– Готов, – ответил один из банды. – Заканчивайте – коротко скомандовал Поликарпенко. Братки прошлись по всем комнатам, облили все стены и пол бензином. Уходя, чиркнули спичкой. Всё мгновенно занялось пламенем. Уже отъехав на приличное расстояние, они с восхищением смотрели на горящий столб огня в ночи. – Хорошо горит, – удовлетворённо сказал Поликарпенко. – Молодцы, ребята, классно сегодня поработали. * * * Утром Нина Захаровна ехала в пригородном автобусе. Там только и разговоров было, что о нападении на чей-то дом и страшный пожар. У неё не было никакого предчувствия. И только подъехав к своему дому, она поняла, что сгорел её дом. С криком она бросилась искать мужа. Она увидела его лежащим на улице недалеко от входа. Она кинулась к нему, окровавленному, в обуглившейся, закопченной одежде… Он был жив. Оказывается, спортивная закалка, природная выносливость и жажда жизни сделали своё дело. Очнувшись в горящем доме недалеко от дверей, он усилием воли заставил себя переползти через порог и отползти как можно дальше от пожара. Этим он спас себе жизнь. Врачи «Скорой помощи», увозившие его, ничего не обещали жене. Тем более не обещали лечащие врачи в больнице. Обширная политравма: разрывы внутренних органов, внутренние кровоизлияния, переломы костей, ожоги… – Посмотрим, каковы его внутренние резервы, – сказал врач реанимации, – если организм будет бороться за жизнь, надежда есть. Ожог дыхательных путей не давал ему возможности свободно дышать. Петра Пантелеевича подключили к разным трубочкам и системам. В реанимацию никого не пускали. Жена и сыновья ждали развязки в коридоре. Нина Захаровна молилась: «Господи, оставь мне его…» Мощный организм выстоял, не поддался болезни. После долгих дней беспамятства Пётр Пантелеевич очнулся. С того дня он пошёл на поправку. У врачей не оставалось сомнений в том, что они вырвали его из лап смерти, но каковы будут последствия травмы, как это скажется на его здоровье, сказать не мог никто. Следователи взяли его показания о том злосчастном вечере. Семешко всё рассказал, как было, назвал фамилию Поликарпенко. Тот на следующий день прибежал к нему в палату. – Да как ты смеешь на меня поклёп возводить? – громко кричал он, чтоб его слышали все больные, медперсонал и посетители. – Да я бандитов брал, я простреленный весь! Да я на тебя в суд подам за клевету! Попробуй доказать свои измышления – не докажешь! Потом он наклонился к Семешко и уже только для него тихо произнёс: – Урою, гада! Запомни: не жить тебе, если лишнее варнякать будешь. Вскоре Поликарпенко пошёл на повышение, побыл недолго в областном управлении внутренних дел, а затем его перевели в Киев. Он стал недосягаем. Пётр Пантелеевич так и не смог добиться наказания виновных. Дело закрыли, осталось только пепелище вместо их загородного дома. Выйдя из больницы, Семешко долго ходил с палочкой. Часто болела голова. Он уже не мог поехать за город на свежий воздух. Сидел в городской квартире, в бетонной клетке. Было много свободного времени. Что-то делать по дому он почти не мог – быстро уставал. Читать тоже было трудно – болела голова. Врачи советовали первое время беречь себя, не перенапрягаться, а потом организм окрепнет и всё вернётся в свою колею. Петру Пантелеевичу оставалось только целыми днями думать, размышлять, вспоминать. Он всё думал о своих немецких корнях, о том, что надо бы попробовать поискать кого-нибудь. Но кого искать, если он сам не знает, кого он может искать? Если не знает ни имени собственного, ни фамилии? Наступил ХХI век. О нём так много говорили, так давно его ждали. Украина, которая вместе с независимостью рухнула в пучину невиданной для себя разрухи и нищеты, судорожно пыталась выкарабкаться, но все её попытки были безуспешными. Пётра Пантелеевича