«…Вдруг враждебный вихрь ворвался в волны венского вальса. Все видоизменилось…» А еще это очень бесовская буква: вакханалия, великаны, вампиры, ведьмы, водяницы, вой, всхлипы, визг, вопли… И вечность. В букве «В» собрана вся ночь. Вон она… Крадется за окном, как волосатый вурдалак с мокрой, дымящейся от сырости шкурой, осторожно заглядывает в темные прямоугольники окон, скалится на запоздалых прохожих, снующих между его мокрых лап. А вдоль обочин текут мутные ручьи. Город. Огромный город, над которым безраздельно властвует ночь. Матвей уже давно стал ненавидеть слова, которые начинались с буквы «В». «Странно, но ночью я перестаю чувствовать себя венцом творения и хозяином этого мира. Блекнет уверенность в своих силах, тает определенность, нарушается порядок во всем, а причины и следствия меняются местами. Значит, неопределенность и страх порождает темнота? А ночь — это всего-навсего отсутствие света? Но ведь это не так. Тогда квадрат — отсутствие круга, а смерть — отсутствие жизни?! Или же смерть — иное состояние, неразрывно связанное с жизнью? Как ночь и день? И кто-то непонятный, с мокрыми лапами, пытается перевести Аню из одного состояния в другое. И если у него это получится, для меня наступит ночь. Навсегда». Матвей, вздохнув, отвел взгляд от окна, ступая босыми ногами по холодному полу, подошел к газовой плите и напился из чайника, прямо из носика. Свет он не зажигал. Страшно было даже подумать — зажечь свет. Тогда он будет весь на виду, и тот, с мокрыми лапами, сможет смотреть на него из-за дождя неоновыми пятнами фонарей, оставаясь невидимым и неуязвимым. «Уехать! Кинуть все и умотать к черту на кулички, спрятать Аню от вурдалаков и водяных, защитить, уберечь… Но куда бежать? Мир, оказывается, такой тесный… Бежишь по нему, будто топчешься на одном месте, а спина твоя на весь горизонт, беззащитная, уязвимая. Сам погибнешь и Анну не спасешь… Странно даже, что где-то там, далеко, или совсем рядом, под окнами, бродит хищник, охотится на эту женщину, единственную, самую дорогую… Нет, нужно докопаться до истоков, узреть корни и нападать. Это будет лучшей защитой. Вот только где он, этот хищник? Как до него добраться?» — А может, и нет никакого хищника?! — сказал сам себе Матвей. — Случайное совпадение не связанных между собой событий. И смерть Светланы Родиной никак не связана с коброй в каюте. А мы тут напридумывали: мотив, преступление… Как дети, честное слово! Иди-ка ты, брат, спать. Скушай половинку яблока и ступай. Утро вечера мудренее. А кушая яблоко, будь внимателен: лучше увидеть в нем целого червяка, чем его половинку. Матвей взял нож, выбрал яблоко, но разрезать его пополам не успел — в прихожей ожил и залился звонкой птичьей трелью дверной звонок. Матвей кинулся к двери, на ходу запахивая полы халата. — Иду, иду… — Матвей взялся за ключ. — Кто там? Звонок продолжал трезвонить, не утихая ни на мгновение. — Кто там? — чуть громче спросил Матвей. Все та же трель. Словно не слышал ночной гость вопроса. Или не было за дверью никого, просто шутил какой-нибудь малолетний балбес: залепил нажатую кнопку звонка скотчем и убежал. В комнате сонно заворочалась Аня. Матвей не стал снимать с двери цепочку — щелкнул замком и приоткрыл дверь. — Хватит трезвонить, — сказал он в темноту. — Кто там? Нет, на малолетнего проказника ночной гость похож не был. И на почтальона тоже. Высокий, широкоплечий… Лица не видно, слишком темно. — Извините, — в некотором замешательстве хрипло сказал незнакомец. — Кажется, я ошибся подъездом. В руках мужчины блеснул какой-то металлический предмет: то ли нож, то ли ножницы по металлу. — Да, — холодея, кивнул Матвей. — Наверное, ошиблись. Бывает… Мужчина попятился. — До свидания, — сказал он. — До свидания. Матвей захлопнул дверь, дважды повернул ключ и припал спиной к стене, оглушенный биением собственного сердца. — Кто это был? — сонно спросила Аня. — Ошиблись, — солгал Матвей. Потому что не было никакой ошибки, и Матвей это понял. Это был точный расчет. Аня наверняка не выдержала бы трезвона и открыла дверь. Перекусить цепочку ножницами — дело одной секунды. Дальше парень входит в квартиру и… Но Аня была не одна. Этого незнакомец не ожидал и растерялся. — И теперь она не будет одна, — прошептал Матвей. — Насколько это зависит от меня. Но… Что же делать?! Что же делать… Осторожно, чтобы не потревожить заснувшую Аню, он лег в постель под жалобный стон диванных пружин и замер, маясь без сна, а в голове царила полная сумятица. ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ У него было лицо военного. Если судить по фотографиям в газетах, по репортажам из Чечни, у всех людей, видевших смерть, были такие лица. Это, должно быть, явилось следствием жесткости и понимания относительности человеческой жизни: запавшие скулы и слегка лихорадочный взгляд. Такие лица Оболенский видел по телевизору в сценах расстрела у осужденных и у их палачей. Во все времена люди с одинаковыми лицами стреляли друг в друга. Во всяком случае, на доморощенных «магов», с которыми Вадиму Владимировичу приходилось иметь дело в издательстве «Олма-пресс», Бойко похож не был. — Очень рад встрече, — поздоровался Оболенский. — Извините, что заставил вас ждать в холле. Дела… Прошу в столовую. Сейчас подадут обед. На Бойко был черный костюм, черная рубашка и жемчужно-серый галстук, но инстинктивно Вадим спросил себя, почему гость в штатском. И волосы гостя тоже были черными с едва намечающейся сединой. Лицо загорелое, отмеченное не только морщинами: бледный шрам пересекал левую щеку от скулы до уха. Нож или прикосновение пули? Бойко пропустил вперед Надю, которая впорхнула в столовую легко и оживленно, как птичка, и тут же начала щебетать о чудесной погоде, о том, как ее начали узнавать на улицах, о письмах и звонках неизвестных поклонников. Ее пустая болтовня была к месту: заполняла натянутое молчание, во время которого гость и хозяин оценивали друг друга. Столовая находилась в просторном помещении, обставленном изысканными сервантами, которые были заполнены антикварной посудой весьма почтенного возраста. На одной из стен висели турецкие кривые сабли, ятаганы, русские шашки и мечи, австрийские и французские шпаги и рапиры, кинжалы, дуэльные пистолеты явно не позднее восемнадцатого века. Как ни странно, в отличие от Ивана, Бойко относился к холодному оружию, как оно того и заслуживало — холодно. Впрочем, и к «горячему», то есть огнестрельному, тоже. Кровь, раны — нет, это слишком грубо, это для наемных убийц и грабителей с большой дороги, а таковым Владимир Семенович себя не считал. А считал он себя искателем приключений, чем-то вроде авантюристов прошлых веков, корсаров двадцать первого века. Таким, во всяком случае, ему хотелось себя видеть. — Я понимаю, — начал разговор Оболенский, заметив интерес гостя к оружию. — Для оружия больше подходит кабинет. Как, впрочем и для картин. Почти все пространство стен над сервантами было увешано небольшими картинами. Горизонтали рамок были выравнены по музейным правилам. Работы были все превосходные, но повесили их очень тесно. Словно Вадим Владимирович и не собирался наслаждаться достоинствами картин, а хотел в любой момент удостовериться, что все работы на месте. «Нет, Оболенскому далеко до истинных любителей искусства, — решил Бойко. — Такому и голову морочить проще, угрызения совести не будут мучить». — Может быть, сделать ярче свет? — поинтересовался Вадим Владимирович. — Нет! — отозвалась Надя. — Здесь так таинственно. Столовая была погружена в неясный полумрак. Свет исходил из витражных окон со свинцовыми ромбовидными переплетами. Янтарные, карминовые и ультрамариновые пятна смешивались с дрожащим светом свечей, стоявших в серебряных подсвечниках на уставленном блюдами столе. Ярко освещен был только стол, все остальное пространство столовой пряталось в опаловой темноте. — Прошу садиться, — Оболенский указал гостеприимным жестом на стулья. — Еще раз прошу простить меня за опоздание. Пришлось просматривать некоторые поступившие материалы. Мои редакторы утверждают, что сейчас самое время для опытного издателя, чувствующего культурную атмосферу, открыть серию книг, посвященную оккультным наукам. — Ах как интересно! — воскликнула Надя. — А это что? Она указала пальчиком на одно из блюд. — М-м… Что это? — бросил в темноту Оболенский. — Мититеи из говядины, — раздался голос официанта. — С чесноком, острым перцем и мускатным цветом. — Слишком остро… — покачала головкой Надя. — А вот это? — Перепела, тушенные в виноградных