производить разряды порядка 500 вольт. Вспомните, ковчег был сделан из древесины, покрыт золотом изнутри и снаружи — тот же принцип, что в современных электрических конденсаторах: два проводника, разделенных изолятором. Не правда ли, богатая пища для фантазии ваших авторов? — Пожалуй… Но фантазия их бедна. Они пишут об одном и том же, словно сговорились, словно подпитываются друг от друга: один приводит в качестве свидетельства утверждения другого. — Ну и что? — пожал плечами Бойко. — Не думают ли ваши редакторы предлагать читателю то, что ему неизвестно? О, надеюсь, они не сделают такой ошибки! Книги должны говорить об известном, книги должны взаимно подтверждать друг друга, и тогда читатель поверит. Право, не следует гнаться за оригинальностью. Эта гонка — бег по поверхности, а ведь есть глубины… — Признаться, я не совсем понимаю вашу мысль. — Охотно поясню. Ваш автор задает себе вопрос: как египтяне двигали каменные глыбы для своих пирамид? Минут через пять автор находит ответ: египтяне поднимали глыбы с помощью электрических разрядов. Вроде бы автор прав, однако он скользит по поверхности. — А есть еще глубина? — Конечно. Подумаешь, электричество!.. Я сам, не сходя с этого места, могу управлять электричеством во всем вашем доме. Электричество! Настоящему посвященному известно, что это только метафора, в лучшем случае искусственное прикрытие забытой прародительской силы. Электричество — не тайна, а один из побочных эффектов тайны, которую посвященный ищет и однажды найдет. А самая главная тайна — это… — Бессмертие, — подсказал Оболенский. Бойко сделал многозначительную паузу — не подтвердил, не опроверг. И так сказано было чересчур много. Но старика зацепило. Бойко видел, что близок к победе — полотно готово, но нужен последний убедительный мазок. — Продление физической жизни, — Владимир, словно в раздумье, повторил слова Оболенского. — Да… Это не фокусы с электричеством… — Кстати, Владимир, ты говорил, что можешь управлять электричеством, — подхватила заученную тему Надя. — Это была, конечно же, шутка? — Магия не любит шуток, — нахмурился Бойко. — Я говорил вполне серьезно. — Да? — Оболенский был заинтригован, но не верил. Пока еще не верил. — А не могли бы вы показать нам что-нибудь? Продемонстрировать ваше умение? Если, конечно, это вас не затруднит. — Мне не хотелось бы устраивать здесь цирковое представление… — замялся Бойко. Оболенский скептически улыбнулся. Мол, так я и знал. Еще один профан. Все ясно. — …Но, чтобы не быть голословным — пожалуйста, — твердо сказал Владимир. Он щелкнул пальцами, и в ту же секунду где-то ухнуло, и люстра над столом погасла. Мрак в столовой стал плотнее, сгустился вокруг пламени свечей. Где-то в темноте из рук мажордома вывалился поднос. А Оболенский так и замер с вилкой в руке. Он был потрясен. ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ Он сорвал с нее платье, повалил на кровать и набросился, ворвался в нее, как зверь, и темные волны его желания сошлись над Надей, понеслись по своим течениям. Вадим что-то кричал, шептал горячими губами — она ничего не могла разобрать, да и не хотела. Мир ограничился размерами кровати, мир закружился в стремительном водовороте, где было все: и ночь, и радость, и боль. Язычки свечей отражались в зеркалах, расплылись в звездный узор. Пламя становилось все ярче, поднималось до нестерпимого жара, и над этим пылающим великолепием плыло ее тело. И казалось, вот-вот плоть исчезнет в языках пламени, и ничего не останется от Нади прошлой, вчерашней. Ее жизнь начнется сначала, и все изменится, все станет иначе. То, чем они занимались, уже нельзя было назвать любовью. Это был секс, какое-то безумное соитие, в котором не было ни нежности, ни