— Ну и где твоя мама? — спросил я. — Пора бы ей уже вернуться. — Не знаю, — ответила девочка, — она часто задерживается. — Один вопрос мы решили, займёмся вторым. Плита ещё не погасла, я поручил Альке вскипятить молоко — чтобы не скисло, ну и вообще, мало ли что. Санитария здешнего молочного хозяйства вряд ли на высоте, а мне им ещё Калидию выпаивать. Напластал сыра, накрошил зелени, мелко нарезал копчёного мяса, рассыпал это всё по лепёшкам и засунул в духовку. Поучилось что-то вроде небольших пицц. Девочка лопала урча. — Фкуфно! Ошень! — прошипела она сквозь залепленные горячим сыром зубы. Алиана тоже поела с удовольствием. Освобождённая от наблюдения за опустевшей капельницей мать Калидии — и та не отказалась. Чай и немного галет у меня нашлись в сухпайке, так что ужин вышел даже приятный. Одно беспокоит — на улице совсем стемнело, а Анахита так и не вернулась. Мы сидим на кухне при свете подствольного фонарика, на который я свернул рассеивающий колпак из бумажной упаковки от галет. Получилось даже уютно. — Уже не придёт, — завила спокойно её дочь. — Почему это? — Темно. Когда темно, на улицу нельзя. Багха схватит. — Багха, значит, — кивнул я, — понятно. Этот может. А скажи мне, дитя, где твой папа? — У меня нет папы, старый человек, — сообщила девочка, быстро догрызая последнюю галету. — Я иблисов выблядок. — Что же, Нагма Иблисовна, пойдём тогда, спать где-нибудь тебя положим. Детское время кончилось. Спален тут только на первом этаже десятка полтора. Все более-менее одинаковые — кровать, одёжный шкаф, столик, кресло. Всё пыльное, но крепкое, бельё в шкафах не истлело, и никакой жучок его не пожрал. Кто-то тут за порядком присматривал — то ли Креон слуг засылал, то ли местные повинность отбывают. Я бы поставил на слуг — в населённых пунктах типа «кыштак» с клининговыми услугами обычно не очень. Выделил ребёнку комнату, посветил фонариком, пока она разделась. В качестве нижнего белья Нагма использует надетую под платье футболку. Мужскую хлопчатобумажную футболку, которая ей до колен, и заменяет ночнушку. Футболка растянутая, застиранная до марли, потерявшая исходный цвет, но надпись Metallica и контур зубастой демонической хари ещё просматривается. — Откуда у тебя это? — Мама дала. Сказала, защитит от злых людей, — девочка погладила демона, который из-за размера футболки расположился у неё на животе. — А у мамы откуда? — Не знаю. Наколдовала, наверное. — Тоже вариант, — не стал спорить я. — Спокойной ночи. — Спокойной ночи, старый человек. — Можешь меня так не называть? — Почему? Ты же старый. Старых все уважают, ведь они дожили до старости, а значит, хитрые, обманывают смерть. — Я ещё не привык, что старый. Это случилось раньше, чем я ожидал, и мне как-то неловко. Зови по имени — Михаил, или просто Док. — Спокойной ночи, Док. Испытал странный порыв — поцеловать ребёнка. Детей же положено целовать на ночь? Уложил, одеяльце подоткнул, чмокнул в щёчку. У меня детей никогда не было, но какой-то архетипический паттерн работает. Не стал. Мало ли какие тут обычаи? Одеяло подоткнул и ушёл. Проведал пред сном Калидию. При свете второго фонарика у её постели сидят Алиана и мать. Выглядит моя пациентка получше, её состояние уже больше похоже на сон, чем на кому. И давление почти нормальное, и пульс, да и температура тоже. Ей бы ещё глюкозки зарядить, да нету. — Ложись спать с ней, кровать широкая, — велел я матери. — Если что — сразу меня разбудишь, я в соседней комнате. Та сразу улеглась — поверх одеяла и не раздеваясь. — Ты тоже спать иди, — сказал я Альке. — Денёк тот ещё выдался. — Да уж, — вздохнула она. — Не то слово. А как вы… ну… теперь? — Да уж как-нибудь. Не знаю. Не думал пока об этом. И не хочу думать. У старости есть одно преимущество — она обычно не очень продолжительна. Думал, не засну — но вырубился сразу. Видимо, старческая бессонница до меня ещё не добралась, — или усталость пересилила. Среди ночи подскочил, выпучив