– Вы с отцом одинаковые, только и можете, что шпынять мальчика, – тут же заступилась за своего любимчика мать, но тут ее прервали. – Яська! – В коридор влетели обе сестры, Хая опять на сносях, как мимоходом отметил профессор. Впрочем, это не помешало ей тут же повиснуть на шее старшего брата, которого она не видела уже, почитай, с полгода. – Яська! Сара облапила его с другой стороны и тут же, на правах младшей, шутливо куснула за мочку уха. Никак не избавится от привычки… А вот брат не торопился, появившись с заметным запозданием. Впрочем, ничего удивительного. Особо теплых чувств у него с Ярославом не наблюдалось. Так, взаимная вежливость. Тому виной и тумаки, которые в детстве младший периодически отлавливал от старшего, и девять лет разницы в возрасте, и откровенное пренебрежение, которое Ярослав испытывал и не скрывал по отношению к выбранной Израилем стезе филолога и его в ней успехов. Впрочем, младшенький, чистой воды гуманитарий и пацифист, тоже не слишком жаловал математика и офицера. Так что сухое, хоть и крепкое рукопожатие – и на том обмен любезностями закончился. – И все-таки надо было предупредить, – мать по-прежнему выглядела чуточку недовольной. – Отец опять в отъезде… – Да ладно тебе, мам, я отца и так регулярно вижу, – рассмеялся Ярослав. В самом деле, отец его был геологом, не из самых известных и знаменитых, но все же. И работал он сейчас на Геркулесе, естественном спутнике Урала. Правда, больше из любви к искусству – серьезных денег на Геркулесе сейчас было не заработать, а отправляться на астероиды здоровье не позволяло. Однако Вассерман-старший не унывал и на судьбу не жаловался, что для еврея, в общем-то, нетипично. Но отец, как и непутевый профессор-офицер, любил космос. Так что с сыном, днюющим и ночующим на своем дредноуте, они пересекались частенько. – А ее больше не отец интересует, – хихикнула Сара. – Она хотела, как ты приедешь, тетю Цилю пригласить. А то она к нам уже две недели как не приходит. – Вот делать вам нечего, только всякую дрянь в дом тащить, – хмыкнул ожидавший чего-то подобного старший брат. В голове крутанулось: две недели. Как раз тогда состоялась встреча в ресторане. Сработало, значит. – Сынок, я же о тебе забочусь – мать, что характерно, даже не обиделась на пассаж насчет дряни. – Дочка Цили Соломоновны – такая красивая девушка… – Или уже не девушка, – вновь вставила свои ядовитые пять копеек Сара. – Что в ее возрасте и не удивительно. Засиделась, дура, в девках, никак ее родители сбагрить не могут, вот и ищут, под кого подложить. – Тебе не стыдно? – мать сверкнула в ее сторону глазами и вновь перенесла сектор обстрела в сторону сына. – Ясик, мама плохого не посоветует. Тебе уже давно пора… – Да, кстати, пора, мама, ты совершенно права, – кивнул Вассерман. Все собравшиеся тут же уставились на него с выражением удивления и недоверия на лицах – слишком уж легко бабник и холостяк сдался. Представив, каким дальнейшее станет для них шоком, профессор мысленно улыбнулся и громко сказал: – Жень, зайди, пожалуйста. Ну и зашла. Вассерман в очередной раз позавидовал женской способности к мимикрии под требования окружающей среды. Да уж, а он-то думал, что платье на ней будет смотреться в этой ситуации по-идиотски. Но – пай-девочка, ничего не скажешь. И глаза потупила скромно-скромно так… Позади раздался глухой стук. Ярослав решил было, что это у кого-то упала челюсть, но оказалось, это просто Израиль выронил книгу, которую не догадался оставить в комнате, когда шел встречать старшего брата. Сейчас он стоял, как столб, выпучив глаза и напоминая глубоководную рыбу, которую вытащили на поверхность, и теперь ее распирает внутреннее давление. – И что стоим? Кого ждем? Обедом уставших героев кормить будут? – преувеличенно бодро поинтересовался профессор и первым направился в столовую. Остальным ничего не оставалось, кроме как последовать за ним. И, деликатно пропуская вперед сестер, Ярослав успел поймать улыбку и поднятый в знак одобрения большой палец от Сары. Похоже, как минимум один союзник у него в этом доме есть. Хотя бы потому, что Сара и Цилю Соломоновну, и ее дочь на дух не переносила. Обед прошел если не в глубоком молчании, то, во всяком случае, без какой-то смысловой нагрузки. Профессор не знал, как начать разговор – все, что он до того обдумал и придумал, казалось сейчас почему-то ничтожным и мелким, ничуть не подходящим к ситуации. Первый, самый простой акт он отыграл, но сейчас что-то не клеилось. И Камова даже