– Ну что же вы испугались? Договаривайте, не бойтесь. – От сепаратистов, – буквально выплюнул, набравшись смелости, голландец. – От имперцев. Тех, кто желает быть центром империи, ее стержневой нацией, а не провинцией неведомо кого. И если в Конфедерации за столько веков не поняли, кого посмели завоевать, то грош цена ее политологам. – Хелен Валентиновна, – прервал женщину Александров. – Вы правы, конечно, однако давайте расставим точки над ё. Эти люди все равно не смогут нам ничего ответить. Они – высокопоставленные шестерки, не более. Пускай возвращаются на свои планеты. И через, скажем, три месяца прилетают обратно. Если, конечно, готовы подписать договор, не меняя в нем ни единой запятой. Или не прилетают. Мы, я думаю, и без них переживем. И запомните. Если я вам не нравлюсь, то вот не поверите – я это тоже как-нибудь переживу. И если вам будут говорить про меня гадости, верьте каждому слову. – Зачем ты их так? – спросила потом Громова. – А чтобы проверить, – без улыбки ответил Александров. – Те, кто достаточно умен и вдобавок ценит свою планету выше собственных амбиций, все равно прилетят. А те, кто не прилетит, и неважно, из-за договора или просто оскорбившись, не столь уж и твердо решили. Ненадежные, да еще и вечно обиженные вассалы нам в нюх не уперлись… – Злой ты… – Скорее, усталый. Приперлись, клоуны, и пальцы гнуть пытаются, – со злости Александров перешел на, казалось бы, уже забытый уличный жаргон своей молодости. – Где они были, когда мы воевали, спрашивается? – Ты еще на ненормативную лексику перейди. – Не матерится только тот, кто ничего не делает, – махнул рукой Александров и, повернувшись на каблуках, зашагал к выходу. Второй день после свадьбы, третий после коронации – и уже кого-нибудь убить охота. Желательно особо извращенным способом… Вот так, вопреки всем канонам дипломатии, и прошли тогда переговоры. Но – Александров был в этом уверен – кто-то да прилетит. Хотя бы даже потому, что сейчас, по окончании войны, в Конфедерации начнется стагнация экономики, закручивание гаек и прочие сомнительные радости жизни. При этом угроза, исходящая от Ассоциации, никуда не делась. Так что – прилетят. Планета Земля. Несколькими часами позже Комиссар Ян (вообще-то Хуан, но мать-полячка называла его именно Яном, и это имя так и прижилось) Мендоза был настоящим кабальеро. Во всяком случае, ни у кого из подчиненных этого выходца с Санта-Анны, планеты, обнаруженной и колонизированной две сотни лет назад испанцами, сомнений в этом не возникало, да и у многочисленных врагов, в основном из кругов, находящихся по другую сторону закона, тоже. Высокий, гибкий, будто гимнаст, и при этом вполне способный голыми руками согнуть железный лом, он выглядел куда моложе своих шестидесяти двух лет. И женщины при виде этого жгучего брюнета млели не хуже чем в молодости. Тем не менее помимо внешности у Мендозы имелись и кое-какие иные достоинства. К примеру, он был хорошим копом и добился своего нынешнего положения не добросовестным просиживанием штанов в управлении, где составлялся миллион и один Невероятно Важный и столь же бесполезный циркуляр. Нет, он начинал на тесных улицах родной Картахены, с револьвером в руке борясь с преступностью. Честно борясь – две пули в груди от наркодилера, порезанная бритвой маньяка рука, ну и так, по мелочи. И взяток, что характерно, не брал. Ну почти… В общем, если быть совсем откровенным, во время работы не брал, но от подарков, которые часто буквально впихивали в руки те, кого он тем или иным образом спас, не отказывался. Правда – и это отличало его от большинства коллег – только когда успешно справлялся с работой. Таким, как он, в принципе не светило сделать хорошую карьеру. Потолок лейтенант, ну максимум, капитан – примеров хватало. Но старушка-удача не обходила Мендозу стороной. Он был не только хорошим копом – он еще и не боялся никого и ничего, и однажды это случайно привело его в самый центр операции, которую проводили коллеги с Земли, из центрального аппарата. Попал, оказался полезным… В общем, его заметили, спустя полгода перевели на материнскую планету, где умный и не боящийся ездить в командировки в самую