— Это верно, они хорошо маскируются, порой мы проходим мимо и не замечаем их, хотя они и находятся прямо у нас под носом. Но мы настолько сроднились с ними, что уже считаем их чем-то своим, чем-то родным и привычным, мы воспринимаем их частью самих себя. — Ведь это лишь особенности нашего восприятия? — спросил я. — Конечно, подкрепленные нашими привычками, которые выражаются в многократном повторении тех или иных ритуалов с определенной частотой времени, вводящих наш разум в состояние схожее с гипнотическим трансом. Тогда мы абсолютно не понимаем, что сейчас в реальности происходит с нами, — ответил мне собеседник. — Если я правильно тебя понял, то вся наша жизнь построена на множестве повторяющихся между собой действий, но не все же из них оказывают негативное воздействие на нас? Если с алкоголем, ставшим нашей привычкой, о вреде которой мы не задумываемся, в силу глубочайшего привыкания к многократно повторяющемуся процессу, все относительно ясно, как и с иными схожими вещами. То, как быть с другими многократно повторяющимися действиями, которые не несут в себе явного отрицательного влияния? — заинтересовался я. — Любые многократно повторяющиеся действия, не относящиеся к разделу привычных негативных привычек, также оказывают существенное влияние на наше восприятие. Ведь принцип гипноза никто не отменял. Возьмем простой пример, когда ты едешь на машине по одной и той же дороге, ты делаешь это постоянно, изо дня в день, все время движешься по одному и тому же маршруту, зная его досконально, где повернуть, из какой полосы двигаться прямо, а из какой направо. И вот спустя сотни и тысячи твоих поездок, знак в одном месте поменяли, теперь из той полосы, где ты мог ехать налево, можно только прямо, но ты так привык, что даже не посмотрел на знак, который годы висел без изменений, в итоге ты нарушил правила и был, в лучшем случае, оштрафован. Или еще один пример, ты поднимаешься по лестнице больницы, чтобы попасть в палату номер четыреста тринадцать, ты делаешь это регулярно, множество раз подряд, пока не приходишь к ощущению, что каждый твой путь, от начала лестницы и до твоей палаты, в точности копирует собой предыдущий поход, ты ловишь чувство явного дежавю, которое с каждым разом нагнетает тебя все сильнее. Ты уже настолько привык, что вокруг тебя царит тишина и уныние, что уже перестаешь удивляться ей, успевая с ней породнится, а безнаказанное многократное проникновение сюда притупляет у тебя остатки страха и осторожности, в итоге ты теряешь свою бдительность и неизбежно будешь обнаружен. В мире ты наверняка сталкивался с такими термином как «замыливание», когда человек многократно работающий на одном месте, перестает замечать какие-то мелкие детали, так как его мозг уже настроился на типовую, абсолютно одинаковую картинку, возникающую перед ним с высокой регулярностью. А другой сотрудник, менее опытный, спокойно эту измененную деталь обнаружит, так как его мозг еще не перешел в состояние внутреннего сна, когда производимые действия и наблюдения осуществляются исключительно автоматически, без включения мыслительного процесса. Поэтому если мы не хотим упускать нечто важное в своей жизни, то крайне необходимо пресекать засыпание нашего мозга, стараясь максимально включать внимание в каждые происходящие с нами ситуации и жизненные моменты, какими бы привычными и скучными они нам не казались, — ответил Сказочник. — Но ведь это не так уж и просто, ведь вся наша жизнь состоит из постоянно повторяющихся действий, являющихся основой всего нашего существования. Очень тяжело будет контролировать эти процессы, ведь тогда придется сильнее напрягать свой мозг, вынуждая его к высокой концентрации внимания, а это истощение внутренних ресурсов, разве это не так? — засомневался я в возможности воплощения данной концепции в реальной жизни. — Ты, безусловно, прав, Джереми, это далеко не легкий труд, наш мозг действительно устроен таким образом, что самопроизвольно уходит в энергосберегающее состояние, если окружающая его атмосфера не вызывает у него никакого интереса. Он входит в подобие спящего режима, когда внимание за уже привычными вещами становится исключительно поверхностным, без непосредственного включения в сами объекты. Но не стоит забывать и о том, что человек существо