– Толли, – говорю я, приветствуя его настороженной улыбкой. Он кивает в ответ. Оба они в грязи, на их коже расцветают новые синяки. – Спарринг? – задумчиво говорю я, проводя пальцем по фиолетовому пятну на виске Эванжелины. – Кто победил? – Неважно, – слишком быстро отвечает Эванжелина. Я мягко улыбаюсь, сжимая ее плечо. – Поздравляю, Толли. Птолемус не злорадствует. – Она просто жаждет взять реванш. – Как всегда, – фыркает Эванжелина. Она садится на край нашей кровати и снимает грязные ботинки, бросая их прямо на прекрасный ковер. Я прикусываю язык. Не хочу снова ругать ее за то, что она не соблюдает чистоту. – И что именно ты выиграл? – спрашиваю я, переводя взгляд с брата на сестру. Оба они прекрасно понимают, о чем я говорю – и неважно, сколько я буду ходить вокруг да около. В комнате воцаряется тишина, густая, словно один из черничных пирогов Кармадона. – Гордость, – наконец говорит Птолемус, как будто понимая, что Эванжелина будет молчать. И не признает то, с чем не может смириться. – Мне пора. Я и так опаздываю. – Даже он не может сдержать разочарование в своем голосе. – Эви, передашь мне письмо? Эванжелина молча кивает головой в сторону гостиной. Конверт все еще лежит на столе, белый квадрат на полированном дереве. Я к нему не прикасалась. Вряд ли когда-нибудь смогла бы взять его в руки. – Хорошо, спасибо, – бормочет Птолемус. Когда он проходит в комнату, я задаюсь вопросом, будет ли он ворчать себе под нос, жалея, что Эванжелина не поехала с ним. Я смотрю на нее, а не на него. Несмотря на все очарование и блеск двора Норты, в Монфоре Эванжелина кажется красивее. Без кричащего макияжа, платьев с иголочки, драгоценных камней, которыми был усеян каждый дюйм ее кожи, легче увидеть ее саму. Ее острый нос, такие знакомые губы, скулы, ради которых можно умереть. И все, что она пытается скрыть от других: гнев, желание и боль. Здесь у нее нет доспехов. Поэтому я улавливаю, когда по ее лицу пробегает тень, понимаю, что она скрывает. Не сопротивление. А капитуляцию. И облегчение. – Эви, их два, – Птолемус быстро возвращается, сжимая в руке открытый конверт. Его глаза в замешательстве мечутся между нами. – Письма два. Она не сводит глаз со своих босых ног, как будто считает пальцы на ногах. – Потому что я написала два письма. Это же не так сложно понять. – Ее надменный тон заставляет меня двигаться по спирали во времени, и внезапно я сижу на торжественном обеде, наблюдая, как она разрывает на куски какого-то бедного поклонника. Но она улыбается своему брату так, как никогда не улыбнулась бы другому мужчине. – Мне хочется быть готовой к нескольким исходам ситуации. Содержание одного из писем очевидно. Это ее отречение, которое прочтут перед ее страной после того, как Птолемус откажется от трона Разломов. Но что написано во втором? Я даже не могу представить. – Давай, – настаивает она. – Прочти его. Нахмурив брови, Птолемус выполняет ее просьбу. Он поднимает второе письмо, исписанное плавным почерком, и открывает рот, чтобы повторить ее слова. – Дорогая Айрис. От удивления моя нижняя челюсть падает вниз. Птолемус колеблется, такой же ошеломленный, как и я. – Ты пишешь Айрис Сигнет? В Озёрный край? – шипит он. С каждым словом он говорит все тише. – Ты с ума сошла? – Эви, они наши враги. Прямо сейчас Монфор ведет против них военные действия, он финансирует военную кампанию, нацеленную на то, чтобы их победить. Ты… Ты можешь поставить под угрозу все, что у нас есть. – Я понимаю, что сижу на кровати рядом с ней, сжимая ее ладони. – Нас вышвырнут отсюда или отправят в Прерии. Или еще хуже, Эванжелина. Это может быть расценено как измена. – А я знаю, что в Монфоре делают с предателями. То же, что и в любой другой стране. – Любимая, пожалуйста… – Читай, – повторяет она, стиснув зубы. На этот раз ее голос переносит меня в другое воспоминание. Оно еще хуже. Я вспоминаю свадьбу с Птолемусом, то, какой она была