— Не может быть. А когда я тебя уговорила на то дерево залезть и ты руку сломала? — Ты сказала, что я должна была лучше держаться. — Ну ясно, если бы держалась как следует, то не свалилась бы… А когда я тебя своим новым ножиком перочинным по руке полоснула? — Здесь? — Я коснулась пальцем тонкого шрама чуть повыше локтя. — Ты сказала, что не надо было называть этот ножик тупым. — В общем, я оказалась права. Он был совсем не тупой… Слушай, а когда я твою дубленку взяла на свидание пойти и попала в аварию? — Ты же не нарочно в нее попала. Да и черт с ней, с дубленкой, я тогда больше за тебя испугалась… — Полиночка! — Леська вскочила и, всхлипнув, бросилась мне на шею. — Ты не представляешь, как я за тебя сегодня испугалась! У меня сердце упало, когда Ярцев дверь открыл, я же знаю, он только по особо тяжким работает! — Так тебе и надо, зараза, — тоже захлюпала я. — Может, в следующий раз будешь думать, как твои фантазии живым людям аукаются… Когда мы, окончательно помирившись, устроились пить чай, Леська задала вопрос, который в любых других условиях заинтересовал бы ее прежде всего: — А что это за чернявый тип, такой недовольный, у тебя сидел? Реально брат покойного? Зыркал на меня, как на врага народа. — Ага, брат. И по совместительству хозяин квартиры. Полиция на него вышла, когда искала, у кого Андрей квартиру снял. — Да ты что? Серьезно? Эх, как же я… черт, мне бы интервью у него взять… Полинка, а я не поняла, чего он на меня так крысился? У него тоже с журналистами какие-то проблемы были? — Что раньше было, не знаю. Но содержание твоей статьи ему совсем не понравилось. А ты еще насчет сексуальной ориентации его брата начала предположения строить… — И что такого я сказала? Подумаешь, ревнитель морали! Откуда он, вообще, такой старомодный вылез? Да сейчас, если хочешь знать, полно мужиков геями специально притворяются! — Господи, это-то им зачем? — У каждого свои причины. Одни так от бабы-начальницы защищаются, другие для карьеры, третьи просто потому, что модно… — Модно быть геем? — ужаснулась я. — А что такого? Они в основном очень милые люди. Я не о психах, конечно, говорю, которые на каждом углу об этом орут, я про нормальных ребят… — Положим, нормальными их назвать сложно, — пробормотала я. — Полинка, ты что, гомофоб? — Не знаю. У меня ни одного знакомого голубого нет, так что я к ним никак не отношусь. — Смотри, психологи говорят, что все гомофобы на самом деле латентные геи. — А ты их слушай больше, психологов своих. Тогда антисемиты все, как один, в душе евреи. — Естественно. — Леську мое нелепое предположение не шокировало. Наоборот, она закивала радостно. — Это все образованные люди знают. Я поднатужилась и выдала еще более дикий вариант: — Ага, а все музыканты — латентные математики, так, что ли? — Ну-у-у… — Выпускница музыкальной школы по классу флейты задумалась. — Вообще-то у музыки и математики довольно много общего… строгие законы композиции, звукоряд, квинтоли всякие… Сальери опять же: «Я алгеброй гармонию поверил»… — Кстати, о Сальери! Тогда все преступники, получается, потенциальные святые? — забила я решающий гол. — А святые — потенциальные преступники? — Слушай, интересная версия, — оживилась подруга. — Ты права, линия прослеживается четко библейская: грешник — раскаявшийся грешник — святой… Если хорошо эту тему раскрутить, можно такую статью… даже цикл статей! Полинка, спасибо за идею! — Упомянешь меня в своем завещании, — усмехнулась я. — Или поделишься гонораром. — Гонорар мы с тобой вместе прогуляем, — заверила подруга. — Но это все дела далекого светлого будущего. А в суровом настоящем мне нужно интервью с человеком, который решительно не настроен со мной общаться. — Ты Ярцева имеешь в виду или Дениса? — не без удовольствия поддела я подругу. — Слушай, по-моему, это с тобой впервые. Чтобы два мужика были рядом с нами, и ни один на тебя не запал… нет, такого и старожилы не упомнят! — Ярцев не считается, — отмахнулась Леська. — Он полицейский, и у него на журналистов аллергия. Он меня как женщину чисто физически воспринимать не может, я для него криминальный корреспондент. А вот брат покойного… кстати, он так ничего, симпатичный. Как, ты сказала, его зовут? Денис? — Его не зовут, он сам приходит. По крайней мере, я его к себе не приглашала. — О, это хороший знак! Клиент склонен к общению… у тебя с ним что-то есть? — Пока не знаю, — равнодушно ответила я. — Мы только сегодня познакомились. — Ладно, не важно. Ярцев, ясное дело, пустой номер, с ним ничего не выйдет, а Дениса твоего я на раз раскручу! И ведь раскрутит, в этом я не сомневалась ни секундочки. И что мне, бедолажке, с такой подружкой делать прикажете? Ждать, пока она интерес к этим играм не потеряет? Ага, до девяноста лет… — Лесь, а если я влюблюсь когда-нибудь сильно-сильно! И попрошу тебя моего парня не трогать? — Если