глушь испанец пришелся ко двору. Словом, к шестидесяти годам Мендоза стал тем, кем он был сейчас – комиссаром и начальником Управления специальных расследований периферийных областей Конфедерации. Резюмируя, сыщик от бога, неплохой администратор, просто честный и храбрый человек с неплохой когда-то подготовкой… Все так, но флотоводцем он никогда не был. Не его специальность. Мендоза до этого случая в космосе вообще летал исключительно в качестве пассажира. Тем не менее руководить миссией по «наведению конституционного порядка в системах планет Урал и Новый Амстердам» доверили именно ему. Точнее, не доверили, а навязали, ибо дураков лезть в заварившуюся по вине идиотов-политиков кашу не нашлось. Легко как опрофаниться и пустить под откос карьеру, так и заработать впоследствии репутацию палача. Тоже карьере, надо сказать, не способствующую. Что же, приказ ясен – извольте выполнять. И пришлось комиссару, оставив уютный кабинет и тщательно проинструктировав заместителя, отправляться в космос, где его ждал флагман полицейских сил Конфедерации, тяжелый крейсер «Уиллис». Отнюдь не новая, но все еще крепкая посудина, равно хорошо приспособленная для перехвата как шустрых корабликов из тех, которыми обожали пользоваться контрабандисты, так и отлично вооруженных яхт, что заказывали себе боссы мафии. Впрочем, последние чаще всего ухитрялись от правосудия отвертеться. Итак, корабль-охотник, которого достаточно для того, чтобы прихлопнуть обычных преступников. Необычных, откровенно говоря, тоже – если верить командиру «Уиллиса» полковнику Бишопу, крепости пиратских кланов потрошить им тоже приходилось. Но Урал, как его новых хозяев ни называй, выглядел орешком куда серьезнее. Мендоза там пару раз бывал еще до войны, и место ему, откровенно говоря, понравилось. Тихая, спокойная, немного патриархальная и в то же время очень благоустроенная планета с доброжелательным населением. Искренне доброжелательным, кстати, в отличие от вечно улыбающихся выходцев с американских планет, которые любую гадость сделают с дебильно-счастливой рожей. Правда, доброжелательность не мешает уральцам быть довольно замкнутыми и, как они говорят, себе на уме. Орбитальные крепости, собственное кораблестроение, причем очень развитое, флот, остановивший (это Мендозе официально не сообщали, но он знал точно) и восточников, и посланную навести порядок эскадру Конфедерации. «Уиллис» и две дюжины эсминцев-фрегатов-корветов – все, что смогло наскрести Министерство внутренних дел, русским на один зуб. Сожрут и не поморщатся. Неудивительно, что флот расщедрился, прислав на усиление целую эскадру из восьми линейных кораблей. Тоже в большинстве не самых новых, но и не того металлолома, который уральцы не так давно сожгли. Больше того, два линкора были из последней, уже военной серии и теоретически превосходили стоящие на вооружении Урала корабли типа «Суворов». Точнее, они были практически точными копиями этого линкора, но малость доработанными, хотя, как поговаривали злые языки, в данном случае «доработанные» означало «упрощенные». К тому же, полагал Мендоза, русские тоже сложа руки не сидели. Любовь к модернизациям у них в крови. Довеском к линкорам шла целая орда кораблей полегче. Правда, ни одного транспорта – ну да это и понятно. Раз тут полицейская операция, то полиция должна не только командовать, но и закрывать хотя бы одно направление. И данное обстоятельство не нравилось комиссару больше всего, поскольку в способности полицейских, пускай их даже собрали чуть не с половины Конфедерации, на равных бороться с усиленными бронетехникой войсками классической формации, он не верил совершенно. Не подняло градуса оптимизма и знакомство с представителем армейского командования, двухзвездным генералом Эйзенхауэром. Этот высокий мосластый умник с лошадиным лицом и коротким ежиком седых волос, ведущий свою родословную аж от знаменитого военачальника второй мировой, оказался типом мрачным и неприятным в общении. Последнее, впрочем, было предсказуемо – угодить под командование полицейского, к тому же абсолютного дилетанта в космических делах, вряд ли это могло способствовать душевному равновесию. Тем