адаптивное, а это значит, что он легко подстраивается под происходящие с ним изменения, в том числе и изменения подобного рода. Если окунуться в прошлое, то древний человек не столь сильно нагружал свой мозг всевозможными исчислениями, математическими анализами и сложными планированиями. Он имел достаточно скудный набор инструментов на фоне современного человека, которому, в своем сознании, необходимо удержать куда больший багаж информации. Поэтому его мозг работал несколько иначе, не хуже и не лучше, просто по-другому, развивая те области своего мышления, которые были ему необходимы, исходя из особенностей существования. Современный человек какие-то зоны своего мозга развил до более совершенного уровня, а какие-то, наоборот, запустил, в связи с отсутствием потребности в них в своей жизни. Все этого говорит о том, что наш мозг, как и наше тело, невероятно прогрессивны, они вырабатывают в себе те качества, которые нам жизненно необходимы. И ведь эти изменения не лишают нас каких-либо внутренних сил или ресурсов. Мы просто перестроимся и будем жить с новыми возможностями, которые, вероятно, по началу и будут немного изматывать нас, заставляя жить в несколько непривычной манере. А со временем мы к ним окончательно адаптируемся и сможем комфортно сосуществовать с ними. — Это очень интересное сравнение, если проводить некую параллель между хомо сапиенсом и кроманьонским человеком. Я в свое время любил почитывать научные журналы на эту тему. Но ведь вот загадка, а не станет ли наша адаптация еще одной неосознанной привычкой, когда мы будем постоянно включаться в объект, но уже осознанно? — Нет, Джереми, это взаимоисключающие вещи, где существует осознанность, движение по наитию уже невозможно. Всегда будет четкое понимание, ощущение и анализ, которые будут автоматизировано возникать в нашем сознании, а это те функции, которые нам именно такими и нужны, их движение должно быть четким и безусловным, а их мгновенное появление не будет наносить никакого вреда нашему мировосприятию. — Но все равно мне кажется, что это очень сложно, я бы даже сказал, что это невероятно сложно, — задумался я. — Любые усилия нашего мозга даются человеку тяжело. Особенно это касается отказа от каких-то слабостей или страстей, будь то тяга к дурманящим веществам, лень, страхи или межличностные привязанности. Да, последние особенно сильно подкашивают людей, но сильнее всего не они, а построенные на их основе иллюзии, с которыми человек никак не хочет распроститься. Ему хочется выдавать за высокое то, что таковым не является, ему хочется считать себя верным и любящим, но и здесь место быть обману, он верит в собственную исключительность, но вот и опять он терпит крах. Надо не создавать красивые иллюзии, в которые хочется верить. Надо делать настоящий мир прекрасным, наполняя его не лопающимися воздушными шарами, а чистыми и добрыми чувствами. Джереми, когда ты полностью освободишься от всех своих иллюзий, то ты явишься ко мне в последний раз и я кое-что отдам тебе, то, что окончательно изменит твою жизнь, то, что является твоей самой главной целью, — произнес мой загадочный собеседник. — То есть до этого момента, и после него, мы больше не встретимся? — удивился я, понимая, что уже начал привязываться к своему новому знакомому. — В этом не будет никакой нужды, у тебя есть задачи, которые ты сам должен выполнить, а я лишь тот, кто указал тебе направление к ним, на этом моя роль в твоей жизни должна быть окончена. Поэтому если у тебя еще остались вопросы, то задавай их мне прямо сейчас, ты не должен уйти отсюда в сомнениях, что какие-то вещи мы с тобой так и не обсудили, — прошептал голос. — Да, у меня еще есть к тебе несколько вопросов, и в их решении мне очень нужна твоя помощь, — произнес я. — Давай Джереми, не тяни, я тебя слушаю, — поторопил меня собеседник. — Ты же помнишь, что я собирался помочь трем своим знакомым, находящимся этажом ниже, я дал им надежду и не собираюсь отступать. Но я не могу найти решение, мне тяжело прийти к какому-то устойчивому выбору, внутри себя я мечусь от одного варианта к другому, но ни один из них мне не кажется верным. Очень нужна твоя помощь, без нее мне никак не справиться. Скажи, что делать? Как довести все это до логического завершения? — я приложил руку к