радовало только одно: он забывал о травме. Головные боли почти оставили его, он подолгу ходил пешком. Долгие пешеходные прогулки доставляли ему удовольствие, сердце работало безупречно, ноги, как в молодости, готовы были шагать и шагать. Во время ежедневных прогулок голова его была свободна, он думал о своей жизни, пытался хоть что-то вспомнить. Он тщетно давал команду своему подсознанию: оно крепко держало свои тайны. Однажды после двухчасовой прогулки он зашёл в магазин купить кефиру, а затем направился домой. Переходя дорогу от магазина к дому по пешеходной «зебре», он вдруг застыл посреди дороги. Его словно ледяным душем окатило: Август! Он вспомнил своё имя! Он – Август! Он даже не обратил внимания на несущиеся на него автомобили, на крики прохожих, на скрежет тормозов и визг резины по асфальту. Очнувшись, он пошёл дальше, ему что-то кричали в спину, а он, ничего не слыша, шёл, и душа его пела: Август! Дома он сразу же поделился новостью с женой. До вечера он ходил по квартире, не находя себе места. Ну вот узнал он, что он – Август, и что дальше? Надо как-то применить это, куда-то обратиться, сообщить, послать запрос. Но ведь он всего лишь вспомнил имя – и больше ничего. Что это даст? Да ничего. Фактически это никак его не приблизило к разгадке своего происхождения. Как не знал ничего о себе, так и дальше не знает. Но ведь он вспомнил имя! Это толчок, это знак, его надо использовать. Но как? Нина Захаровна, глядя на мужа, который метался из угла в угол, боялась что-либо сказать ему. Она не знала, что надо говорить в таких случаях. И надо ли что-то вообще говорить – жизнь прожита, чего ещё искать, кого ждать? Чтобы отвлечь супруга, она включила телевизор. Там шла программа «Ищу тебя». Нина Захаровна хотела дальше пультом пощёлкать, выяснить, что идёт по другим каналам, но Пётр Пантелеевич остановил её. Он послушал ведущих и гостей студии, а когда началась реклама, он сказал: – Ниночка, вот туда я и напишу! Не зря я сегодня вспомнил, что я – Август… * * * Всё семейство собралось на 80-летний юбилей Курта Линде. Теперь он был старейшиной в этой семье. К нему пришли несколько поколений членов семьи Линде. Курт с радостью взирал на большой семейный стол, собравший всех чад и домочадцев. Появилось совсем юное поколение, пешком под этот самый стол топающее. Давно так не собиралась вместе большая семья Линде. У Курта даже подрагивали губы от мысли, что все дети, племянники, внуки и внучатые племянники отложили в сторону дела и заботы и приехали сюда, в его дом, чтобы поздравить его с днём рождения. И не просто пришли, а принесли подарки, цветы и сказали ему много хороших слов. Курт рассказал молодым о своей жизни и о самой её тяжёлой части – войне и сибирском плену. Ведь больше им неоткуда об этом узнать – нынче молодёжь стала равнодушной и этим никто не интересуется. Слово за слово – и разговор перешёл на Августа. Только Курт, Генрих и Марта помнили маленького кудрявого мальчика, которого всей семьёй проводили с перрона железнодорожного вокзала летом 1942 года. Все остальные члены семьи знали Августа только понаслышке, он был для них всего лишь семейной легендой. Поэтому сейчас говорили только они – Марта, Курт и Генрих. Все остальные притихли, слушая старших представителей семьи. – Шестьдесят один год назад он уехал, – сказал Генрих. – Мы ищем его шесть десятков лет. И всё безрезультатно. – Мы обещали тётушке Эльзе, – говорила Марта. – Мы сделали всё, что могли, но так и не нашли его. – Вполне возможно, что он жив, – вставил Курт, – как и говорила тётушка Эльза. Но живёт под другим именем и понятия не имеет, что он – Август Линде и что мы его ищем. А в этом случае все наши поиски никогда не приведут к успеху. – Мы ни на минуту не прекращали