не пыталась ему помочь. Впрочем, и неудивительно – он сам сказал ей, чтоб не лезла. Она и не вмешивалась, просто сидела, с видимым удовольствием кушала, благо мать готовила очень прилично, и безукоризненно вежливо отвечала на вопросы. Сара, надо отдать ей должное, пыталась найти с гостьей общий язык, и ей это, похоже, удавалось. Остальные молчали, пытаясь определиться, как себя вести в непростой ситуации. Ощущение – как на бочке с порохом, и фитиль, что характерно, уже подожжен. Когда мать отодвинула тарелку и залпом, чего никогда себе не позволяла, выпила бокал вина, Ярослав понял – началось. Сейчас его будут активно переубеждать. Не сумел начать первый – придется обороняться. Сам отдал инициативу. И мать не обманула его ожиданий. – Ясик, мне надо с тобой серьезно поговорить. Ну все, понеслось, обреченно подумал Ярослав и, героически заставив себя улыбнуться, ответил: – Слушаю тебя, мама. – Наедине. – Я пойду… – Евгения начала вставать, но профессор поймал ее за руку: – Сиди, Жень. Мама, чем ты опять недовольна? Давай уж, говори, как есть. Не вижу смысла шептаться по углам. Мать посмотрела на него крайне неодобрительно, однако, убедившись, что на этот раз суровый взгляд не вызывает ожидаемой реакции, поджала губы: – Сынок, мне кажется, мы с тобой уже договорились. – О чем? – в искреннем недоумении приподнял брови Вассерман. – Я с тобой пока ничего не обсуждал. Вообще, – сделал он ударение на этом слове, – ничего. – Сынок, – несмотря на то, что голос звучал вроде бы ласково, ощущения были такие, словно на Вассермана надвигался, лязгая гусеницами, тяжелый танк. – Если ты забыл, я тебе напомню, что говорила тебе по поводу достойной партии. – Ну да, говорила, – кивнул профессор. – И что с того? Ты высказала свое мнение, я его услышал, но обсуждать что-то… Нет, не помню. – Тогда я тебе еще раз скажу, – с достойным истинной еврейки терпением продолжила мать. – Такой человек, как ты, должен жениться только на еврейской девушке. – Ну, сказала – значит, сказала, – Ярослав заранее понимал, насколько тяжело дадутся ему эти слова, но реальность оказалась намного хуже любых ожиданий. – Я с тобой не согласен. И, пожалуйста, не надо на меня давить. Это моя жизнь, и только мне решать, как и с кем я ее проживу. – Ясик, – поняв, что обычные уговоры не помогут, мать, не размениваясь на мелочи, сразу бросила в бой тяжелую артиллерию. – Ты разрываешь мое сердце. Скажи, неужели тебе не жаль мать? – Я пойду… – пискнула Евгения. – Сидеть! – если у кого и получалось орать, не повышая голоса, так это у профессора Вассермана. Практики, благо, хватало, что в родном институте, что на корабле. – Мама, я вижу, вы не понимаете по-хорошему… Что же, тогда будет по-плохому. Запихните дочку Цили Соломоновны в этой самой Соломоновны необъятную задницу. Это просто, благо она с кровати сразу с двух сторон падает. И все резервные варианты туда же. Мне они не интересны ни на вот столько, – Ярослав показал собравшимся ноготь мизинца. – А если вы этого не понимаете… Что же, я не единственный ребенок в нашей многострадальной семье. Но тяну ее почему-то только я. Наверное, пора прекращать. Пускай братишка вместе с сестренками приложат ручки. А я пока займусь своей личной жизнью. Сказанное было ударом ниже пояса, и все, в том числе и сам профессор Вассерман, прекрасно это понимали. Вот только взбешенный профессор уже закусил удила, его, что называется, понесло. За последнее время он привык, что его слово – закон, и на своем корабле он царь и бог. Насквозь гражданский, деликатный и вежливый человек исчез, и вместо него, как дракон из яйца, вылупилось вдруг нечто совсем новое, родным и близким незнакомое. Кое-кому предстояло узнать его заново, и вряд ли это стало для них приятной новостью. – Ну так что? – в голосе Ярослава огнем играло веселье. – Будет так, как я сказал? Или, может, нам с Женей стоит уйти? – Ясик… – Ярослав. Ты прекрасно знаешь, как я ненавижу это дурацкое сокращение, мама. Меня зовут Ярослав, и я ставлю конкретное условие: либо вы принимаете мою… жену такой, какая она есть, невзирая на ваши идиотские идеи о чистоте рода, либо мы прямо сейчас встаем и уходим. И пускай мой недотепа-братец, который за всю жизнь не сделал ничего полезного, тянет семью вместо меня. Как, вечный аспирант, сможешь? И вы, сестренки, тоже кончайте лыбиться. Хроническая беременность вас не спасет. Молчать! Вас я пока не спрашивал. Ну что, мама, выбирай. У тебя минута на размышление. Время пошло. И, с холодной