Интересно, чувствует ли он сходство, которое чувствую я? По сравнению с ним я ребенок, Кармадон старше меня на три десятилетия. Но мы оба родились в мирах, отличных от того, в котором живем сейчас. И оба любим тех, кого нам нельзя было любить при старых порядках. Великих людей, отбрасывающих длинные тени. И оба мы довольны, если не счастливы, стоять в их тени. Вот как можно описать Эванжелину. Она величественная. Сильная, даже безжалостная. И, бесспорно, она великолепна. Не только на поле боя – она, мягко говоря, очень грозный противник. И ее письмо тому доказательство. Я вижу это даже в моменты ее слабости. Ее способность двигаться вперед – и добиваться своего – там, где большинство людей опустило бы руки. Не в первый раз за сегодняшний день я ловлю себя на том, что смотрю на нее. Она все еще перешептывается с премьером. Кармадон проследил за направлением моего взгляда, но его глаза метнулись к мужу. Мы наблюдаем за ними, глядя на извилистую тропинку, которой не видно конца. «Куда эти люди приведут нас?» Неважно. «Я всегда буду идти вслед за ней». Премьер-министр просто берет меня за руку, когда я прохожу мимо. Мы обмениваемся приветственными кивками, но не более того. – Скоро мы поговорим, – тихо говорит он, и я понимаю, что он имеет в виду. Предложение о работе. Его слова не ускользают от внимания Эванжелины, хотя она уже поднимается в самолет. На мгновение она замирает, ее спина напрягается, а металлическая накидка идет волнами, как потревоженная водная гладь. – Да, – говорю я премьеру, хотя бы из вежливости. Честно говоря, мне хочется толкнуть его за его наглость. Сейчас мне меньше всего хочется еще сильнее обострять отношения с Эванжелиной. Это будет непросто. Глава 5 Эванжелина Мне нужно поспать. До Разломов лететь несколько часов над плоскими, пустыми полями Прерий, а затем извилистыми границами Спорной территории. Сейчас слишком темно, чтобы пытаться разглядеть что-то в иллюминаторе, и даже звезды кажутся далекими и тусклыми. Я не смогу сказать, когда мы пересечем границу бывшего королевства моего отца и окажемся там, где я выросла. С тех пор, как я в последний раз переступала порог Ридж-хауса, родового дома моей семьи, прошло несколько месяцев. До того, как умер мой отец, до того, как пал Археон. До того, как я была свободна любить того, кого выбрала сама, и идти туда, куда хочется мне. Поместье прекрасно. Там можно было скрыться от острой, как бритва, жизни двора. Но также оно было тюрьмой. Элейн дремлет у меня на плече, прижавшись щекой к мягкой коже моего пальто. Когда она спит, ее способности исчезают и обычно окружающее ее сияние исчезает. Я не против. В любом случае она выглядит прелестно. И мне нравится, что у меня есть возможность заглянуть за щит мягкого света и идеального цвета лица, которым она всегда себя окружает. В такие моменты она уязвима, и это значит, что она чувствует себя в безопасности. Вот почему я это делаю. И эта причина для меня важнее всех остальных. Я хочу, чтобы она была в безопасности. И хочу договориться. «Скоро мы поговорим». Слова премьера все еще эхом отдаются у меня в голове. Я должна сосредоточиться на своей завтрашней речи и трансляции, на отрицании своей крови, но не могу выбросить слова Дэвидсона из головы. Когда Элейн рассказала мне о его предложении, я подумала, что нам пора собирать вещи. Много нам не понадобится. В дикой местности нет нужды в красивых платьях и одежде. Мне нужен только хороший запас металлов и какая-нибудь тренировочная экипировка. И еда, конечно. Иногда я все еще думаю об этом – и повторяю про себя список вещей, которые нужно будет взять с собой, если нам придется бежать. Наверное, по привычке, после месяцев войны и риска. Доверять кому-то, кто не входит в узкий круг моих близких, не в моих