двери, за которой находился мой ночной гость. — Джереми, ты сам прекрасно найдешь ответ на любой вопрос, терзающий тебя, либо кого-то из тех, кому ты жаждешь прийти на помощь, ведь нет ничего, что находилось бы за пределами тебя самого. Рядом с каждым твоим вопросом уже рождается ответ, для того чтобы увидеть его, необходимо просто повернуть голову в нужную сторону, вот и все. Мне не сложно дать тебе ответ на любой твой вопрос, но мне кажется, что будет намного интереснее, если ты сам сможешь найти ответ на каждый из них. Так возрастет их ценность, твой опыт и значимость твоей книги, разве я не прав? — С тобой сложно не согласиться, хотя нечто во мне и противиться этому, — поделился я. — Вот это нечто и мешает тебе, оно не дает тебе признать свою внутреннюю силу, заставляя сомневаться в собственной разумности, не позволяя повернуть голову в ту самую, нужную сторону. Я загадаю тебе несколько загадок, а дальше ты уже сам должен будешь поставить точку во всей этой истории, — произнес мой собеседник. — Хорошо, согласен с тобой, — произнес я, поудобнее усаживаясь возле стены. — Итак, загадка номер один. Представь, что ты решил посадить дерево, огромную яблоню, которая даст тебе множество прекрасных и вкусных плодов. Ты посеял семя, регулярно поливаешь его, удобряешь почву. И вот, наконец, появился росток, который со временем стал разрастаться в куст и даже стал походить на небольшое деревце. Вот только возникла одна проблема — деревце это никак не хочет держаться корнями в земле, его изогнутый ствол лишает его равновесия, и оно постоянно выпадает из почвы. Когда вокруг стоит теплая и спокойная погода, то дерево устойчиво держится корнями, но стоит начаться дождю или подуть сильному ветру, как оно вновь теряет свою устойчивость, обессилев, стремительно падает на землю. Что бы ты сделал, чтобы сохранить жизнь этому деревцу, как бы ты помог ему обрести ровную и твердую почву под ногами? — спросил меня Сказочник. — Я, если честно, ничего не понимаю в высаживании деревьев, но если рассуждать логически, то молодое деревце стоит закрепить к какой-то опоре, врытой в землю, чтобы оно, росло опираясь на нее. Только обретя эту поддержку, в виде какого-нибудь столбика, оно сможет расти в верном направлении с сохранением своей устойчивости, — поразмыслив ответил я. — Вполне разумный ответ, Джереми. Любому существу при росте требуется опора, будь то дерево, куст или человек. Итак, следующий вопрос. Ты разводишь костер, подбрасывая в него сухие ветки и поленья, костер становится все больше и больше, и вот, в один прекрасный момент, ты теряешь контроль над ним, и он превращается в абсолютно неуправляемую стихию, сметающую все на своем пути. В чем же была твоя ошибка? Почему огонь вышел на свободу? — Наверное, потому что я потерял контроль над ним, — пожал плечами я. — А ты мог бы контролировать его? Если «да» то, что бы ты сделал для того, чтобы не выпустить стихийное пламя за пределы дозволенного? — спросил Сказочник. — Не знаю, наверное, мог бы. Пожалуй, я бы изначально обложил его камнями, не позволяя выйти за их пределы. Создавая пространство, которое он никак не сможет преодолеть. Ну и наблюдал бы за ним, ведь костер не стоит оставлять в одиночестве, это знает любой скаут, — ответил я. — Ты предельно точен, ты явно не сожжешь лес, если отправишься в поход. Итак, еще одна, последняя загадка. Представь, что ты маленький ребенок, который еще абсолютной слепой и ничего не видит, и вот, в один прекрасный момент, твои глаза раскрываются и ты видишь этот мир. Он удивляет тебя, восхищает, и в то же время пугает. Есть в нем вещи, видеть которые тебе очень бы не хотелось, но не замечать их ты более не можешь, ведь ты уже знаешь об их существовании. Эти вещи начинают залезать в голову, пугать тебя во снах, никак не желая исчезнуть из твоей жизни. Что ты будешь делать, чтобы перестать мучить себя кошмарами? Как ты преодолеешь свой страх? — Я, я не знаю, это сложный вопрос… Наверное, мне придется как-то с этим смириться, привыкнуть к этому, — замялся я. — Тебе придется подумать над этим вопросом, лишь ответив на него сможешь решить одну из своих задач. В остальном моя помощь больше не требуется. Только дам тебе один совет, если хочешь, чтобы твои чувства и ощущения работали правильно, избавься