не менее дело свое генерал знал, и его корабли находились в порядке, близком к образцовому. Не том порядке, что делается к смотру, когда любая пылинка означает гневный взгляд командующего и суровое наказание для проштрафившегося матроса. Нет, было чисто, но отнюдь не вылизано. Однако даже на малосведущий взгляд Мендозы корабли был в идеальном состоянии для боя и похода, а это уже немало. Впрочем, как раз этому комиссар не удивился. Читал он личное дело Эйзенхауэра. Боевой офицер, неплохо себя показал в последней войне, командуя и кораблем, и мобильной эскадрой, и даже наземной обороной целой планеты. Звезд с неба не хватал, да сейчас таких, про кого можно сказать «талантлив», на всю Конфедерацию найти можно было в лучшем случае троих-четверых. Не дорастали почему-то талантливые до больших чинов – система негативного отбора во всей красе. Неудивительно, что когда компьютерная схема управления в сражении при Шелленберге доказала свою частичную несостоятельность и командирам соединений пришлось периодически брать командование на себя, очень многие из них были живо сняты с должностей за некомпетентность. Тем не менее Эйзенхауэра к ним отнести никак не получалось. Обычный грамотный офицер, профессионал, один из тех, на ком держится любая армия. К сожалению, поговорить серьезно с новым подчиненным до старта у Мендозы не получилось. Просто не хватило времени – создавалось впечатление, что их эскадру стараются буквально выпихнуть из столицы, причем как можно скорее. Более всего сборы напоминали, как метко выразился Бишоп, пожар в борделе. Судя по ухмылке на роже полковника, в борделях ему случалось бывать неоднократно, и пожар в них тоже видеть приходилось. Как, впрочем, и самому Мендозе. А так как комиссар считался командиром сего богонеугодного заведения, то и разгребаться со всем этим безобразием тоже пришлось ему. Хорошо, тот же Бишоп не отказывался помогать, хотя формально имел на это полное право, иначе проще было бы застрелиться. Хотя бы потому, что Мендоза даже во флотской терминологии толком не разбирался, не говоря уж о более серьезных вещах. Ну и как дар богов воспринимался тот факт, что вояк снабжали по их ведомству, причем куда организованнее. И практически не требуя вмешательства самого комиссара, что радовало еще больше. Так или иначе, но подготовка к старту была проведена в рекордное время, и сразу после окончания сего безобразия эскадра, не привлекая к себе лишнего внимания, без труб и барабанов снялась с орбиты и начала разгон. Довольно шустро, однако при том и не слишком торопливо. Хотя бы потому, что достигнуть системы Урала за один прыжок не получалось. И за два, кстати, тоже. Не менее шести – так категорично заявила штурманская группа флагмана. С учетом разномастности кораблей эскадры – не такой уж и плохой результат. Соответственно, выигрывая часы при разгоне и при этом чрезмерно нагружая механизмы, повышался риск потерять куда больше времени на их ремонт, застряв где-нибудь посреди пути. А на бустеры… на неоправданно дорогие, как любили говорить чиновники всех мастей, бустеры командование не расщедрилось. С определенной точки зрения, надо сказать, это имело некоторые плюсы. Как минимум, дало возможность людям и кораблям, набранным из разных эскадр, притереться друг к другу. И, разумеется, заставить жизнь хоть немного войти в колею. Настолько, что после второго прыжка Мендоза приказал состыковаться с флагманом Эйзенхауэра, линкором «Кинг Артур», и направился к своему подчиненному с визитом. Не вызвал – тот прибыл бы, конечно, однако нормального разговора от него в таком случае вряд ли стоило ожидать, а отправился сам. Тем более что на этом линкоре он побывал всего один раз, визит длился с десяток минут, и толком осмотреться комиссар не смог при всем желании. Для него это был вообще неожиданный и интересный опыт – увидеть изнутри один из сильнейших кораблей человечества. Надо сказать, сейчас, когда исчезла предстартовая суета, он и впрямь казался воплощением спокойной силы. Брутальная красота – так можно было сказать. Красота темного, безо всяких украшений, металла и совершенных в своем угловатом уродстве орудийных