правилах. По крайней мере, пока. – Пожалуйста, не делай этого, – попросила я, сжимая ее ладони в своих. Солнце ярко светило в окна нашей гостиной, но я помню, как мне было холодно. – Это просто работа, Эви, – сказала она. Я услышала в ее голосе укоризненные нотки. – Он хочет, чтобы я помогала. Сопровождала его, как те новокровки. Прикрывала его, была начеку. Он знает, что у меня есть опыт работы в Серебряных дворах – и я буду хорошо работать с Серебряными здесь, в Монфоре. Я знаю, откуда они берутся, как они думают. Не то чтобы я не делала то же самое раньше. «Для тебя». Я понимаю, что именно она не сказала. Да, она шпионила для меня в прошлом. Да, ради меня она рисковала своей жизнью и делала это, чтобы помочь мне и моей семье сдвинуть все с мертвой точки. Она не раз шпионила за Мэйвеном, и, безусловно, если бы ее поймали, она была бы уже мертва. – Элейн, это другое. «Он не ценит твою жизнь так, как ее ценю я». – Сначала ты будешь сидеть в углу, тихо и незаметно. Тогда он попросит тебя пойти туда, где он быть не может или не хочет. Чтобы посмотреть и доложить ему, что ты видела. Ты будешь шпионить за его политическими противниками, его генералами, союзниками – и, возможно, за его врагами. Каждое задание будет опаснее предыдущего. – Я сжала ее крепче, уже чувствуя, как она ускользает. Я уже могла представить, как Дэвидсон убеждает ее проверить лагерь рейдеров или двор военачальника прерий. – Ты тень, любимая. Просто подумай, для чего он будет тебя использовать. Она вытащила свои пальцы из моих ладоней. – Наши способности – далеко не все, чем мы ценны, Самос. Я помню, как ее голос при этих словах задрожал от боли, такой резкой и решительной. Я ожидала, что она тут же отправится в кабинет премьер-министра и согласится на его предложение. Но тогда она этого не сделала – и не сделала до сих пор. Прошел долгий месяц с тех пор, как он предложил ей постоянную работу в Монфоре. Как бы ей ни хотелось обосноваться в горах, она все равно ждет. «Для тебя». Я откидываю голову, прислоняясь к стенке самолета. Сдерживать ее несправедливо. Совсем скоро нам обеим придется приступить к своим обязанностям. И она права: она уже это делала. Делала в более опасных условиях, с худшими последствиями. «Неужели премьер-министр не защитит ее?» «Не будь такой наивной, Эванжелина». Монфор – не Норта, но и в Монфоре есть свои опасности. – Тебе нужно отдохнуть, – шепчет Птолемус через проход, вырывая меня из моих мыслей. Он не отрывает взгляда от бумаг, обрывки которых покрыты его неряшливыми каракулями. Наши речи в любом случае не будут долгими, но его отречение все равно дается ему с трудом. Единственными источниками света в самолете являются его крошечная лампа и слабое освещение на потолке и в кабине. Делегаты Монфора дремлют, сгрудившись в задней части воздушного судна, чтобы дать нам пространство. Я качаю головой, не желая говорить и беспокоить Элейн. Рен тоже замерзла в прохладном воздухе самолета, растянувшись на сиденьях лицом к Птолемусу, свернувшись калачиком под меховым одеялом, из-под которого виднелась только ее голова. В слабом свете лампы я вижу, что брат бросает на меня косой взгляд. Смотрит слишком долго. Мне никуда от этого не деться. Я могу только позволить ему смотреть. Интересно, существуют ли еще Разломы. Даже не представляю, какой беспорядок творится дома после смерти отца. Серебряные дворяне сражаются, чтобы заполнить оставленную им дыру. Красные поднимаются, чтобы присоединиться к Гвардии, или к Штатам Норты, или найти свое собственное место в этом мире. Отчасти я надеюсь, что обширное поместье было сожжено дотла. Отчасти мне до боли хочется увидеть комнаты из стали и стекла, выходящие окнами на марширующие холмы и долины. Я думаю кое о чем еще – и моя грудь сжимается. Я