Он перестал танцевать. Кажется, его это не беспокоило. Я как-то спросила, скучает ли он по своему балету, а он даже не понял, о чем я говорю. Я посочувствовала ему, сказала о молоте, что вдруг сбил Шимпа с небес, а он ответил, что все хорошо. – Не беспокойся обо мне, Сандей, – так он сказал. – Я счастлив. Тогда я впервые услышала, как он употребил это слово. И если бы услышала его дней на десять пораньше, то даже поверила бы ему. И потому я спустилась в тот самый лес – теперь там царили сумерки, прожекторы полного спектра убрали, когда подлесок преодолел стадию саженцев – и зарыдала, оплакивая счастливое изувеченное создание, которое летело к трансцендентности, пока какой-то бездушный параметр миссии навеки не утопил его в янтаре. Что я могу сказать? Я была молода, я была глупа. Я думала, что могу позволить себе жалость. Иведь было столько подсказок, теперь-то я понимаю. Все эти споры, которые бродили по залам и доставали Шимпа бестолковыми вопросами. И даже не всегда вопросами: я пару раз видела, как Линтан Каспарсон травила ему анекдоты. Я, конечно, заинтересовалась, с чего бы столько мяса вдруг решило завести дружбу с корабельным ИскИном; а какая-то маленькая и мелочная часть меня даже начала ревновать. Башаар принялся рисовать на камнях, пластике и каждой плоской поверхности, которую мог найти, фальшивыми граффити Художников. Он обычно был не из тех, кого сильно интересовали другие племена; я спросила, уж не расшифровал ли он их код, и он как-то сразу заробел и принялся мямлить: «Ну, я определенно расшифровал чей-то код». Я тогда шла на корму, там была плагин-тусовка с Баном и Рейчел, потому у меня не было времени играть в его дурацкие игры. А еще был парковский Клуб ценителей музыки. Я стояла на мостике, калибровала интрофейс, когда услышала музыку, доносящуюся от датчика окружающего шума: в соцалькове Парк что-то мычал себе под нос. На колене у него лежал свиток. Он стучал по нему пальцами, что-то свайпил в сторону, почему-то не пользуясь саккадами. Напев сменился бормотанием. А спустя секунду превратился в песню. Я узнала ее: головоломка, которая была страшным хитом за пару лет до нашего отбытия. – Это же неправильно, – сказала я. Он остановился, оглянулся по сторонам, принялся искать, откуда доносится звук моего бесплотного голоса: – Хм? Сандей? – Строчка. Там должны быть «кошки Алькубьерре», а не «мышки из-за Терры». – С чего бы? – Это же отсылка к квантовой неопределенности. Ты поешь неправильно с тех пор, как мы улетели с Земли? – Я проигрывал варианты. – Это же песня-головоломка. Изменишь текст – сломаешь загадку. – Да нам сама загадка особо не интересна. Мы так, балуемся. И не только со словами. Возимся с мелодией, гармониями и прочей хренью. – Мы? – Клуб ценителей музыки. – Маленький у вас клуб, наверное. – Ну с десяток человек наберется. – Парк. На палубе никогда не бывает больше четырех или пяти человек одновременно. – Мы оставляем памятки, когда отправляемся на боковую. Ноты, записи. Оставляем комментарии и аранжировки для других песен на палубе. Иногда у нас тут настоящие драки, или вроде того, но ничего серьезного, потому что… Ну сама понимаешь. Десять тысяч лет и все такое. Если тебе интересно, чего не присоединишься? – Ценители музыки. – Вроде того. – Я оценю песню, если ты, блядь, перестанешь коверкать текст. Хотя, признаюсь, меня задело, что они ничего не рассказали мне раньше. Оказалось, что мне вообще мало о чем рассказывали. Очередная разморозка. Не знаю, с чего я вообще понадобилась Шимпу на палубе. Виктор работал с цифрами. Я ни хера не знаю о навигации, если не считать основ, на всякий случай. С другой стороны, у Шимпа в одном микроскопическом ганглии вычислительной мощности больше, чем во всем викторовском мозге размером с грейпфрут, и все равно наш ИИ пребывал в замешательстве. Так что, наверное, дело заключалось не в количественном превосходстве. Может, понадобился нешаблонный подход. Или Шимп оживил меня, чтобы составить Виктору компанию. К сожалению, тот был не в настроении общаться. – Это даже не сборка, – заорал он, как только вошел в капсулу. – Четыре световых года от ближайшей системы. Он все разорялся, а я не встревала. Шимп уже и раньше выкидывал такие трюки: и его тревогу было проще унять, если поблизости не маячил гравитационный колодец размером со звезду. Он уже разогрел для нас мостик. Цифры кружились в оперконтуре подобно косяку рыб. Важность имело не только числовое значение этих параметров, но их отношение друг к другу, переменчивый танец вечно изменяющихся корреляций относительных позиций. Виктор был экспертом в работе с деталями; я же видела только широкие мазки, и то, если прищуриться. Обычно я просто получала удовольствие от чисто визуальной эстетики. Она мне напоминала о чем-то таком, что я не могла вспомнить. – Мы уже на полградуса отклонились от курса, – сказал Шимп. Виктор выделил гроздь точек: – И по-прежнему находимся в приемлемом диапазоне отклонения. – Движение неслучайно. Зафиксировано последовательное влияние со стороны ядра на дрейф «Эриофоры» – И почему оно имеет значение? Ты сам совершаешь отклонения куда больше, когда меняешь курс ради новой сборки. – Со временем эффект увеличивается. – Кто бы сомневался. – Виктор запустил быстрый сценарий и насмешливо присвистнул, изображая удивление. – О боже, если мы не скорректируем курс, то отклонимся на целых десять градусов в следующие четыре миллиарда лет. Какой ужас. – Такой прогноз верен только при постоянной линейной функции. А мы не можем рассчитывать на него с уверенностью, пока не выясним причину отклонения. – И ты ее выяснить не можешь, – предположил Виктор. – Не могу. – И ты надеешься, что сможем мы. – Надеюсь. – Хотя просил о том же самом кого-то другого, – Виктор отпинговал логи, – где-то сто терасек назад. – Он вздохнул. – Ты слишком сильно веришь в человеческое воображение. Но приступил к работе. Разбил вычисления Шимпа на крохотные модули, взял парочку наугад и принялся проверять цифры. В контуре начали расцветать и тут же гаснуть небольшие созвездия. Где-то через час Виктор проворчал: – Какая нелепая трата нормальной разморозки. – И что с того? – спросила я. – Ты себя для чего-то бережешь? – Для голубых карликов. Я запинговала определение: – Но, Вик, их же не существует. – Пока. Еще один модуль. Пока Шимп не допустил ни одной ошибки в вычислениях. – Так они и не могут существовать. Вселенная не такая старая. – В том и смысл. – Я не думаю, что мы заберемся так далеко. Это же где-то половина срока до тепловой смерти. – А почему только половина? – Он вперился в меня своими внешними глазами, тогда как внутренние по-прежнему выжимали ошибки из данных. – Как думаешь, зачем я вообще вписался в это мероприятие? – Потому что тебя так спроектировали? – Поверхностный ответ, Сандей. Как проявляется проект? Я хочу знать, чем это закончится.