Йейтс ошибся. Основа все-таки выдержала.[8] Теперь мы лишь наполовину слепы и просто падаем. Несколько глаз, испещренных катарактами, все еще дымятся на корпусе; большая часть сгинула без следа. Обугленные обрубки судорожно искрят там, где раньше были сенсоры. Центр масс вернулся на место и теперь спит в подвале, оправляясь от похмелья. Мы двигаемся чисто по инерции, пассивны, как обычный кусок камня. Но мы выбрались, выжили, и у нас теперь есть десять тысяч лет, чтобы зализать раны. Конечно, такой огромный срок нам не понадобится. Шимп уже развернул свои войска; они прожгли себе путь сквозь расплавленные в шлак проходы десятков служебных туннелей, теперь выложенных вновь отлитыми металлами, выкопанными из сердца горы. Теперь солдаты, подобно огромным металлическим насекомым, лазают по поверхности, заменяя поврежденные части на целые и прижигая раны ярким светом. Время от времени мертвое окно со вспышкой возвращается к жизни; по кусочкам к нам возвращается вселенная. Сурт кипит за кормой, все еще огромный, но он уже уменьшается, на таком расстоянии его тепла не хватит, чтобы вскипятить воду. Мне больше нравится вид прямо по курсу: глубокая успокаивающая тьма, водовороты звезд, мерцающие созвездия, которые мы больше никогда не увидим, и даже не будем давать им имена. Просто пролетим мимо. Хаким уже должен отправиться в склеп, готовиться ко сну. Но я нахожу его на мостике по правому борту, он смотрит на то, как пальцы бело-голубых молний прыгают по корпусу. Отрывок короткий, всегда заканчивается одинаково, но, кажется, он видит какую-то полезность в постоянных пересмотрах. При моем приближении он поворачивается: – Плазма Сандуловичиу. – Что? – Электроны снаружи, положительные ионы внутри. Самоорганизующиеся мембраны. Живая шаровая молния. Хотя я не понимаю, что они использовали вместо кода для белка – инициатора репликации. Возможно, квантовую спиновую жидкость. – Он пожимает плечами. – Парни, которые открыли эту плазму, мало что могли сказать о наследственности. Он говорит о каких-то примитивных экспериментах с газом и электричеством, которые проводили в доисторических лабораториях задолго до того, как мы стартовали. (Я знаю: Шимп отправил мне архивный файл, сразу как Хаким его открыл.) – Это мы парни, которые их открыли, – замечаю я; существа, которые царапались в нашу дверь, на световые года опережали все, о чем даже мечтали те пещерные люди в прошлом. – Нет, мы никого не открывали. Я молчу. – Это они открыли нас, – объясняет он. Я чувствую, как легкая усмешка зарождается в уголках моего рта. – Я все думаю о вероятностях, – продолжает Хаким. – Система, которая выглядела так привлекательно на расстоянии и оказалась такой жуткой, когда мы начали маневр. Вся эта масса, потенциальные траектории, и почему-то единственным выходом оказался полет через звезду. А тут еще подвернулся удобный ледяной гигант, который, какое совпадение, составил нам компанию. Ну и как думаешь, какие вероятности такой ситуации? – Астрономические, – я сохраняю невозмутимый вид. Он качает головой: – Ничтожные. – Я тоже так думаю, – признаю я. Хаким пристально на меня смотрит: – Да неужели? – Вся система, кажется, была заряжена, чтобы подтолкнуть нас к звезде. А как эта штука потянулась, чтобы схватить нас, едва мы оказались внутри. Твои жуки из молний: я думаю, они вообще не жили на той планете, если уж у них плазма в основе. – Ты думаешь, они были со звезды. Я пожимаю плечами. – Звездные инопланетяне, – говорит Хаким. – Или какие-то дроны. С любой стороны ты прав; эта система возникла не просто так. Это скорее такой разрез для забора проб. Силковый путик. – А мы тогда кто? Образцы? Домашние животные? Охотничьи трофеи? – Практически. Возможно. Кто знает? – А может, приятели, а? Я смотрю на него, услышав неожиданный надлом в голосе. – А может, просто союзники, – продолжает размышлять Хаким. – В напасти. Потому что против общего врага мы сразу все за одного, правильно? – Обычно такая стратегия срабатывает. Хорошо для разнообразия почувствовать себя не злодеем. А человеком, который вытащил наши задницы из огня. Так что мне нравится слово «союзники». – Потому что если прищуриться, я вижу и другие совпадения, – но Хаким не щурится. Он смотрит прямо сквозь меня, не мигая. – Например, Шимп выдал мне в напарники единственного человека со всей смены, которого я бы с радостью выкинул в открытый космос. – Ну это едва ли совпадение, – хмыкаю я. – Почти невозможно найти кого-то, кто не хотел бы… О. Обвинение висит в воздухе, как статическое электричество. Хаким ждет, как я буду защищаться. – Ты