глаза в темноту. Проснулся раньше, чем понял, что разбудило, но сразу схватился за стоящий рядом с кроватью автомат. — Рыыыррграау! — донеслось откуда-то. — Рыырррыыыр! Низкий, жуткий, на грани инфразвука полустон-полурык. В коридоре дробно протопотали босые пятки, хлопнула дверь моей комнаты, под одеяло ввинтилось что-то мелкое с холодными ногами. — Это Багха! — просветила меня Нагма. — Он так рычит. — Значит, Багха, — принял я к сведению. — Буду знать. Он большой? — Огромный! Как гора! — И чем питается такая туша? — усомнился я в местном биоценозе. — Теми, кто ночью гуляет! — И многие гуляют? — Нет, никто! Все боятся! — Тогда почему он с голоду до сих пор не помер? — Не знаю, но я его ужас как боюсь! — Рыыыррграау! — повторил снаружи Багха. — Рыырррыыыр! То ли голос громкий, то ли он чуть ли не по двору шляется. Слышно, во всяком случае, хорошо, аж внутри вибрирует. Тут всякий испугается, не только ребёнок. — В дом он не полезет, твой Багха? — Нет, в дом ему Аллах не велит. — Ну, слава Аллаху тогда, и давай спать. Можешь остаться у меня, если страшно. Заснул не сразу — сначала убедился, что у детей куда больше острых коленок и твёрдых пяток, чем можно предположить, исходя из их анатомии, и ещё послушал Багху. Неведома зверушка самовыражалась всё тише и дальше, куда-то удаляясь, а потом и вовсе затихла. Тут я и уснул, наконец. * * * Утром проснулся с ощущением, что заболел — тело ломит, голова тугая, в ушах звон, видно плохо… Но потом всё вспомнил и загрустил. Я болен старостью, это не вылечишь, и само не пройдёт. Встал — в спине хрустнуло, в глазах потемнело. Чтобы натянуть носки пришлось сесть. Руки как чужие, ноги гнутся плохо, шнурки завязываю на ощупь. Надо теперь, пожалуй, давление регулярно мерить. Может, у меня гипертония, например. Жаль, что медикаментов почти нет. Из хороших новостей — обнаружил санузел. И это не будка с дыркой во дворе, как я опасался, а ватерклозет и даже большая медная ванна, весьма винтажного дизайна. Вода накачивается куда-то вверх ручным насосом, оттуда идёт самотёком по медным паяным трубам. Есть дровяной водогрей, так что можно принять горячий душ — потратив на это всего-то час-полтора. Я решил просто умыться холодной водой, и то, пока качал воду, чуть ласты не склеил. Сколько мне теперь, биологически? Семьдесят? Хорошо хоть зубы не выпали. В коридоре изловил зевающего ребёнка, отправил умываться, что было воспринято без энтузиазма, но стоически. Надо к вечеру расстараться и нагреть воды — всем бы не мешало нормально помыться. Пока растопил плиту и нагрел чайник, выползла из своей комнаты Алиана. Показал ей, где ванная. Дровяной водогрей её не испугал, ручной насос тоже — в её мире это вполне мейнстримная технология. Оказалось, что мать Калидии качает насос как заведённая — не устаёт и не ленится. Хотя на внешности последствия киборгизации не отразились, два ведра угля из подвала она принесла даже не вспотев. Если она вообще потеет. Может, у неё в жопе кулер с вентилятором. Почём мне знать, как устроены киберы? Ест она обычным образом, не от розетки заряжается, что в текущих условиях большой плюс. Нет тут розеток. Последний пакетик растворимого кофе из сухпайка начальственным произволом забрал себе, остальным заварил на троих последний пакетик чая. На завтрак ушли остатки лепёшек и сыра, мясо мы съели ещё вчера, так что продуктов теперь ноль. Как бы не пришлось проверять, каков на вкус Багха. Креон мог бы и получше обустроить запасную базу, халтурщик. А после завтрака пришла в себя Калидия. Только я собрался померить давление, как девушка открыла глаза, попыталась сесть, но не преуспела и упала обратно на подушку. — Что со мной? — спросила она еле слышно. — Очень сильное истощение, в основном. Твоя оболочка тебя почти доела. — Где она? — Твоя мать? На кухне, посуду моет. — Нет, оболочка. — В гостиной валяется, наверное. Всем как-то не до неё было. — Её надо срочно поместить в питательный раствор.