– Ты не могла оставить мне хотя бы моего сына. Хотела бы я не слышать ее голос и не видеть так четко ее глаз. В них столько гнева, столько боли. И осознание. Моя мать теперь одна в этом мире, волчица, оставшаяся без стаи. Навсегда. Несмотря на все, что она сделала, и всю боль, которую она мне причинила, я не могу не чувствовать к ней жалости. – Надеюсь, однажды ты сможешь посмотреть на все другими глазами. – Мое предложение в лучшем случае сомнительно. Без каких-либо гарантий. – И для тебя найдется место. Но при всем желании я не могу представить ее в Монфоре. И она тоже считает, что это противоречит здравому смыслу. – Только не в том проклятом месте, которое ты называешь домом, – усмехается она, отворачиваясь. Ее острые плечи поднимаются от напряжения. – Я не буду жить так, как это делаешь ты, без гордости, чести и даже своего имени. Жить так открыто. У тебя совсем стыда нет? Моя мать столько раз оплакивала мой недостаток – я уже сбилась со счета. То, какой я родилась, то, что я не смогу изменить и никогда больше не буду отрицать. И все же слышать нотки разочарования в ее голосе, знать, что она видит во мне неудачницу, почти невыносимо. Я сглатываю комок в горле. Я не могу вымолвить ни слова, потому что с трудом сдерживаю слезы. Она не увидит, как я плачу. Она не заслуживает ни капли моих слез, моей жалости или любви. Ларентия поднимает голову, все еще стоя ко мне спиной. Она делает аккуратный вдох, и я вижу, как ее тело пробирает дрожь. – Ты больше никогда меня не увидишь. – Никогда еще я не слышала такого пустого голоса. – Я отрекаюсь от вас обоих. Мои дети мертвы. Браслет на моей руке кружится и дрожит, лениво пробегая рябью по моей бледной коже. Я отвлекаюсь – и это помогает мне мыслить здраво. – Тогда перестань гоняться за призраками, – бормочу я. И отворачиваюсь. Я не засыпаю, пока не оказываюсь дома, в горах, в Монфоре, в объятиях Элейн, и пока красный свет заката не заливает мое лицо. Я лениво размышляю о войне и нашем будущем. Это подождет. Мы разберемся с этим вместе, Элейн и я. Мы сможем найти компромисс. А пока я буду отдыхать и залечивать раны своего железного сердца. Свет огня Глава 1 Мэра Я выбирала дату, но снег в конце концов принял решение за меня. Тем лучше. Я ничего не могла поделать. Как долго оставаться здесь, когда возвращаться в столицу Монфора – эти вопросы решились сами собой, когда изменилась погода. Слой снега был всего шесть дюймов, все равно что пыль для такого места, как Райская долина, но скоро выпадет еще. Мне говорили, что здешние зимы были намного суровее, чем те, к которым я привыкла, даже хуже, чем та, которую мы пережили в Ущелье. Здесь сугробы достигают десяти футов в глубину, реки замерзают и целыми днями воют метели. Слишком опасно для транспорта или десантных самолетов. Конечно, если бы мы захотели, мы могли бы остаться на зиму. В своем последнем сообщении Дэвидсон ясно дал понять, что аванпост в хижине находится в нашем распоряжении столько, сколько нам нужно, но я даже не обсуждала эту тему с остальными членами моей семьи. Ни у кого из нас, включая меня, нет никакого желания проводить зиму, зарывшись в снегу, в глуши, где нет ничего, кроме гейзеров и бизонов. На улице Бри устраивает целое представление, откапывая входную дверь, пока наш отец наблюдает за ним, оперевшись на свою лопату. Они все утро провели, расчищая дорогу к посадочной площадке для десантных самолетов, и их лица покраснели под шарфами и шапками. Трами помогает маме собрать вещи к отлету на юг, следуя за ней из комнаты в комнату. Она бросает одежду, а он ловит ее, складывая ее на бегу. Мы с Гизой уже упаковали свои вещи, поэтому наблюдаем за ними из кухни. Мы одеты в одинаковые узловатые свитера – и сидим, обнимая кружки с горящими напитками, чтобы согреться. В чашке Гизы густое, как пудинг, какао – и такое же сладкое. Оно пахнет божественно, но все равно я предпочитаю чай с медом. До этого я простыла. Сейчас я уже иду на поправку, но мне все-таки не хочется возвращаться в Монфор с болью в горле. Разумеется, по приезде мне придется произнести несколько речей. И хотя я рада скорому возвращению в Асцендент, я приеду как раз вовремя, чтобы успеть на гала-концерт, который устраивают для