думаешь, Шимп воспользовался ситуацией, чтобы… – Воспользовался. Или создал ее. – Это безумие. Ты все видел собственными глазами, да ты до сих пор можешь… – Я видел модели в контуре. Пиксели на переборках. Я не влез в скафандр, не пошел смотреть сам. Ведь это все равно что совершить самоубийство, разве не так? Теперь он улыбается. – Они пытались пробиться внутрь, – напомнил я ему. – О, я знаю: что-то било в дверь. Но только я не до конца купился, чтобы поверить, будто эти штуки построили инопланетяне. – Ты реально думаешь, что все это был какой-то трюк? – Я мотаю головой от удивления. – Через пару недель у нас будет доступ к поверхности. Да черт побери, прорежь дыру в фаб, проползи через служебный туннель. Все сам увидишь. – А что я увижу? Звезду за кормой? – Он пожимает плечами. – Красных гигантов во вселенной как грязи. Это не значит, что его характеристики были настолько ограниченными, как говорил Шимп. Не значит, что нам действительно пришлось пройти сквозь звезду. Откуда мне знать, может, Шимп за последние сто лет утыкал корпус лазерами и горелками, чтобы все вокруг оплавить на случай, если я все-таки решу вылезти и посмотреть. – Хаким качает головой. – А вот одно я знаю точно: после восстания в его углу остался лишь один мешок с мясом, а от него будет мало толку, если с ним никто не хочет разговаривать. Но как ненавидеть того, кто спас тебе жизнь? Меня поражает, насколько сильно люди способны мучить здравый смысл. Лишь для того чтобы защитить свои драгоценные предубеждения. – Но самое странное то, – добавляет Хаким тихо, чуть ли не шепчет, – что все получилось. До меня доходит не сразу. – Я не думаю, что ты все знал, – объясняет он. – Не думаю, что ты был в курсе. Да и как? Ты даже не личность по сути, так… лишь подпрограмма, которая слишком много о себе думает. А подпрограммы не ставят под сомнение поставляемые данные. Тебе в голову приходит мысль, и ты сразу думаешь, что она принадлежит тебе. Ты веришь всему, что тебе говорит этот жалкий кусок железа, так как у тебя нет выбора. А может, и никогда не было. И как мне за это тебя ненавидеть? Я не отвечаю, поэтому он продолжает: – Я и не могу. Больше нет. Я могу только… – Захлопни пасть, – говорю я ему и отворачиваюсь. И он меня оставляет, оставляет посреди пикселей и картинок, которым отказывается верить. Отправляется в склеп, к своим друзьям. Спящим мертвецам. Слабым звеньям. Каждый из них сорвал бы миссию при малейшей возможности. Если бы решал я, то все они больше никогда бы не проснулись. Но Шимп напоминает об очевидном: наша миссия рассчитана на эоны, невозможно предсказать даже малую часть препятствий, с которой нам придется столкнуться. Потому нужна гибкость, влажный неуклюжий разум, но именно его давно помершие инженеры вырезали из архитектуры Шимпа ради стабильности проекта. Впереди миллиарды лет, и всего пара тысяч мешков с мясом, чтобы разобраться с неожиданным. Может, нас даже не хватит. И тем не менее, несмотря на весь хваленый человеческий интеллект, Хаким не видит очевидного. И никто из них не видит. Для этих людей я даже не человек. Подпрограмма, так он говорит. Доля в чьем-то мозге. Но мне не нужна его блядская жалость. И он бы все понял, если бы задумался о проблеме хоть на долю секунды, если бы захотел критическим взглядом окинуть ту гору непроверенных предположений, которую называет своим мировоззрением. Только он не окинет. Он так долго отказывался смотреть в зеркало, даже не разберет, что там глядит на него в ответ. Он не видит разницы между мозгом и мускулами. Шимп управляет кораблем; Шимп строит врата; Шимп контролирует систему жизнеобеспечения. Мы пытались перехватить вожжи своей судьбы, и это Шимп нас осадил. А значит, он всем заправляет. И так будет всегда; и когда разумы соединяются по высокоскоростной связи в моей голове, разумеется, механика поглощает мясо. Меня поражает, что они не видят ложность этого предположения. Им известно число синапсов Шимпа так же, как и мне, но люди скорее поверят предрассудкам, чем все посчитают. Я – не подпрограмма Шимпа. Вовсе нет. Это Шимп – моя. Остров Мы – троглодиты, пещерные люди. Мы Древние, Прародители, работяги-монтажники. Мы прядем паутину ваших сетей и строим для вас волшебные врата, продеваем нить за нитью в игольное ушко на скорости шестьдесят тысяч километров в секунду. Мы не делаем перерывов. Не смеем даже сбавлять обороты, иначе свет явления вашего обратит нас в плазму. Все ради вас. Все для того, чтобы вы могли перешагивать со звезды на звезду, не марая ног в тех бескрайних пустых пространствах, что находятся между ними.