башен. «Уиллис», конечно, тоже был неплох, однако столь яркого впечатления неудержимой мощи, как от громады линейного корабля, от крейсера не исходило, и Мендоза даже позавидовал на миг тем, кто командует этими совершенными машинами разрушения. Даже с учетом того, что корабли, подобные «Королю Артуру», в бою чаще всего становятся главными мишенями для врага, линкор стоил того, чтобы им восхищались. Эйзенхауэр встретил гостя в своем салоне. На этот раз он выглядел не столько удовлетворенным жизнью, сколько примирившимся с неизбежным и успокоившимся. Формально он был на одну ступень ниже комиссара в табели о рангах, однако выскакивать ему навстречу и рассыпаться в любезностях не собирался. Тем не менее поднялся, руку подал, без энтузиазма обменялся дежурными любезностями и даже пригласил отобедать с ним. Последнее оказалось как раз к месту… Стряпня местного кока, точнее, целого взвода поваров, оказалась вполне на уровне средней руки ресторана где-нибудь в Берлине или Вашингтоне. То есть без особых изысков, но сытно и достаточно вкусно. В процессе обеда, сопровождающегося дегустацией неплохого качества вина, разговор шел ни о чем, однако своего Мендоза добился. Односложные ответы генерала становились все более непринужденными, и лед, возникший между ними при первой встрече, если и не растаял, то кое-какими трещинками обзавелся. Тем более генерал был отнюдь не тупицей, какими принято было считать армейцев в полиции. Во всяком случае, Баха от Фейербаха отличал уверенно, а живописью не только увлекался как ценитель, но и сам рисовал недурственно. Пара его акварелей на стене, во всяком случае, выглядели чуть резковатыми, однако написанными вполне качественно. Однако как только перемены блюд закончились, и расторопный адъютант прибрал на столе и неслышной тенью покинул салон, тихонько, но плотно прикрыв за собой дверь, генерал мгновенно преобразился. Миг – и вместо вальяжно развалившегося в кресле сибарита перед Мендозой предстал совсем иной Эйзенхауэр. Холодно-спокойный, собранный, похожий на готового к прыжку волка. Что же, волк слабее льва или тигра. Но в цирке он не выступает. И ни в коем случае не стоило расслабляться рядом с таким человеком, как Эйзенхауэр. Из людей, подобных ему, бывает, получаются верные союзники – или страшные враги. И, судя по взгляду генерала, рассуждения Мендозы не остались для него тайной. – Ну что, комиссар, перейдем к делу? – Перейдем… – в самом деле, чего тянуть? – Генерал… Что вы думаете по поводу… нашего предприятия? – Сэр! Вам то, что вы хотели бы услышать, или честно? Сэр! – Перестаньте паясничать, генерал, – поморщился Мендоза. – Мы не на плацу, вы – не новобранец. Обезьяний вид вам не идет. Правду. Именно ее я хотел бы сейчас услышать. – Ну тогда, – уже другим, спокойным и деловым тоном сказал Эйзенхауэр, – мы все мертвецы. – Неужели все так плохо? – Мендоза и сам понимал, что собеседник не врет, но, как и большинство людей, продолжал цепляться за соломинку. – Еще хуже, – Эйзенхауэр тяжело вздохнул и сел, чуть скособочившись, будто у него болел бок. – Нас крупно подставили, комиссар. Очень крупно. Штурмовать укрепленную планету вот так, без мониторов и авианосцев, само по себе занятие не простое. А когда ее прикрывает флот больше и сильнее нашего – вообще самоубийство. – Ну может, не все так плохо? – Ян, – Эйзенхауэр внезапно перешел на доверительный тон. – Подумайте, кому из сильных мира сего вы перешли дорогу? – А вы? – Со мной все просто. Я у нынешнего министра далеко не в фаворе. Выбрал, когда наверху делили кресло, не ту сторону. Мои ребята в большинстве имеют ту же проблему. А вы? – Не знаю. Это честно. – Значит, за компанию попали, – резюмировал генерал. – Не повезло… Плохо, не плохо… Они сильнее нас. У них больше кораблей и орудий. У них отлично подготовленные, прошедшие огонь и воду экипажи. А у нас половина – салаги-новобранцы. У них лучший из известных мне адмиралов. У нас, простите, вы. Я хорошо помню, что Ландсбергиса они повесили. И очень не хочу оказаться на его месте. Да уж, комиссар изначально понимал, что дело пахнет не слишком хорошо. Сейчас же выяснилось, что оно смердит, как неделю