членов альянса. А во время этого хаоса я предпочла бы быть в полном здравии. «Особенно если там будет Кэл», – думаю я, делая еще один глоток кипятка. От жара меня пробирает волна дрожи. Гиза внимательно смотрит на меня поверх своей кружки и помешивает какао ложечкой. Ее губы кривятся в ухмылке. – Считаем секунды? – спрашивает она. Она говорит достаточно тихо, чтобы ее не слышали в соседней комнате. – Да, – прямо отвечаю я. – Уже оплакиваю потерю тишины и покоя. Она облизывает ложку. Каким-то образом капля какао оказывается у нее на брови. – Ой, да я тебя умоляю. Ты тут сходишь с ума. Не думай, что я не заметила, что вчера во время метели на улице кружились маленькие молнии. «Схожу с ума», – думаю я и вздрагиваю. Я знала очень мало людей, по отношению к которым действительно можно было бы употребить эти слова, и один из них все еще очень сильно меня беспокоит. Когда мы приехали сюда в первый раз, я сказала себе, что это для того, чтобы мы могли прийти в себя и скорбеть вместе. И чтобы я могла забыть. Отстраниться от всего, что Мэйвен сделал со мной, и всего, что я сделала с ним. Вместо этого я и дня не могу провести, не мучаясь из-за него и его судьбы. Заслуживал он этого или нет? Правильный я выбор сделала – или нет? И можно ли было его спасти? Я до сих пор помню маленький кинжал в его руке, помню, как он прижимал меня к земле. «Или ты, или он, – в тысячный раз за утро повторяю я себе. Несмотря ни на что, это всегда кажется ложью. – Или ты, или он». Сестра бросает на меня проницательный взгляд, читая мое молчание. Она хорошо умеет понимать мои эмоции, как бы я ни пыталась их скрыть. Она знает, когда меня нужно подтолкнуть, а когда – оставить в покое. Сегодня нужно последнее. – Ты закончила? – спрашивает она, указывая на мою кружку. Я киваю и допиваю остатки обжигающе горячего чая. – Спасибо. Она спешит к глубокой раковине и принимается мыть посуду, оставшуюся с последнего нашего приема пищи. Я спешу на помощь, убирая оставшиеся с завтрака тарелки. Интересно, приедет ли сюда кто-нибудь еще в ближайшие несколько месяцев, или мы – последние, кого хижина увидит до весны? Должно быть, зимой здесь очень красиво, хотя сюда и трудно добраться. И трудно уехать. – Кто-нибудь видел мои носки? – кричит Бри из гостиной, игнорируя хор протестов мамы и Трами. Он, должно быть, нанес в дом снега. Гиза хихикает, не отворачиваясь от раковины. – Я сожгла их! – кричит она в ответ. – Во благо человечества! В эти дни мой смех беззвучен, чуть громче вздоха и улыбки, от которой натягиваются мои шрамы. Тем не менее, когда я тихо смеюсь, мой желудок сжимается – и мне хочется согнуться пополам от боли. Мы правильно сделали, что приехали. Чтобы восстановиться, чтобы понять, кто мы сейчас, несмотря на то, что мы потеряли. Да, Шейд похоронен за тысячу миль отсюда, но я чувствую его присутствие. И на этот раз это не вызывает у меня грусть. Упаковывать было особо нечего. Мебель, пайки, все, вплоть до мыла в ванных комнатах, остается в хижине. Нам нужно беспокоиться только об одежде и других личных вещах. Больше всего вещей у Гизы. Ее художественные принадлежности и набор для шитья, вероятно, самое тяжелое, что было загружено в ожидающий на краю поляны самолет. Она обеспокоенно, как нервная мать, наблюдает, как пилот укладывает ее сокровища вместе с остальным нашим багажом. Удивительно, что она не захотела везти его у себя на коленях. Мама и мальчики уже внутри, пристегиваются, спасаясь от холода. Папа немного мешкает и не сразу поднимается в самолет. Он внимательно изучает замерзшую землю. Думаю, отчасти он ожидает, что у нас под ногами взорвется гейзер – и реактивный самолет взлетит на воздух. Это не совсем нелепая мысль. Поляны и бассейны по всей Райской долине усеяны гейзерами и горячими источниками, парящими даже под снегом. На улице холодно, и у нас изо рта вырываются клубы пара. Интересно, а в Асценденте сейчас так же? «А ведь еще только октябрь». – Ты готова? – спрашивает папа. Его голос едва слышен из-за рева набирающих скорость двигателей. Массивные пропеллеры вращаются все быстрее. Мне хочется сказать ему «да». Я готова вернуться. Готова снова стать Мэрой Бэрроу, снова предстать пред очи всего мира. Готова вернуться в