от всего того, что мешает их работе. Уничтожь в себе все преграды, тогда сможешь видеть все в своем реальном свете. Пока же преграды не стерты, твои глаза будут видеть лишь искаженную картину мира, далеко не всегда схожую с реальным мирозданием, — сказал мне Сказочник. — Я понял тебя, постараюсь следовать твоему совету, и спасибо тебе за помощь, — поблагодарил я. — Я буду ждать тебя, Джереми, тогда, когда ты будешь полностью готов к последней встрече со мной, тогда мы и раскроем все карты, — произнес мой собеседник и исчез. Нет, я не видел того, как он ушел или испарился, я лишь почувствовал, что его больше не было рядом. Он словно моментально растворился за этой дверью, не оставив после себя никаких следов, будто его там никогда и не было. Я же поднялся, собрал свои еще невысохшие вещи и, без особого удовольствия, переоделся в них, понимая, что все равно не смогу пойти по улице в тапках и белом халате, а мне еще не хватало привлечь ненужное внимание, да и чужие вещи стоило бы вернуть на свое место. Переодевшись, я дождался, когда стрелка часов укажет мне на нужное время, чтобы я направился в сторону выхода. Без трех минут до пяти утра я выдвинулся к черному выходу, охранника Боба на месте еще не было. Буквально через минуту я услышал шаги за дверью, ведущей к служебным помещениям, поэтому на всякий случай спрятался под лестницей, так, чтобы меня не было видно. К счастью, это были шаги мои знакомого охранника, который тут же забрал у меня выданную им одежду и спросил об успехах сегодняшней ночи, я же пожал плечами, сказав, что сегодня все было так же, как и в прошлый раз, поэтому понадобится еще одна встреча, к которой я обещал основательно подготовиться, так как у меня созрел отличный план по раскрытию всех этих загадочных явлений. Боб согласился со мной, договорившись, что следующее ночное посещение мы обозначим при встрече, для этого он передал мне график своего дежурства до конца месяца, чтобы я, в случае чего, смог найти его. Я вышел на улицу, ночной дождь уже практически закончился, устав поливать землю долгими часами напролет. Только легкие капли воды тихонько постукивали по карнизам окон и отражались в лежащих на асфальте лужах. Я же натянул на голову влажный капюшон своей, так и невысохшей, куртки и засеменил в сторону супермаркета, рядом с которым я оставил свой автомобиль. Добравшись до дома, я первым делом забросил в стирку мокрые вещи, а сам прыгнул в горячий душ, чтобы отогреть тело после долгого хождения в мокрой одежде. Очень надеюсь, что моя непредусмотрительность не сыграет со мной злую шутку, выраженную в виде неприятной простуды, вызванной переохлаждением организма. Но пока я чувствую себя абсолютно нормально, поэтому надеюсь, что простуда меня не зацепит, так как болеть сейчас крайне непозволительно. Учитывая то, что через несколько часов я уже должен быть в клинике на встрече со своими собеседниками, а пропустить это событие я просто не имею права. Выйдя из душа, я как следует позавтракал, затем собрал необходимые вещи для сегодняшнего мероприятия, не забыв положить в свой портфель главный аксессуар, сопровождающий меня во всех встречах, — записную книжку, которую я, честно говоря, слегка намочил, так как таскал с собой сегодня ночью, чтобы сделать записи некоторых мыслей, которые мне показались наиболее интересными из разговоров со Сказочником. Вот только писать в темноте было не очень удобно, приходилось подсвечивать листы фонариком, что было не очень-то удобно, поэтому последние записи у меня были немного кривыми и неаккуратными. Единственное, что я никак не мог найти, так это свою ручку, которой обычно делал записи в ежедневнике, видимо закатилась куда-то, пока я, вернувшись домой, впопыхах сбрасывал с себя мокрые вещи. Но ничего, найдется, просто придется делать записи чернилами немного другого оттенка, не считаю, что в этом есть что-то крамольное. Но ручку все-таки надо будет отыскать, как никак это подарок моих бывших коллег из терапевтического отделения. Найдя другую шариковую ручку, я уложил вещи и переоделся в приличную одежду, а спустя пятнадцать минут уже ехал по привычному маршруту в сторону психиатрической клиники под называнием «Обитель надежды». Глава 13 Успех, приправленный неудачей На входе меня встретил все тот же