листьях, с зеленым горошком. Вымочены в коньяке. — А что-нибудь полегче есть? Диетическое? — Струдель с вишней, чулама из грибов, рагу из овощей, запеканка с крапивой… — Хватит, хватит… Я возьму рагу из овощей. — А вы — гурман, — с улыбкой заметил Бойко, осматривая стол. — Простите, это м-м… рябчики? — Куропатки с каштанами и грибами, — раздался голос из темноты. — Прекрасно. Блюдо из союза воздуха и земли… Но я отвлекся… О чем вы говорили? — Ах, пустяки… — махнул рукой Оболенский. — Мои редакторы обеспокоены тем, что немногочисленные серии по мистическим темам, выпущенные издательствами несолидными и не внушающими доверия, известными своей поверхностностью, некорректностью, более того, не заботящимися о точности, не воздают в полной мере должного внимания богатству и глубине этого поля исследований. Надя чуть не поперхнулась и с удивлением посмотрела на Вадима. В глазах ее светилось восторженное благоговение перед его стилем изложения. — Вы правы, — невозмутимо кивнул Бойко. — После краха науки современного мира настало время по-новому оценить культуру прошедших эпох, в частности оккультные науки. — О, я нашел единомышленника! — с некоторым скепсисом воскликнул Оболенский. — Но что лично вы имеете в виду, говоря об оккультных науках? Спиритизм, астрологию, черную магию? Бойко поморщился, также скептически улыбнулся. — Помилуйте, господин Оболенский! Это как раз и есть та пустая беллетристика, которой зачитываются простаки. А я говорю о науке, пусть и тайной. — Нельзя ли немного поточнее? Бойко отложил нож и вилку, откинулся на спинку стула и начал блуждать взглядом по комнате, словно в поисках мистического вдохновения. — Что ж… Я считаю, что знания адепта должны охватывать не только умение составлять дешевые гороскопы или сочинять рецепты пророчеств. Есть и другие области знания — серьезные области. Среди них, например, физиогностика, касающаяся оккультной метафизики, конечно же, астрология, затем эзотерическая биохимия и изучение демонов стихий, герметическая биология. Добавьте сюда антропогностику, изучающую гомологическую анатомию, пророческие науки, флюидную статику, психохирургию, социальный герметизм. Но это позже… А на предварительном этапе познания надо постичь хотя бы элементарное: космографию невидимого, магнетизм, научиться распознавать ауры, направлять сны. Я уже не говорю о таких дисциплинах, как физиогномика, чтение мыслей, искусство гадания вплоть до пророчества и экстаза. Это азы, господин Оболенский, и мы с вами об этом знаем, не так ли? Что касается истинного оккультизма, я посоветовал бы вашим редакторам для начала разрабатывать такие темы, как брахманизм, гимнософия и мемфисская иероглифика. Оболенский был удивлен. Более того, он внутренне ликовал, надеясь и не веря, что наконец-то нашел человека понимающего, разбирающегося, а может, и владеющего забытыми науками! Он больше не улыбался и убрал из голоса сарказм. Но слишком часто Вадиму Владимировичу приходилось сталкиваться с пройдохами, выдающими себя за Магистров Черной Мессы. И он продолжил проверку. На всякий случай. — Недавно для меня подготовили справочник всех тайных обществ, существующих на сегодняшний день в мире, — небрежно сказал он. — Только не спрашивайте меня, откуда взялся этот справочник, он просто существует. Вот он. — Из темноты возникла рука мажордома, протягивающая несколько отпечатанных страниц. — Некоторые общества довольно любопытны. Вы не находите? Если вас не затруднит, не могли бы вы отметить те, которые заслуживают внимания моих редакторов? — Нисколько не затруднит. Бойко полистал страницы. — Ага… «Абсолютисты». Глупости. Они исчерпывают доктрину метаморфозами… «Маринисты»… О, эти вовсю телепатически общаются с Марсом. «Анашезы»… Знаю. Несколько яйцеголовых из Великобритании занимаются поисками утраченного счастья. «Просвященный круг Хатор»… Группа сексуально озабоченных типов из Калифорнии, по ночам поклоняются богине любви и хранительнице Каньона Мертвых. «Кружок Элкафа Леви» из Гури. Ищут Чашу Грааля… Хм… Не знаю, что и сказать, господин Оболенский, — Бойко вернул справочник. — Ничего, достойного вашего издательства, здесь отметить не могу. — Так я и думал! Простите, я отвлек вас от блюда… И давайте попросту, без «господ».