бой. Наша работа далека от завершения, и я не могу провести остаток жизни в окружении деревьев. Это пустая трата моего таланта, моей силы и моего влияния. Я хочу сделать больше – и хочу большего от себя. Но это не значит, что я готова. Ни в коем случае. Пилот машет нам, прежде чем я успеваю заговорить, избавляя меня от боли лгать отцу. На самом деле это не имеет значения. Папа все равно знает правду. Я чувствую это по тому, как он поддерживает меня, когда мы идем, даже несмотря на то, что это ему заново отрастили ногу. Каждый шаг кажется тяжелее предыдущего, ремень безопасности, как цепь, лежит у меня на коленях. А потом мы взлетаем, земля исчезает за грядой серых облаков – и все становится ярким и пустым. Я опускаю подбородок на грудь и притворяюсь спящей. Даже с закрытыми глазами я чувствую на себе их взгляды. Знаю, что они оценивают мое психическое и физическое состояние по положению моих плеч и подбородка. Мне все еще сложно говорить о том, что меня беспокоит, поэтому моей семье приходится импровизировать. Бри иногда задает идиотские вопросы, которые не несут никакой эмоциональной пользы, но другие члены моей семьи смогли найти ко мне подход. Особенно Гиза и папа. Переговариваться из-за рева двигателей тяжеловато, и я улавливаю только обрывки фраз. Большинство из них безобидны. Будем ли мы жить в тех же апартаментах в поместье премьер-министра до того, как переедем в новый дом? Познакомит ли нас Гиза с той продавщицей? Она не хочет говорить о ней, и Трами хватает такта сменить тему. Вместо этого он пристает к нашей сестре с просьбой сшить ему новую куртку к предстоящему гала-концерту. Она фыркает, но соглашается. Что-то украшенное полевыми цветами, которые усеивали Райскую долину – фиолетовыми, желтыми и зелеными. «Гала-концерт». Я даже не начала еще задумываться о специфике праздника. Излишне говорить, что я не единственная, кто возвращается на этой неделе в столицу. Часть меня почти задается вопросом, не послал ли Дэвидсон метель специально, чтобы я вернулась в город. Я бы не расстроилась, если бы это и вправду оказалось так. Это хороший повод вернуться именно сейчас, как раз к тому времени, когда в городе соберется так много людей. Я возвращаюсь из-за снега. А не из-за вечеринки. И уж точно не из-за соблазна увидеть молодого человека с бронзовыми глазами и разрушенным троном. Никого не удивило, что на посадочной полосе в Асценденте нас ждал Килорн. Не знаю, возможно ли это, но с момента нашей последней встречи – это было всего два месяца назад – он кажется еще выше, чем раньше. Он обещал приехать к нам на север, но не смог из-за своих обязанностей в Монфоре и необходимостью строить собственную жизнь. С этим также может быть как-то связана Кэмерон. Она вместе с отцом выступает в качестве посредника между Алой гвардией, Монфором и родными Штатами Норты и выступает от имени Красных мужчин и женщин их города техов. Они сыграли неоценимую роль в восстановлении Штатов и налаживании отношений с Республикой. Килорн ждет один, так что Кэмерон, должно быть, еще не пришла, если вообще придет. Как бы мне ни хотелось увидеть ее и узнать обо всем, что происходит на востоке, я рада, что Килорн хоть ненадолго окажется в моем распоряжении. Увидев нас, он расплывается в широкой улыбке. Его высокая фигура хорошо видна на посадочной полосе. Реактивные пропеллеры подняли яростный ветер, и рыжевато-каштановые волосы Килорна разметались во все стороны. Я стараюсь не бросаться к нему и не раздувать его эго еще больше, чем оно уже есть, но ничего не могу с собой поделать. Мне не терпится его увидеть. И нам не терпится поскорее выбраться из тесной металлической коробки, в которой мы провели уже три часа. Сначала он обнимает мою мать; с ней он всегда ведет себя как джентльмен. Она для Килорна больше мать, чем та женщина, которая бросила его много лет назад. – Я смотрю, на меню тебе грех жаловаться, – шутит мама, похлопывая его по животу. Килорн ухмыляется и краснеет. Он и правда стал больше еще и в ширь. Еда Монфора и менее опасный образ жизни явно идут ему на пользу. Хотя в хижине я все еще старалась регулярно выходить на пробежки, сомневаюсь, что он тоже об этом думал. Он выглядит здоровым, нормальным – устроившимся.