– Ты до сих пор веришь, что он жив? – удивился герр Хорст. – Но прошло столько времени! Он бы уже вернулся, если бы был жив. – Тебе можно не верить в это – у тебя два сына рядом. А у меня один Август остался. И тот далеко. Я живу мыслями о встрече с ним. Только это даёт мне силы жить. – Да-да, конечно, я тебя понимаю, – поспешно сказал герр Хорст. Однако эта поспешность не прошла мимо фрау Эльзы. Она поняла, что он сказал это просто так, а в возвращение Августа не верит. – Мы с тобой потеряли Лауру, – сказала она. – Но у нас остался Август. И наш долг перед Лаурой – найти его и вернуть на родину. И если я не успею это сделать, запомни: ты должен продолжать поиски. С момента возвращения Курта из Сибири никто из семьи Линде уже не сомневался в возможности того, что Август жив. Повзрослевшие Марта и Генрих во всём поддерживали фрау Эльзу и помогали ей в поисках. Курт, знающий все советские инстанции и хорошо говорящий по-русски, писал запросы в СССР и готов был вылететь туда, если только появилась бы хоть малейшая надежда на то, что след Августа обнаружен. Но, увы!.. Никаких следов немецкого мальчика в СССР найти не могли. * * * Катарина Буэнос впервые попала в такую сложную жизненную ситуацию. Ей, единственной дочери самого богатого человека в мире, никогда не приходилось чего-то добиваться или выкарабкиваться из подобных обстоятельств. У неё всегда было всё. Её отец, мультимиллиардер Габриэль Буэнос, производил всё, начиная от иголок и сдобных булочек и заканчивая огромными океанскими танкерами. У них были дома в десятках городов самых стран мира. Она могла жить на любом континенте – ведь у них была собственная крыша над головой везде. Она всегда получала то, чего хотела. Но, наверное, оттого и была её жизнь скучна. Захотела – получила. Всё предсказуемо, никакой интриги. Даже радости от полученного она не испытывала, потому что заранее знала, что всё получит без проблем и борьбы. Никакого трепета, получит ли она желаемое или нет. В личной жизни у Катарины не складывалось. Она трижды побывала замужем, но всякий раз обнаруживала, что мужьям нужна не она, а её деньги. Ей так хотелось, чтоб её любили за то, что она вот такая, какая есть. Но мужей она начинала раздражать очень быстро после свадьбы, и она понимала, что женились они на ней ради денег её отца. По ночам миллиардерша плакала, кусая зубами подушку: почему её не любят? Её красоту, её фигуру, её безупречный вкус, её утончённые манеры, её эрудицию… Почему глядя на неё, все видят только мешок с деньгами? Ведь она обаятельная, милая, так жаждет любви… Но вокруг неё крутились только охотники за наследством. Никто из её бывших мужей не подарил ей настоящей любви. И расторгала она эти браки, не колеблясь, чтоб никому не пришло в голову стать вдовцом и заполучить папочкины миллионы. Однажды от скуки Катарина пошла на отцовскую судоверфь. Побродила там, поболтала со служащими. И в одном из отделов увидела иностранца, который приехал в командировку по делам судостроения. Она выяснила, что зовут его Сергей Васильев, он из Москвы. Менее всего её интересовало, зачем этот русский приехал на фирму её отца. Своим женским глазом она сразу определила, что этот мужчина – то, что ей нужно. И поэтому она должна его непременно заполучить. Он сносно говорил по-английски. Она быстро наладила с ним контакт, выяснила, что он свободен (как будто если бы он оказался женат, это бы её остановило). К концу командировки они уже решили, что создадут семью. Но он не мог просто так остаться с ней. Сергей должен был вернуться в Москву, иначе его бы посчитали предателем и невозвращенцем. Это не приветствовалось на его родине, да он и сам не хотел этого. Как только срок командировки кончился, Сергей улетел в Москву, а Катарина стала, не торопясь, собираться на новое место жительства к суженому. Когда она, наконец, собрала чемоданы, сумочки и ридикюли и ступила на московскую землю, здесь её поджидал неприятный сюрприз. Хотя, честно говоря, трудно назвать сюрпризом то, что она узнала. Её любимый Сергей оказался в тюрьме по малопонятному ей обвинению. Катарина пыталась выяснить, что произошло за те дни, что она не