поиски, – продолжила Марта. – За шестьдесят лет мы обогатили почтовое ведомство, покупая марки и конверты. Но Августа так и не нашли. После паузы Генрих сказал: – Мы сделали всё, что могли. Писали в какие только возможно ведомства и инстанции. Безрезультатно. Мы помним ребёнка, а он уже старик. Если мы не нашли его за шестьдесят лет, то теперь, когда каждая минута может стать последней в его и нашей жизни, теперь и вовсе нет смысла продолжать розыски. Чувствуя, что таким решением они предают и отрекаются от него и нарушают слово, данное тётушке Эльзе, Марта произнесла: – Мы искали его все эти годы. Мы держали клятву, данную тётушке – мы искали, но мы не нашли. Пожалуй, продолжать поиски далее смысла нет… Воцарилось молчание. Потом Курт и Генрих согласились, что пора прекращать поиск. После шестидесяти лет безуспешных поисков писать новые запросы бессмысленно. С тяжёлым сердцем все пришли к общему решению – розыск прекратить. Даже малыши за столом примолкли, понимая, что взрослые говорят о чём-то серьёзном. Значит, Август Линде так никогда и не войдёт в их дом, не сядет за этот стол среди своего многочисленного семейства и не придёт на могилу своей бабушки, которая так ждала его и вопреки всему и всем верила, что он жив… Внезапно зазвонил телефон. В образовавшейся тишине звонок был, как лавина в горах. Мая, дочь Генриха, сидела ближе всех к аппарату. Она взяла трубку. Послушав невидимого собеседника, она подняла глаза на смотревших на неё родственников. – Это по поводу Августа. Они говорят, что, кажется, нашли его… * * * Пётр Пантелеевич плохо помнил, как всё произошло. Его пригласили в студию рассказать о себе, о том, кого он ищет. Он поехал в Москву с женой. За время записи программы он сообщил те скудные сведения, которые сохранились в его памяти. Он надеялся, что его выпущенные в эфир слова со временем помогут найти кого-нибудь в Германии, если кто-нибудь там остался жив. Закончив говорить, Семешко удовлетворённо представил, что его теперь увидят во многих странах, кто-то кому-то расскажет, те – ещё кому-нибудь, и так молва о его поисках разойдётся среди людей. Глядишь, кто-нибудь да откликнется. Но ведущий Игорь Владимирович сразу сказал, что у них есть одна интересная плёнка из Германии. На большом экране Пётр Пантелеевич увидел аккуратные немецкие домишки, зазвучала знакомая немецкая мелодия. Камера показала опрятные улицы и старинные кварталы. Потом появились какие-то незнакомые люди и стали рассказывать через переводчика. Что они ищут своего родственника Августа Линде. – В июле 1942 года он уехал с родителями в направлении Украины. Ему было около пяти лет. С тех пор мы его не видели. В сентябре 1942 года пришло сообщение о гибели семьи Линде – Августа и его родителей в железнодорожной катастрофе под Джанкоем. Но потом к нам приехал очевидец крушения и сказал, что маленького Августа среди погибших не было. Живым его тоже не нашли. Мы надеемся, что он каким-то образом выжил, может быть, его взял к себе кто-то из местных жителей. Мы ищем и ждём его вот уже шестьдесят лет. «Надо же, какие бывают совпадения: я из Джанкоя ищу родственников в Германии, а из Германии ищут в Джанкое», – подумал Пётр Пантелеевич, ещё не понимая, что они, эти незнакомые люди на экране говорят о нём. Тем временем они показали на весь экран фотографию маленького мальчика в матросском костюмчике, в штанишках до колен. У Семешко остановилось дыхание. Он узнал себя. Вернее, он увидел поразительное сходство этого ребёнка с Петей Семешко, которого он знал лишь по фотографиям, каковые долгие годы считал своими детскими снимками. – Пётр Пантелеевич, ну вы поняли теперь, что они ищут вас? – спросил ведущий Игорь Владимирович. – Ведь вы и есть Август Линде, которого семья ищет вот уже более