попросишь, не трону, — пожала плечами она. — Только какой смысл? Если он — твоя половинка, то и сам на меня не глянет, а если нет… я ведь не единственная Лорелея в шаговой доступности. — Понимаю, конечно. Только все равно тоскливо. Жизнь — паскудная штука. — Ой, тебе ли жаловаться! Умница, красавица, образование высшее, работа любимая, заработки приличные, жилплощадью обеспечена… ты хоть представляешь, сколько девчонок мечтали бы оказаться на твоем месте! — Ты еще скажи, что в Африке дети голодают и что я настоящих проблем не видела, поэтому жизни не знаю и не имею права жаловаться. — Не, такого не скажу. Меня саму тут недавно один борец за социальную справедливость воспитывать пытался. Дескать, я тут рассекаю по городу на байке, вся такая в джинсе и в коже, а на страдания народа мне наплевать. А народ, он по ресторанам, как я, не ходит, он кушает то, что честным трудом добывает… в общем, ну его, что про дураков вспоминать! Лучше объясни мне, чего Ярцев так всполошился, что за подозрительные личности вокруг тебя вьются? Надеюсь, он не на соседа твоего нового намекал? — Нет, тут другое. Я замолчала, соображая, не является ли тайной следствия вчерашнее появление рыжего «не брата» Андрея и Дениса. Вроде Ярцев ничего такого не говорил. — Только, Леська, поклянись, что никаких больше статей! — Ну ты даешь! Я первая в гонг ударила, я тему начала, теперь что же, кому-то другому все отдавать? Газета-то все равно не отцепится, будет контролировать, как следствие идет, а может, мы и по своим каналам журналистское расследование замутим… — Она посмотрела на меня и опомнилась. — Но ничего того, что затрагивает твои интересы и тебя лично, клянусь! Вообще ничего связанного с тобой, ни словечка! Чтоб мне писать разучиться, клянусь! Я понимала, что доверять Леське глупо — специально она клятву не нарушит, но если подругу снова понесет вдохновение… потом она, понятно, опомнится и даже, возможно, снова попросит у меня прощения… Но мне очень хотелось рассказать ей про Максима. Наверное, потому, что с детства мы не привыкли скрывать что-то друг от друга, и потому, что нам всегда лучше думалось вместе. — Пошли на кухню. — Подруга решительно поднялась с места. — Я перекушу малость, а ты мне все расскажешь. От борща Леська отказалась, а остатки гречки под мой рассказ смолотила за милую душу. — Интересно получается. — Она отодвинула пустую тарелку и, не вставая, дотянулась до электрического чайника, нажала на кнопку. — Ты думаешь, это и был убийца? Я испуганно дернулась, приложившись локтем о холодильник. — Свят, свят! С чего ты взяла? — Ну, смотри: явился под видом брата покойного, и фиг бы ты его разоблачила, если бы этот Денис не нарисовался… кстати, а он сам точно брат? Не подставной? — За него Ярцев ручается, он проверял. — Кстати, Ярцев! Ты говоришь, ему появление этого псевдобрата не понравилось, а у Ярцева чуйка о-го-го, не чета нашим. Страшный человек! И если ему кто не нравится, это, считай, приговор! — Ты ему тоже не нравишься, — кротко напомнила я. — Не путай кислое с оранжевым! Владимир Андреевич не выносит журналистов вообще и криминального репортера Лесю Беду в частности. А к милой девушке Лесе он вполне… — Подруга что-то вспомнила и захихикала, но рассказывать не стала. — В общем, лично ко мне он претензий не имеет. Я подумала и кивнула. Ведь действительно, хоть Владимир Андреевич и кривился выразительно, но и с места преступления Леську не прогнал, и сегодня разговаривал с ней пусть и неодобрительно, но вполне корректно. Может, действительно ему удается разделять две ипостаси этой безбашенной личности — криминального репортера Лесю Беду и мою подругу Леську? Мне ведь это удается. Чайник закипел, и я заварила своего любимого чаю, с земляникой, лимоном и мелиссой. — Только одно непонятно, — Леся поболтала ложечкой в чашке и сделала осторожный глоток, — зачем этот убийца к тебе явился? Он чем-то особо интересовался? Спрашивал? — Вроде нет… — Я честно попыталась припомнить. — Комплименты мне говорил, намекал, что Андрею я была небезразлична. — О! Не зря меня в эту сторону в статье повело! У меня на это дело, на сантименты, тоже чуйка… а этот втирался, значит, тебе в доверие. — Почему ты так думаешь? Мне показалось, он искренне говорил. — Может, и искренне, я не спорю. Но сколько времени вы разговаривали? — Не очень долго, он пришел ближе к девяти. Не больше часа. — Вот! Если после разговора с мужчиной ты не можешь вспомнить ничего, кроме комплиментов, это означает, что он втирался в доверие, без вопросов! У тебя ведь осталось впечатление, что он очень приятный, неглупый, хорошо воспитанный человек? — На самом деле… — Я на мгновение запнулась. — В целом да, именно так. Воспитанный, неглупый и обаятельный. Но он не только обо мне говорил, он и про себя рассказывал, про семью… — По собственной инициативе?