молчаливый охранник, который видимо совсем не любил разговаривать, а на самой проходной сидел здоровенный детина, который вполне дружелюбно поприветствовал меня, сделав необходимую запись в своем журнале посещений. После предоставления документа, удостоверяющего личность, я отправился к кабинету профессора Говарда Блэка в сопровождении пожилого молчуна. Дверь в кабинет главного врача клиники была распахнута, поэтому я даже не стал стучаться, а уверенно вошел внутрь. Профессор сидел за столом и что-то активно писал в тетради, но увидев меня, тут же прервался, отложив тетрадь в сторону. — А вот и Джереми, вновь пожаловал к нам в гости, — радостно поприветствовал меня профессор, протягивая руку. — Доброе утро, мистер Говард, — поприветствовал я, пожимая протянутую руку. — Ну что Джереми, как ваш творческий процесс? Как продвигается написание книги? — полюбопытствовал он. — Все хорошо, профессор, я уже закончил с основной частью, теперь медленными, но верными шагами приближаюсь к развязке сюжета моего романа, — поделился я. — Вот это здорово, коллега, получается, что финал уже не за горами? — восхищенно произнес профессор. — Да, сэр, еще немного и все придет к своему логическому завершению, — кивнул я. — Это же просто замечательно, Джереми, жду не дождусь, когда вы закончите со своим произведением, чтобы я, наконец, смог с ним ознакомиться. Вы же помните, что обещали мне предоставить свое творение одному из первых, как человеку, входящему в состав самых увлеченных и заинтересованных вашим произведением читателей? — подмигнул профессор. — Безусловно, я прекрасно помню о своем обещании, мистер Говард, — улыбнулся я. — Вот и отлично, тогда преступим к делу, — профессор нажал на кнопку телефонного аппарата, по которому набрал свою секретаршу. — Сьюзан, принеси, пожалуйста, нам с Джереми по чашечке чая, а затем сходи к доктору Шульцу и узнай, все ли у него готово для того, чтобы мистер Джереми мог приступить к работе, — произнес профессор и положил трубку. Спустя десять минут в кабинет главного врача зашла секретарша с подносом в руках. Поздоровавшись со мной, она поставила поднос с чаем на стол, а также отчиталась профессору о готовности Генриха Шульца к нашему мероприятию. — Спасибо, Сьюзан, тогда мы с Джереми выпьем чай и сразу отправимся в кабинет доктора Шульца, — произнес мистер Блэк, отпуская свою помощницу. За чаем мы немного поболтали с профессором, он поинтересовался результатами предыдущей встречи, проходившей без его непосредственного участия. А также порасспрашивал насчет поведения моих собеседников, насколько они восприимчивы к моим вопросам, какие темы их интересуют и не проявляют ли они со своей стороны негативных реакций. После того, как чайные кружки опустели, мы направились в кабинет главного помощника мистера Блэка — доктора Генриха Шульца. Доктор Шульц встретил нас в коридоре, в нескольких метрах от своего кабинета, из которого он, судя по всему, только что вышел к нам на встречу. — Я уже заждался вас, господа! Подозреваю, что вы опять пили чай, не пригласив к столу своего преданного коллегу, — пошутил он, протягивая мне руку. Особенностью доктора Шульца было то, что во время шуток, как и во время смеха, он никогда не улыбался, а если и улыбался, то делал это как-то холодно, без эмоций. Я и раньше замечал его излишнюю сдержанность, но особо не заострял на этом внимание, а вот сейчас отчетливо это увидел. В отличие от дружелюбного профессора Блэка, который всегда искренне смеялся как над своими, так и над чужими шутками, от доктора Шульца всегда веяло чем-то мрачным и леденящим. Словно внутри ему не хватало тепла, либо он просто относился к тому типу людей, который не очень-то любит окружающих. А меня он вообще считал чужаком, прибившимся к его родной стае. Может, конечно, все это мне просто мерещилось, и возникновение подобных мыслей об этом человеке было абсолютно незаслуженным. Я ведь не могу знать этого наверняка, ведь это не более чем моя интуиция и формирование представлений о человеке за счет его видимых реакций. Да и не стоит исключать того влияния, которое может оказывать на людей их работа в такой непростой сфере. Но в любом случае меня не покидало чувство, что мистеру Генриху я был явно неприятен. — Что ты Генрих, я же прекрасно знал, что ты