маленькой и закрытой. Куда тише, чем подобает быть союзу Великих Домов. Вероятно потому, что мои родители знали, что я буду рыдать на протяжении всей церемонии и что Птолемус откажется провести со мной ночь. В тот день Эванжелина не отходила от меня ни на шаг. Этого от нее и ждали. Сестра жениха, подруга невесты. «Мы справимся», – сказала она тогда, и я слышала в ее голосе нотки отчаяния. Такие же, какие слышу сейчас. Птолемус бросает взгляд на окна и даже на дверь, словно ожидая найти там одного из шпионов Дэвидсона. Чтобы успокоить его, я вспыхиваю, на секунду наполняя комнату ослепительным светом. Освещая каждый уголок и каждую тень. – Здесь никого нет, Толли, – говорю я. – Выполни ее просьбу. – Очень хорошо, – шепчет он. Я вижу, что у меня не получилось его убедить. Наверное, он думает, что мы обе сошли с ума. Дорогая Айрис, Я не буду утомлять вас утрированными приветствиями, подобающими вашему рангу. Я теперь простолюдинка и могу позволить себе такую вольность. Я пишу вам не как друг или враг. И даже не как одна бывшая принцесса – другой. Хотя я надеюсь, что мой опыт в этом вопросе, а также мой опыт в вопросе потери королевств будут вам полезны – если вы еще не сожгли это письмо. Или вы бы его утопили? Кто знает. Раньше наши пути пересекались, и обещаю вам, что они пересекутся снова – учитывая положение вещей. Если ваша мать продолжит свою кампанию, если не прекратит войну между вашей страной и моей, клянусь вам, мы встретимся снова. Либо на поле боя, либо за столом переговоров. Если, конечно, вы доживете до этой встречи. Норта пала перед Алой гвардией, перед Монфором – перед Красной волной, которая теперь захлестывает границы вашей собственной страны. Мощь этой волны не выдержать даже вам – вне зависимости от того, насколько вы сильны. Возможно, вам кажется, что вы без труда сможете захватить Штаты Норты. Но предупреждаю, что Тиберий Калор, Алая гвардия и правительство Штатов окажут вам очень мощное сопротивление. Мы с вами стоим на шахматной доске. Все фигуры уже расставлены, и ход игры предугадать совсем не сложно. Пьемонт был вашим доверенным лицом в отношениях с рейдерами Прерий и отвечал за то, чтобы Монфор занимался проблемами на собственных границах, давая Озёрному краю время перегруппировать свои силы. В конце концов, в Археоне вы потерпели жестокое поражение, и полагаю, ваши дворяне на протяжении всей этой кампании держали вашу мать за горло. В Разломах вы столкнулись с сопротивлением не потому, что Серебряные дворяне были против вас, а потому, что они боялись и уважали моего отца. Все закончилось тем, что его труп оказался на вашем корабле, не так ли? Какое ужасное недоразумение. Как же далеко могут распространиться слухи. А в вашей собственной стране, в благочестивом, гордом, богатом Озёрном краю, неумолимо приближается зима. Скоро начнется сбор урожая. Подозреваю, у вас не хватает очень многих рабочих рук Красных? И как их можно винить? Ведь если они хотят лучшей жизни для своих детей, им достаточно всего лишь пересечь границу. Вы нимфа, Айрис. Вы можете читать приливы и отливы, вы можете изменять течения. Но стремительный ход этого течения изменить нельзя. Я хорошо разбираюсь в металле, принцесса. И мне известно, что любой стали, которая не гнется, суждено сломаться. Если ваш трон, ваша корона и ваши жизни имеют для вас хоть какую-то ценность, вы подумаете, что можно сделать, чтобы их защитить. Единственный способ пережить это – равенство крови, новые законы, как только вы сможете их написать. Только так вы сможете сохранить у себя в руках хоть какую-то власть. Эванжелина Самос из Монфора Пока Птолемус, широко раскрыв глаза, переваривает смелую тактику сестры, мир вокруг меня затуманивается. Я не слышу, как он перечитывает фрагменты ее письма принцессе Озёрного края. «Эванжелина Самос из Монфора». Я знала, что она больше не будет использовать свои титулы, но услышать ее имя, увидеть