– Необычный. Сконструированный. Он с ним в гробу спит между сменами. Говорит, паук проживет двести активных лет, если на него никто не наступит. Виктор: – Да кто говорит-то? – Ну парень этот, Тарантул, – я окинула взглядом террасу. – Что, его никто не знает? – Он из другого племени? – предположил Виктор. Иногда Шимп откалывал такой номер, выкидывал члена одного племени на вахту с другим, на случай, если из-за какой-нибудь катастрофы социальная группа уменьшится. Легче интегрироваться в коллектив, который уже знаешь, или типа того. Я подняла глаза к небесам: – Шимп? Ты-то знаешь, о ком я? – К экипажу «Эриофоры» не приписан человек по имени Тарантул, – отрапортовал Шимп. – Это не имя, у него просто есть тарантул. – А ты можешь его описать? – Темные волосы? Среднего роста? Белесый? – я пыталась вспомнить детали. – Ну красивый такой? Виктор закатил глаза. – Он на плече тарантула носил! Достаточно примечательный факт. Разве он не сужает круг поисков? – Извини, – ответил Шимп. – Не нахожу совпадений. – Это же контрабанда, – резонно заметил Виктор. – Он как минимум подкрутил настройки собственной приватности. И он был прав. На «Эри» царила довольно мелочная регламентация экологического баланса и вечного движения. ЦУП, страдающий клинической паранойей, явно без всякого энтузиазма отнесся бы к любому живому существу, смахивающему на инвазивный вид. Лиан встала, колеблясь. – Ли? Пойдешь спать? Она покачала головой: – Нет, думаю… я сначала прогуляюсь. Побуду в реальности для разнообразия. – Пещеры и туннели, – сказал Виктор. – Они ждут тебя. – Кто знает? – она с трудом улыбнулась. – Может, я найду остров Пасхи. – Удачи. Она исчезла. – Еще одна странница, – вздохнул Парк. – В смысле? – Ты же понимаешь, что она по твоим стопам идет? А я этого не понимала. Хотя действительно любила побродить по коридорам после сборки, потрепаться с Шимпом, прежде чем отправиться на боковую. – Вам Лиан странной не показалась? – спросила я. Виктор потянулся, зевнул: – Например? Я задумалась о том, как бы себя почувствовала, если бы кто-то начал болтать о моем срыве всему племени, и потому решила обойтись без подробностей. – Она вам не показалась какой-то… подавленной? – Не без того. Особенно после твоей остроты про стреляющих гремлинов. – Хотя немудрено, – добавил Парк. – Странно ожидать иной реакции от человека, в которого гремлины стреляли. – Я… что? – Так она же была на палубе, когда… – тут Парк все понял по моему лицу. – Ты что, не знала? – Чего не знала? – По нам кто-то стрелял, – объяснил Виктор. – Пару сборок назад. – Чего? – И попал, – добавил Парк. – Массивный кратер получился по правому борту. В двадцать метров глубиной. Еще бы пару градусов влево, и нам конец. – Ебать! – прошептала я. – Да я же понятия не имела. Парк нахмурился: – Ты что, совсем логи не проверяешь? – Если бы знала, то проверила бы, – я покачала головой. – Хотя кое-кто мог бы мне и рассказать. – Ну вот мы и рассказали, – заметил Виктор. – Это было пятьсот лет назад, – пожал плечами Парк. – В ста световых годах отсюда. – Да пятьсот лет – это же ничто, – сказал Виктор. – Вот пара миллиардов пройдет, тогда и поговорим. – Да, конечно, но… – Вдруг стало понятно, почему все мои ободряющие речи не имели успеха. – Боже, может, нам стоит пару пушек построить или вроде того? Парк фыркнул: – Точно. Шимпа твое предложение позабавит. У нас, обитателей «Эриофоры», ходила легенда о пещере – глубоко на корме, почти там же, где находились пусковые двигатели, – забитой бриллиантами. И не обычными бриллиантами, а неограненной, гексагональной хренью. Лонсдейлитами. Самым твердым веществом во всей треклятой Солнечной системе – ну, по крайней мере, так было в те времена, когда мы оттуда отчалили – а еще он подходил для лазерного считывания при загрузке. Если взять для бэкапов любой другой материал, то с тем же успехом можно вырезать