занят подготовкой отчетов, поэтому не стал отрывать тебя от работы, а попросил Сьюзан тихонечко проведать, освободился ли ты, дабы наш коллега доктор Джереми смог приступить к выполнению своей миссии, — ответил ему профессор, по-дружески похлопав того по плечу. — А, ну если так, то тогда ладно, — усмехнувшись, произнес доктор Шульц. Мы прошли в тот кабинет, где в специальной комнате мне устраивали свидания с пациентами данной клиники. Зайдя туда, я поставил на полочку свой портфель, достал из него записную книжку, ручку и прошел в комнату для переговоров. Около десяти минут спустя в комнату пожаловал мой первый гость — рыжеволосая девушка по имени Элизабет Шифер, которая, завидев меня, сразу начала радостно улыбаться. — Привет, Элизабет, — поприветствовал я свою знакомую. — Привет, Джереми! — девушка оживленно размахивала руками, абсолютно не скрывая своих эмоций. Затем она уселась на свое место за столом и замолчала, с каменным лицом уставившись на доктора Шульца, который замер в дверном проеме, явно удивленный такой реакцией своей подопечной. Но девушка явно не хотела начинать общение в присутствии постороннего, поэтому ждала, когда доктор оставит нас наедине. Доктор еще несколько секунд стоял неподвижно, изображая из себя статую, после чего пожал плечами и удалился, закрыв за собой дверь в комнату. — Как поживаете, Джереми? — поинтересовалась девушка, сорвав с себя каменную маску. — Все замечательно, Элизабет, провожу ревизию, перестраиваю свою жизнь, — улыбнулся я. — Как у тебя дела? Есть чем похвастаться? — продолжил я. — У меня все в порядке, знаете, я в последнее время ощутила какой-то внутренний душевный подъем. Начала как-то иначе относиться к своей жизни, она стала для меня менее значимой что ли, как бы вам это объяснить… А что вы перестраиваете в своей жизни, Джереми? — задумавшись, девушка так и не смогла сформулировать мысль, либо не захотела ее озвучивать и перевела тему на мою персону. — Я решил многое изменить в себе и вокруг себя, устал от того, кем был все это долгое время. Теперь я хочу быть тем, кто мне гораздо ближе и интереснее. Я решил стать другим человеком, вот и все, — объяснил я. — Удивительно слышать такие слова от человека вашей профессии, хотя, учитывая то, ради чего вы приходите сюда, не так уж это и странно. Но обычный человек не будет стремиться к тому, к чему движетесь вы, значит вы не совсем обычный, или не совсем нормальный, — рассмеялась моя собеседница. — Элизабет, ты говорила, что стала иначе относиться к своей жизни, эти слова меня сильно зацепили, ведь это именно то, что сейчас волнует меня больше всего на свете — смена внутренних взглядов. Особенно на такие глобальные вещи, как наша жизнь и как мы сами, — я старался вернуть разговор в нужное мне русло. — Да, Джереми, так и есть, я пока не могу сказать, что полностью изменила свое отношение к собственному существованию, но однозначно стала ощущать какие-то перемены, происходящие внутри. И эти вещи радуют, они приносят мне вдохновение, с которым обретается некий смысл, я начинаю чувствовать, что моя жизнь — это нечто большее, чем то, к чему я так привыкла, но в то же время она… — Элизабет остановилась, на мгновение потеряв мысль. — Не столь важна, чтобы к ней цепляться, — закончил за нее я. — Да, верно, Джереми, вы абсолютно точно понимаете все то, что я ощущаю, — глаза девушки заблестели. — Вот и я за последнее время пришел к такому выводу, Элизабет. Что вся моя жизнь, которою я ранее проживал, не являлась чем-то значимым в своем глобальном, вселенском масштабе. Это было какое-то во многом примитивное существование, да, оно было социально значимым, я делал полезные для общества и окружающих вещи, но какой ценой? Я был не более, чем винтиком огромного механизма, который крутят невидимые руки, тем винтиком, который легко заменяется другим таким же. А я не хочу быть маленькой деталькой, и не хочу быть большим механизмом, нет, я хочу быть тем, кто крутит все эти бесчисленные шестеренки. Тем, кто не входит в состав, а тем, без кого существование механизма невозможно. Тем, кто сам задает верное направление, без которого работа всех деталей бессмысленна. Его никто не видит, но он есть, и он за гранью всего происходящего, вот кем я хочу стать! Элизабет, понимаешь меня? — произнес я.