виделась с Сергеем, но ей не дали свидания. В отчаянии она просила следователя принять её. Ей удалось попасть внутрь здания, которое было самым страшным на территории СССР и наводило ужас на граждан стран-членов НАТО. Это здание называлось тремя буквами: КГБ. Беседа продолжалась много часов. Но пролетели они незаметно для Катарины. Только увидев темень за окнами, она поняла, что находится здесь более десяти часов. Разговор с ней вели несколько человек. Суть его сводилась к тому, что Сергей Васильев, находясь в командировке от имени советского государства, не имел права крутить роман с иностранной гражданкой, за это и наказан. – Но почему?! Что в этом плохого? – через переводчика спрашивала она. – Мы же любим друг друга, мы хотим пожениться, это не просто роман и не блуд, это красивая любовь двух взрослых одиноких людей. – Нет, у нас не принято такое, – отвечали ей. Катарина никак не могла взять в толк, что же они такое противозаконное натворили, за что его посадили в каземат. Ей лишь бесстрастно отвечали, что он виновен и будет сидеть. Сидеть он будет долго, и ей, Катарине Буэнос, нет смысла его ждать, а надо возвращаться домой и начинать новую жизнь. – Что я могу для него сделать? – спросила она. – Я могу заплатить, очень много заплатить. Я могу дать деньги на нужды тюрьмы. Я могу купить эту тюрьму! Громкий хохот был ей ответом. – Гражданочка, вы хотите купить КГБ? Вы не у себя в Америке, где всё и все продаются. Катарина молчала. Она уже не знала, что она может сделать для освобождения Сергея. Но она должна его вытащить! Это первый человек, который лишь косвенно слышал о миллионах Габриэля Буэноса и видел в ней настоящую, живую Катарину, а не её наследство. И она понимала, что это, может быть, её единственный шанс в жизни. Разве можно его упустить? Катарина была готова на всё. Но все её слова разбивались о глухую стену неприятия. Катарина твёрдо решила не отступать и не уходить отсюда без Сергея. Ведь у неё так много денег, она может в любой стране мира купить всё, что угодно. И кого угодно. Но, как выяснилось, только не в СССР. Выкупить его не получалось. Но что-то ведь надо сделать! И тогда Катарина несмело произнесла: – Может быть, я могу быть чем-то полезной вашему ведомству? Может быть, я могу вам оказать какую-нибудь услугу? – Заметьте, – сказал один из собеседников, многозначительно подняв указательный палец, – вы сами это предложили. Да, Катарина осознавала, что она сама предложила свои услуги КГБ. И она поняла, что попала в цель: именно этого от неё и ждали. * * * С небольшой сумкой на плече Петя Семешко шёл по своей улице. Сердце радовалось, когда он смотрел на знакомые домишки, видел соседей и знакомых. Все приветливо здоровались с ним, интересовались, как дела. Петя с улыбкой отвечал на приветствия, говорил, что у него всё хорошо. У него было замечательное настроение – студент приехал на каникулы. Впереди – отдых, встреча с родителями и приятелями. Вот, наконец, он дошёл до своего дома и толкнул калитку. Первой его увидела мама. Она поспешила из сада ему навстречу, вытирая руки фартуком. – Петенька, сыночек! – обнимала она его и целовала. – Как мы соскучились! Наконец-то! Пантюша, иди скорей сюда! – позвала она мужа. Из дома вышел Пантелей Прокофьевич. Увидев сына, он тоже заключил его в объятия. – Ну, здравствуй, здравствуй, Петрушка! – приговаривал он. – Проходи в дом, докладывай, как у тебя дела, – улыбался он. – Докладываю: третий курс Днепропетровского института инженеров железнодорожного транспорта окончил на отлично! – А это что у тебя? – отец показал на значок на груди Пети. – «Мастер спорта СССР», – с гордостью сказал он, – я чемпион Украины по велоспорту, вхожу в сборную Украины. В следующем году у нас Спартакиада народов СССР, буду там представлять Украину. – Молодец, – похвалил Пантелей Прокофьевич. – Смотри, мать, какой у нас сын: красавец, отличник, чемпион! – и похлопал его по спине. Катерина Савельевна орудовала на кухне, собираясь кормить своих мужчин. Она поддержала мужа, соглашаясь, что их сын самый красивый и самый умный, а перед глазами стояла картина сошедшего с рельс железнодорожного состава