его написанным на бумаге… «Из Монфора». Она действительно отпустила то, чем была, и… принимает то, кем мы можем быть. Мои глаза застилает пелена слез, и Эви сжимает мою руку. «Эванжелина Самос из Монфора». «Элейн Хейвен из Монфора». – А письмо об отречении? – хрипло говорю я, пытаясь сдержать слезы. Она стискивает зубы, но опускает голову. – Прочту его сама. От напряжения последних нескольких дней неожиданно не осталось и следа – и я чувствую, как спадает груз, давящий на мои плечи. Я сдерживаю вздох облегчения и вскакиваю на ноги. Запинаясь о полы халата, я быстро направляюсь к шкафу. – Думаю, хорошо, что я уже собрала вещи. Когда мы добираемся до аэродрома на склонах Асцендента, солнце уже почти село. Сосны, кажется, наклоняются, наблюдая, как мы вчетвером выбираемся из нашего транспорта на освещенную красными лучами взлетно-посадочную полосу. Мы сильно отстаем от графика, но, похоже, никто не возражает. Ни Птолемус, ни наши пилоты и сопровождающие представители Монфора, ни даже Кармадон и премьер Дэвидсон, которые пришли проводить нас. Они сильно выделяются на фоне слуг – Кармадон в своем белом костюме и премьер-министр со своей знакомой, загадочной улыбкой. Присутствие Эванжелины, кажется, совсем их не удивляет. Они как будто знали, что она передумает. Хотя первым свое отречение зачитает Птолемус, он держится за Эванжелиной, позволяя ей задавать нам темп. Она идет быстро, ей не терпится поскорее покончить с этим. Хотя она определенно выглядит как принцесса. Вместо потрепанного тренировочного костюма на ней черные кожаные леггинсы, куртка в тон и серебристая накидка, которая идет волнами, как жидкая ртуть. Насколько я знаю, она действительно может быть из жидкой ртути. Остальные одеты так же. На Птолемусе – форма с накидкой в тон одежде Эванжелины, а Рен одета в платье с красным и серебряным рисунком, цветов Дома Сконос. Я сегодня вечером не хочу носить цвета моего Дома. Поэтому вместо черного платья я выбрала светло-голубое с золотом, как облака на рассвете. Оно подчеркивает мои глаза. Эванжелине это нравится, и она не пытается скрывать свои чувства. Она оглядывается на меня, с нетерпеливым удовлетворением оглядывая мой наряд. Наш эскорт из охранников Монфора и дипломатов, не теряя времени, поднимается в самолет, едва поздоровавшись с премьером. Эванжелина пытается сделать то же самое и уклоняется от протянутой руки Кармадона, но так же проигнорировать премьера не может. Он не преграждает ей путь и дает ей возможность избежать встречи с ним. Ей хватает мудрости, чтобы этого не делать. «Хорошо», – думаю я. Она не одобряет это, но все равно позволяет ему. Премьер-министр – наш лучший союзник, и она должна быть с ним вежливой. Даже несмотря на то, что он предложил мне работу. Они о чем-то переговариваются, понизив голоса, чтобы их не было слышно. Надеюсь, она поставит его в курс о письме, которое написала Айрис. Не для того, чтобы получить его разрешение, а чтобы показать свои намерения. Я даже не сомневаюсь, что письмо будет перехвачено и прочитано, и предпочла бы, чтобы премьер заранее узнал, что именно задумала Эви. Птолемус и Рен коротко беседуют с Кармадоном. На их вкус он слишком разговорчив, но мне нравится его общество. Я улыбаюсь, когда он берет меня за руки, с искренней улыбкой глядя на мое яркое платье. – Вы похожи на восход зимнего солнца, леди Хейвен, – говорит он, целуя меня в щеку. – Ну, должен же хоть кто-то добавить сюда ярких красок, – отвечаю я, окидывая взглядом его белый костюм. Он в шутку грозит мне темным пальцем. – Обязательно навестите нас после того, как все будет кончено и вы поселитесь в городе. – Разумеется. Как угодно премьеру, – добавляю я, делая реверанс, который делала с тех пор, как научилась ходить. – Как угодно всем нам, – тихо бормочет он. Он даже подмигивает, верный своему характеру. Но за его обычной шуткой кроется что-то еще. Более глубокое признание.