их из масла. Когда путешествуешь миллиарды лет, ничто не вечно. Вселенная стоп-кадрами разворачивается вокруг, а потому даже для бэкапов бэкапов нужны бэкапы. Корректирующие стратегии репликации, выклянченные у биологии, не могут постоянно предотвращать мутации. Это справедливо для нас, мясных сосулек, которые каждую тысячу лет получают в реальном мире жизнь поденки; но так же справедливо и для харда. Мысль столь очевидная, что я о ней никогда не думала. А когда она впервые пришла мне в голову, Шимп уже существовал в восемьдесят третьей реинкарнации. Его узлы плодились, словно мухи, и добирались до самых дальних уголков астероида, но этого было недостаточно. Не спасала даже палеолитически грубая проводка; когда в ИИ упаковано в два раза меньше синапсов, чем в человеческом мозге, что-то там мутить на наноуровне – чистое позерство. И тем не менее, распадается все. Разлагаются кабели. Провода толщиной с десяток молекул со временем просто испаряются, если только энтропия и квантовое туннелирование не превращают их в губку первыми. Периодически приходится обновляться. Так родился Архив: библиотека бэкапов, грандиозный алмазный памятник из кубистских плит, прославляющий незапятнанное изначальное состояние системы. Когда-то на заре времен мы прозвали его островом Пасхи: из любопытства я отпинговала архивы и нашла ссылку на какой-то убогий островок черт знает где, известный в основном тем, что его дотехнологические обитатели подчистую разрушили окружающую среду родного дома для того, чтобы построить кучу уродливых статуй в память о своих давно умерших предках. И действительно, как еще нам было его назвать? А потому, когда запасы резервных Шимпов иссякали – и не только Шимпов, а еще гравлинз, кондиционеров и любых других критически важных артефактов, которые распадались быстрее протона, – «Эри» отправляла неуклюжих редакторов на тот самый секретный остров Пасхи, где они могли прочитать неорганические чертежи. Такие обширные, такие стабильные, те могли пережить даже Млечный Путь. И тут надо помнить: это место не всегда было тайной. Во время строительства и даже во время тренировок мы там толпой ходили. Но однажды, во время то ли третьего, то ли четвертого прохода по Рукаву Стрельца, Гхора после смены решил заняться спелеологией, пока остальные трупами лежали в склепе; он потом говорил, что просто хотел убить время, небольшой разведкой потехи ради хоть немного отсрочить неизбежную отключку. В общем, он добрался до зоны с повышенной гравитацией, прополз по соединительным туннелям и трещинам туда, где большим Х было отмечено то самое место, и выяснил, что остров Пасхи выскребли начисто: осталась лишь темная зияющая полость в скале с торчащими обрубками болтов и креплений, срезанных в паре сантиметров над поверхностью. Пока мы спали в межзвездной бездне, Шимп куда-то перенес весь свой треклятый архив. И не сказал куда. Просто не мог, так он утверждал. Сообщил лишь, что следовал заранее записанным инструкциям от ЦУПа, о которых даже не знал, пока не щелкнул какой-то таймер и не ввел пару новых указаний в пакет задач. Он даже не мог сказать, зачем это сделал. Я ему верила. Когда в последний раз программисты что-то объясняли коду? – Они нам не доверяют, – Кай тогда закатил глаза. – Восемь миллионов лет в дороге, а они боятся, что мы можем… что? Сломать систему жизнеобеспечения? Написать «Отсоси, Савада» на их моделях? Время от времени мы отправлялись на поиски острова, когда было время и желание. В поисках неизвестного грота устанавливали в камень небольшие заряды, считывали эхо, проходящее по нашему крохотному миру. Шимп нас не останавливал. Ему и не надо было: с открытия Гхоры прошли терасекунды, а мы так ничего и не нашли. Может, Лиан считала, что в этот раз ей повезет. А может, просто искала предлог уйти от нас. В любом случае я желала ей удачи. – Ну что, нашла?