и убитая девушка – военврач немецкой медицинской службы. Почему и Катерина Савельевна и Пантелей Прокофьевич считали, что Петя – её сын? Ведь никаких доказательств тому не было. Но они рассуждали, что мальчик должен быть при матери, а других женщин возле санитарного эшелона они не видели. Поэтому супруги Семешко, не обсуждая это вслух, считали её матерью своего сына. И сегодня опять, как и все эти годы, Катерина Савельевна мысленно сказала той девушке, имени которой она даже не знала: «Спасибо, милая, за сына». Обедать вышли на улицу, сели за стол под сенью раскидистого дерева. Отец не удержался, чтобы не спросить: – А скажи, Петруша, есть ли у тебя задушевная подруга? – Обижаешь, отец! Конечно, есть! – А как её зовут? – осторожно спросила Катерина Савельевна. – Нина. Ниночка, – ответил Петя. – А карточка её у тебя есть? – спросил Пантелей Прокофьевич. – Отец, ну что ты Петю в краску вгоняешь! Оставь его в покое, – сказала мать. Но Петя достал фотоснимок и показал родителям. Он не мог не похвастаться невестой. Родители одобрили – девушка им понравилась. Правда, мать покачала головой. – Она у тебя прямо как артистка. Уж больно она красивая, сынок, – сказала она. – Вдруг бросит тебя, уйдёт к другому? – Да ты чего, мать? – вступился за сына отец. – А разве Петька наш хуже? Смотри, какой орёл! Пойдём-ка, сынок, пройдёмся, прогуляемся, – отцу не терпелось пройти по улицам родного городка, чтоб их видели вдвоём, все посмотрели, какой красавец сын вырос у Пантелея Семешко. С гордостью идя по улицам, отец здоровался со знакомыми, показывая на сына, который был выше его на две головы и косая сажень в плечах. – Вот, полюбуйтесь, мой сын, – говорил он им, не скрывая восторга, – ещё недавно тут с разбитыми коленками бегал, а теперь вот какой красавец! Орёл! Мы старимся, а они расцветают. Все те, кого они встретили, с восхищением смотрели на Петю: он действительно был красив и статен, особенно в женских глазах. А значок «Мастер спорта СССР» вообще поднимал его на невиданную высоту. – Чемпион Украины, – рассказывал отец, – поедет на Спартакиаду народов СССР представлять Украину. Возвращаясь домой, у самой калитки встретили почтальоншу тётю Надю. – Прокопьич, держи письмо, – сказала она и протянула ему конверт. Тот взял его, рассмотрел со всех сторон, даже на свет посмотрел и удовлетворённо крякнул. – Да это же от братца моего троюродного, – сказал он. – Сколько лет вестей не было, ещё до войны виделись, и вот объявился, да ещё в наших краях. Дома он внимательно прочитал письмо. Потом позвал Петю. – Петруша, а поезжай-ка ты к нему в гости, – предложил он. – А он разве меня пригласил? Ведь я его совсем не знаю. – Наши матери были кузинами. Его мать вышла замуж в Москву. Виделись редко, переписка ещё реже была. Теперь он приехал на отдых на дачу под Ялтой, зовёт к себе в гости, но у меня ноги крутит да радикулит о себе напоминает. Боюсь я в дорогу трогаться. А ты съезди, познакомься с дядькой троюродным, он интересный человек. – А как его зовут? Чем он занимается? – Зовут его Альберт Иванович Кнабель. А вот чем занимается – не скажу. Не знаю. Где-то он в Москве в начальстве. За границей бывает. Может, тебя куда-нибудь возле себя пристроит. – Нет, батя, я в начальство не хочу. Я свои тепловозы ни на что не променяю. * * * В комнате на даче в Ливадии находилось двое: Альберт Иванович Кнабель и Николай Егорович Борзов. Они говорили о волнующем их обоих деле. – Альберт Иванович, почему ты до сих пор не начал операцию? – спрашивал Борзов. – Моя племянница давно готова, что ты тянешь? – Не могу найти ей напарника, – ответил Кнабель. – Как не можешь? Разве во всей разведшколе нельзя найти одного человека для этой операции? – Получается, что нельзя. Тестировал всех, но результаты не радуют. Именно для этого дела не подошёл ни один. В чём-нибудь да проколются. А здесь нужна чёткая, безупречная память. В это время Петя подходил к дому Кнабеля. Он смотрел на таблички, чтоб не ошибиться и вот уже у самого его дома перед ним, словно из-под земли, предстал молоденький солдатик. – Стой! Куда? – ружьё в руках солдата говорило о том, что шутить он не намерен.