пролежавшая на солнце туша какого-нибудь преклонного возраста слона. Гнилое дело, как частенько говорил один из его подчиненных, тоже родом с русскоязычной планеты. – То есть вы считаете, что шансов нет? – Не считаю – знаю. Мне умирать, не вам. – То есть? – Я неплохо знаком с Александровым. Можно сказать, приятельствовали когда-то. На командно-штабных учениях он всегда стремился в первую очередь уничтожить линейные корабли и авианосцы – ядро эскадры. Не думаю, что сейчас он изменил подход к вопросу. На мелочь вроде крейсеров и эсминцев он до полного уничтожения ударных кораблей внимания обращает мало, так что вы вполне успеете отступить. – Как-то это… нелогично, что ли. Легкие корабли могут изрядно повредить коммуникациям противника. – У вас логика полицейского, нахватавшегося вершков тактики, – печально улыбнулся Эйзенхауэр. – Ваше ведомство имеет неплохой опыт борьбы с пиратами, и вы волей-неволей скатываетесь к нему же. Да, рейдеры – те же пираты, только на государственной службе – могут причинить им проблемы. Но мы-то идем устанавливать контроль над системами, для чего крейсера и эсминцы не обладают достаточной боевой устойчивостью. Да и автономности на что-то по-настоящему серьезное им не хватит. Мошки, летающие по комнате, вот что такое эсминцы в нынешних раскладах. Их рано или поздно обнаружат и переловят… Скорее, кстати, рано, чем поздно – коммуникации у русских не особенно растянутые, движение редкое, а радары мощные. Плюс к тому, боевыми кораблями системы, которые они контролируют, весьма насыщены. Так что мой вам совет: сразу как станет ясен результат, а случится это очень быстро, разворачивайтесь и валите прочь. Вы даже репутацией практически не рискуете. – То есть, – последняя фраза прозвучала для Мендозы довольно обидно. – Как это не рискую? – А вы не флотоводец, – спокойно объяснил генерал. – От вас победы никто и не ждет. И последствия будут минимальными. Покачают головой, скажут «ай-яй-яй», и на том дело закончится. О дальнейшем развитии карьеры, скорее всего, можете забыть, но вы ведь и так достигли своего потолка. Дальше – только на пенсию. – Ну, знаете… Я не побегу. Не привык как-то. – Ну и глупо, – равнодушно пожал плечами Эйзенхауэр. Видно было, что разговор начал его утомлять. – Только погибнете сами и свой корабль в могилу утащите. – Но вы-то не побежите. – Потому что с меня за такое вмиг погоны сорвут. Даже если не посадят и не расстреляют, то вышвырнут с волчьим билетом. Позор на семью, а для детей разом окажутся закрыты все двери… – Еще вопрос… – Надеюсь, последний? – Не обещаю. Генерал… Скажите, почему вы командуете эскадрой? Всегда считал, что генеральский чин… – Довольно, – махнул рукой Эйзенхауэр. – У нас сейчас куча подковерных интриг. По слухам, силу набирает американская фракция, которая, помимо прочего, активно старается расставить своих людей на ключевых точках. Под это дело проводится реорганизация управления флотом. Так что, подозреваю, скоро генералов на мостиках окажется больше, чем адмиралов. – Но вы же тоже… – Американец? Ну да. Только происхождение не мешает мне критиковать происходящее. Впрочем, теперь уже все равно. Не волнуйтесь, Ян, моя квалификация достаточна для командования своими кораблями. Еще недавно я был контр-адмиралом, если что. Ну что же. Все примерно так, как и думал Мендоза. Мелкие нюансы, такие, к примеру, что возвращаться нет смысла и для самого Мендозы, ибо начальство предпочтет спрятать концы в воду, и крейсер, вернее всего, перехватят, не в счет. Пора переходить к делу. – Генерал… Скажите, ваша каюта защищена от прослушивания? Эйзенхауэр удивленно приподнял брови, но глупые вопросы задавать не стал. Вместо этого молча поставил на стол и включил глушилку – со следами кустарной переделки, как отметил комиссар. Похвальная предусмотрительность, для того чтобы пробить ее купол, не зная частот, потребуются направленный луч и запредельная мощность. Генерал – предусмотрительный человек… – Так надежнее. – Это хорошо, это радует. Вы знаете, Дик, у меня, кажется, есть идея по поводу того, как нам выкрутиться из этой истории. Моя родная планета, если вы помните, находится в том же секторе.