шестидесяти лет! В горле запершило. Пётр Пантелеевич давно ждал этой минуты, а когда она пришла, не знал, что сказать, что делать, как себя вести. Он машинально стал поправлять запонки, потом воротник сорочки. – Ваши родственники приехали за вами, – продолжал Игорь Владимирович. – Ну что же вы сидите? Встречайте их! Взволнованный Пётр Пантелеевич, а может, уже Август Линде встал со своего места и пошёл с палочкой навстречу своим немецким родственникам. Семья отправила в Москву сына Марты Рольфа и дочь Генриха Маю. Семешко не знал, кем приходятся ему эти незнакомые люди, и всё же целовал их, не скрывая слёз. Те по-немецки сдержанно обнялись, поприветствовали его, но он заметил, что и у них дрожат губы. …Вечером в гостинице они попытались о чём-то поговорить, но это у них плохо получалось. Семешко не говорил по-немецки, а немцы не знали русского. Переводчик, который пришёл с ними с телепрограммы, побыл с ними недолго. Он помог им договориться о поездке в Германию. Оказывается, сотрудники программы «Ищу тебя» заранее позаботились о визе для супругов Семешко, а Пётр Пантелеевич благоразумно прихватил загранпаспорта. Но Нина Захаровна проявила чудеса деликатности, отказавшись от поездки. – Петя, ты должен ехать один, – твёрдо сказала она, – дай Бог, выпадет случай, я съезжу в другой раз. А сейчас тебе надо самому побыть в своей новой семье, разобраться в воспоминаниях и наладить отношения с родными. Когда переводчик ушёл, оказалось, что общаться они не могут, они только угощали друг друга разными деликатесами. Утром был поезд на Берлин. Пётр Пантелеевич не представлял, как он поедет в купе с родственниками, которые совершенно не знают русского, а он – немецкого. Правда, Рольф сразу через переводчика предупредил, что им надо только добраться до Гамбурга, а там один из членов семьи прекрасно владеет русским языком. Семешко не мог поверить в реальность происходящего. Казалось, это не с ним происходит. Простившись на перроне с женой, он вошёл в купе с Рольфом и Маей. Поезд тронулся, Москва убегала назад, а они, семья Линде, ехали на запад. Его ожидала волнительная встреча, воспоминания, рассказы, фотографии… Как-то это всё быстро случилось, он ещё не успел привыкнуть к мысли, что он уже нашёл свою семью. Ещё немного – и он узнает о себе всё, а также о своих родителях, о детстве и о том, почему он оказался в Джанкое. Как заманчиво – вернуться в своё потерянное прошлое! Обрести себя и своих близких… С сожалением понимая, что в дороге ему не придётся поговорить с Рольфом и Маей, он переоделся в домашнюю одежду, расположился на своей полке и до самого Берлина сидел у окна. Только когда они собирались трапезничать, садились за общий столик в купе, доставали продукты, тогда Пётр Пантелеевич несмело начинал ощущать, что всё-таки они – одна семья. В Берлине они сделали пересадку и направились в Гамбург. По мере приближения к месту назначения у Петра Пантелеевича кадык всё чаще ходил ходуном. Как же так? Неужели это сейчас произойдёт? Неужели он встретит людей, у которых одна с ним кровь и плоть и которые искали его шестьдесят лет?… Боже мой, неужели?… Подходя к перрону, состав замедлял ход. Наконец, он остановился. Проводник открыл дверь. Пётр Пантелеевич увидел возле своего вагона группу людей. Как только они с Рольфом и Маей ступили на немецкую землю, эти люди сразу окружили их и начались объятия, возгласы… Он понял, что это и есть его родственники. Они что-то ему говорили, но он не понимал. – Поехали домой, Август, – сказал один из них на чистейшем русском языке. – Мы так давно тебя искали, нам об очень многом надо рассказать друг другу… * * * Старые фотоснимки веером лежали перед ним. Он уже узнавал на них себя, а рядом с собой видел других, неизвестных ему людей.