не хочу задавать этот вопрос, но мне кажется, что я оказалась на краю водоворота. Но он всегда меня затягивает. – Как думаешь, она будет там? – хриплю я, и Элейн шевелится, но не просыпается. Взгляд Птолемуса становится острее, он поднимает бровь. Слова с трудом сходят с моих уст. – Наша мать? Он не отвечает. Он не знает. Я жду, что меня будет разрывать от чувства стыда. Сожаления. Облегчения. Страха. Но когда я ступаю на взлетно-посадочную полосу аэродрома и впервые вдыхаю воздух Разломов, единственное, о чем я могу думать, – зубы. Волчьи зубы. Которые прижимаются к моей шее, не разрывая кожу, но удерживая меня, приковывая к месту. «Я прошла всего несколько футов». На долю секунды я снова оказываюсь на полу, прижатая щекой к холодной плитке. Мои родители нависают надо мной, их лица одинаково кривятся от отвращения. Я предала их. Я напала на своего отца. Я попыталась сбежать. Но у меня не получилось уйти далеко – об этом позаботились волки моей матери. При желании она могла заставить их разорвать меня на части. Ларенция Серпент – не та женщина, с которой можно шутить, хотя я, определенно, пыталась. Только благодаря Птолемусу рычащие волки не потащили меня домой за лодыжки. Если бы он не вмешался – не напал на моего отца и не убил волка, который удерживал меня на месте, – и думать не хочу, что бы со мной сейчас было. «Я вернулась», – думаю я, глядя на холмы, возвышающиеся вокруг аэродрома. Осень пришла и в Разломы, окрасив зеленые леса в оранжевые и красные краски. Листья шелестят на легком ветру, а по верхушкам деревьев пляшут лучи утреннего солнца. Вдалеке я с трудом могу разглядеть раскинувшийся на гребне холма Ридж-хаус. Отсюда он кажется маленьким и незначительным; темное пятно на фоне более ярких цветов. Элейн выходит из самолета вслед за мной и прослеживает направление моего взгляда. Она делает тяжелый вздох и нежно подталкивает меня в сторону ожидающего нас транспорта. Птолемус и Рен уже там, забираются в первую машину. Остальные делегаты и охранники Монфора направляются ко второму транспорту, оставляя нас наедине. Я ожидала, что по крайней мере один из них поедет со мной, хотя бы для того, чтобы понаблюдать. В конце концов, мы – наследники этого королевства, выжившие дети Воло Самоса. Они уверены, что мы можем захотеть воспользоваться своим правом по рождению на глазах у целого континента. То, что никто больше не видит в нас угрозы, почти оскорбительно. Рен все еще зевает, когда я забираюсь в транспорт и сажусь напротив нее. Сегодня она также одета в цвета Дома Сконос, но темнее: в ее платье сочетаются кроваво-алый и железно-серый. Она решительно готова поддерживать Толли и его решение отречься от престола. Элейн усаживается рядом со мной. Вчера она отдала предпочтение прекрасному платью небесного и золотого цветов, теперь же на ней одеяние, расшитое розовым жемчугом. Послание, смысл которого очевиден. Старые порядки, Дома, цвета, союзы и расслоения знати больше не имеют для нее значения. Дом Хейвен – не ее семья и не ее будущее. Обо мне и Птолемусе нельзя сказать то же самое. Через час дом Самос отречется от престола, и чтобы сделать это, мы должны выглядеть как члены Дома Самос. Наша бронированная одежда из полированного зеркала и хрома сочетается с нашими серебристыми волосами и глазами цвета грозовых облаков. При каждом моем движении раздается звон множества колец, браслетов, сережек и ожерелий. С самого детства я была приучена к подобному великолепию – и сегодня, возможно, навела этот лоск в самый последний раз. – Будешь репетировать? – спрашиваю я брата, вздергивая подбородок. Он закончил речь, пока мы летели, но так и не прочитал ее вслух. Птолемус чуть не закатывает глаза. Его волосы зачесаны назад, и он выглядит как принц. Или король. – А ты?