сопереживания, одна только физиология. Они перекатывались по кровати, толкались, сливались друг с другом, пытаясь достичь максимального наслаждения. Вадим не жалел ее, наваливаясь всем телом, вколачивая себя в ее плоть, казалось, готов был разорвать на части. Она вскрикивала, стонала, выворачивалась, почти отталкивала его, но он был сильнее. Он зажимал ей рот губами, и глаза его были близко-близко — смотрели на нее, словно не узнавая, и в них был весь остальной мир, та половина Вселенной, которую он обещал положить в ее сумочку. Вадим мял ее тело, терзал, и из жестокости рождалась нежность. Ему хотелось прижать ее к себе, охватить всю, спрятать, пожалеть, потому что она ни в чём не виновата. Это он нашел ее, полюбил и был рад своей неволе. Разве любовь — это свобода? Разве он сам выбрал ее? Нет. Их что-то взяло и притянуло друг к другу, в один миг и на годы, на долгие годы… Она стонала уже непрерывно, перекатывая голову из стороны в сторону, и улыбка совершенно преобразила ее лицо. Гримаса боли и счастья, слезы радости и муки. — Ты добрый, — горячо шептала она, и слезинка ползла по ее щеке, оставляя влажную дорожку. — Ты сильный… Самый сильный на свете. Возьми меня, спрячь… Мне страшно и стыдно… Вадим искал губами ее губы, прижимал к себе, взлетал и падал снова, а она выгибалась навстречу, радостно принимала его, впитывала, и трепетная покорность была в ее поцелуях. Она чувствовала, как наполняется им, как искажается в судорожном экстазе его лицо, как приливной волной надвигается наслаждение. А потом он отстранился, отодвинулся в сторону, стараясь выровнять дыхание, и лежал с закинутыми за голову руками. А она обвила его ногами, тихо прижалась влажными от слез глазами к его груди. — Ты сегодня другой, — сказала она через несколько минут, когда он немного успокоился. — Зверь, порождение мрака и ночи, волшебник… За окном была ночь, а в зеркале плясали искорки свечей, удивительным образом выписывая рельефные узоры на потолке, картинах в толстых позолоченных рамках и на персидском ковре, освещая по-новому фигурку африканского божка с разинутым, словно в неслышном крике, ртом. — Я люблю тебя, — ответил Вадим. — И хочу быть с тобой. Везде. И всегда. Долго-долго. Целую вечность. — Не могу представить себе вечность. — Это все время мира, моя маленькая леди, повелительница змей, амазонка. — Ты меня совсем не знаешь… Я… Ты… Надя прикусила язычок. Она не могла сказать, что боится змей до смерти, что ни разу в жизни не дралась и никогда бы не справилась с тремя здоровенными мужчинами и что Вадим путает ее с другой девушкой. Нет, подумала она. Иногда правда хуже всякой лжи. Потом, когда-нибудь, она все расскажет, но не сейчас. — Я знаю о тебе все, — беззаботно сказал Оболенский. — А то, что я не знаю, и знать не следует. Конец абзаца. Точка. Хочешь выпить? — Нет. — А чего ты хочешь? — Хочу уехать с тобой на какой-нибудь остров на самом краю света. Сейчас же. Немедленно. И чтобы никаких телефонов, никаких пейджеров. Только ты и я. — Мы погибнем от информационного голода, — перевел разговор в шутку Вадим. — Это раз. И как же быть со зрителями? Ты теперь сияешь на всех плакатах, открытках, календарях… Я не могу позволить тебе упасть с небосклона! Это два. А по рюмке коньяка мы просто обязаны выпить. Даже не спорь. Это три. Он легко поднялся с кровати, накинул халат и подошел к бару. — Коньяк согревает душу и открывает сердца, — сказал он, наливая золотистую жидкость в рюмки. — Иногда он даже позволяет увидеть новые горизонты. Это так здорово: стена рассыпается, и перед тобой — дальние дали, вышние выси. И ты радуешься. — Чему? — Новой дороге, которая куда-то ведет. — Куда? — Это и предстоит выяснить. — А-а… — догадалась Надя. — Ты о визите Бойко?