усмешкой окинув взглядом собравшихся, Вассерман понял, что победил. Жаль только, что у победы этой был на редкость горький привкус. – Ладно, Жень, – он встал, шевельнул плачами, разгоняя кровь. – Пошли. Думаю, им стоит подумать… и свыкнуться с положением вещей. Камову уговаривать не пришлось – атмосфера погашенного скандала напоминала предгрозовую. То ли громыхнет, то ли нет, но если уж случится, мало не покажется никому. Однако, когда они выходили, никто не смог бы сказать, что она торопится. Шла спокойно, громко цокая каблучками-шпильками по плитам дорожки и покачивая бедрами. Странно. Раньше Вассерман никогда такого за ней не замечал. – За руль, – одними губами выдал он, когда они подошли к машине. Спектакль надо был доигрывать до конца, чтобы у родных не было ни малейшего повода сомневаться. Евгения ничем не выдала своего удивления, спокойно подошла, села, и тут же сбросила туфли – вести в них машину, сравнимую по возможностям с не самым плохим самолетом прошлого, было идиотизмом. – Уф-ф, – выдохнула она с облегчением. – Тяжко? – Ага, ноги заболели в этой обуви. Но ты был великолепен! – Она спокойно, будто делала это тысячу раз, повернулась и громко чмокнула его в щеку. Похвала оказалась неожиданно приятной, однако ответить Вассерман не успел. На дорожку выскочила Сара, махнула рукой и бегом припустила к машине. Профессор распахнул дверь: – Случилось что? – Ага. Пусти. Миг спустя Сара оказалась на заднем сиденье Ламборджини и тут же ткнула старшего брата кулачком в спину: – Поехали давай, пока они не опомнились. – А… Евгения, не обращая внимания на впавшего в легкий ступор профессора, шевельнула рулем, выводя машину на улицу, и тут же, без разбега, оторвала ее от земли. Сара весело ухмыльнулась: – Я с вами. – В смысле? – В прямом. Задолбало все. Не переживай, мне уже восемнадцать, я совершеннолетняя, студентка, деньги на первое время есть. Комнату или в общежитии дадут, или сниму. – У меня поживешь, – буркнул Вассерман. – Я… – Тут он покосился на спутницу. – Мы все равно постоянно на корабле. Но что случилось-то? – А я замуж не хочу. Ты меня понимаешь? – Понимаю. Жень, давай-ка быстрее. Что-то мне хочется срочно оказаться подальше отсюда. Планета Земля. Часом позже – Я и не знал, что вы такой любитель рыбалки. – Детство вспоминается, – контрразведчик чуть смущенно, чего за ним ранее никогда не наблюдалось, улыбнулся и поболтал босыми ногами в воде. Стайка вспугнутых рыбешек серебристыми брызгами метнулась во все стороны. – Когда солнце было ярче, небо голубее, трава зеленее… – И когда на плечах не висело все это дерьмо, – буркнул Кристофер, аккуратно, с кряхтением опускаясь рядом. – Эх, старость не радость. – Поясница? – сочувственно поинтересовался Марк, ловким движением прибив севшего на ногу овода. Хотел стряхнуть, но контрразведчик жестом остановил его, поднял крылатую тушку и, насадив на крючок, забросил подальше. Клюнуло почти сразу, и небольшой, с ладонь, полосатый, как тигр, окунь тут же отправился в ведро, где уже плавали, недоуменно шевеля плавниками, с десяток его собратьев. – Угу. Полетай с мое… Ну да, такого рода проблемы у пилотов встречаются частенько. До уровня профессиональных болячек не дотягивают, медицина в Конфедерации сильна, однако же и не переводятся. Все же перегрузки для организма бесследно не проходят. А главное, выползают они, как правило, уже после того, как пилот заканчивает свою карьеру и регулярные медицинские освидетельствования прекращаются, равно как и действие военной страховки. Так что залечивать всю эту пакость приходится за свой счет. Кристофер, правда, редкое исключение – он-то остался на службе, да еще и в неплохих чинах, так что лечат его за госсчет и на совесть. Но – видать, не до конца. – Попробуй «Абсолют». Вылечить не вылечит, но ощущения снимет. – На себе испытывал? – А то ж, – хмыкнул контрразведчик. – Ну-ну, посмотрим, – неопределенно отозвался Кристофер, но от дальнейших комментариев воздержался. По его мнению, контрразведчик был до неприличия здоров и вряд ли мог на себе испытывать обычное фармацевтическое средство, из тех, что в любой аптеке продают без рецепта. Даже если бы заболел. Особенно если б заболел. – Ладно, рыбалка – это хорошо, – контрразведчик выдернул из воды еще одну рыбешку, от чего удостоился чуть завистливого – от Марка – и одобрительного – от Кристофера – взглядов. – Но зачем ты нас собрал? – Информация появилась, – хмыкнул Марк. – По моим личным, ни на кого больше не завязанным каналам.