— А может это нужно было тебе, а не ему? И справедливость заключалась не в том, чтобы он что-то понял, а чтобы ты избавился от тяжелого груза нарастающего негодования, и только физическое воздействие дало бы тебе необходимую разрядку. Ты же сам это прекрасно понимаешь, Оливер, будь честен с собой в первую очередь. Не со мной, а именно с самим собой, — произнес я. — Ну я согласен, что мне нужна разрядка, которая возможна только при определенных активных действиях, таких, как драка или контактный спорт, но что это, в сущности, меняет? — удивился бывший боксер. — Это меняет твое представление о данной ситуации, Оливер. Сейчас ты смотришь на мир так, словно твоя проблема является следствием поступков других людей, будто это тяжкая ноша окружающих, а не твоя собственная. Если хочешь избавиться от своего пребывания здесь, если желаешь научиться справлять с гневом, полностью охватывающим твой разум, то ты должен понять, что все происходящее является лишь следствием твоей реакции, твоего восприятия и твоего негодования. Тебе необходимо осознать проблему в себе, только после этого ты сможешь как-то начать с ней бороться, до этого же будешь искать ее в других, что не приведет тебя к избавлению, — я попытался максимально доходчиво разъяснить мистеру Блэнксу истинную суть всей его ситуации. — Ты хочешь сказать, что моя проблема заключается в том, что я отстаиваю свои права? — хотел было возмутиться бугай. — Ни в коем случае не осуждаю твое желание отстаивать свои права, даже более того, я уважаю подобные стремления, я же говорил тебе, что сам бы поступил аналогично в озвученной тобой ситуации. Особенно если речь идет о защите своей личности и своих интересов. Но только нельзя это делать такими радикальными и жесткими методами. Пойми, не всегда стоит бить людям морду, иногда все можно решить и с помощью разговора, убедив оппонента, что он не прав, что по итогу сохранит и ему здоровье и тебе свободу. Разве это не разумнее? Проблема же скрывается именно в твоей реакции на происходящие явления, твоя реакция пожирает тебя, а не люди вокруг, и чем быстрее ты это поймешь, тем быстрее сможешь найти выход, — произнес я, внимательно посмотрев в глаза Оливера, надеясь, что это хоть как-то усилит транспортировку моих мыслей до его головного мозга. — Я, кажется, начинаю понимать, — произнес мистер Блэнкс после минутного молчания. — Так к чему ты пришел в итоге, Оливер? — К тому, что ты должен помочь мне избавиться от этой проблемы, — неожиданно озвучил здоровяк. — Я помогу тебе, но только тем, чем смогу. Ведь избавиться от своей проблемы ты сможешь только сам. Ты же понимаешь это? — я внимательно посмотрел на Оливера, слегка нахмурившись. — Да, Джереми, я понимаю, но мне нужен кто-то умный рядом, кто лучше меня разбирается во всем этом, тот, кому я смогу доверять. А пока что ты единственный, кто у меня вызывает доверие, — здоровяк слегка сбавил голос. — А как же врачи, Оливер, почему они не вызывают у тебя доверия? Ведь они занимаются твоим лечением и заинтересованы в том, чтобы ты был здоров, — удивился я. — Тсс, Джереми, ты что, совсем меня не слушал? А как же четвертый этаж, а? Забыл? — голос Оливера сменился шепотом. — То есть ты никому из них не доверяешь, совсем никому, поэтому и не хочешь откровенно беседовать с ними о своей проблеме, — закивал я. — Джереми, если я им раскроюсь, то стану совсем уязвимым и они заклюют меня, как беспомощного индюка, поэтому я не раскрываю им душу, не хочу, чтобы они использовали все это против меня, — глаза Оливера наполнились какой-то грустью. Я смотрел на него и понимал, что такой человек, является жертвой собственной подозрительности, которая делает его невероятно несчастным. Ведь он абсолютно не доверяет людям, даже тем, кто пытается ему помочь, он не может обрести близких друзей и товарищей, так как его высокая степень недоверия не позволяет сделать этого, она обрекает его на полнейшее одиночество, от которого он, судя по всему, уже значительно устал. Поэтому и позволил себе раскрыться, поэтому рискнул довериться абсолютно постороннему человеку, в котором он нашел что-то, что показалось ему проблеском надежды, вот только что это, я так и не смог разгадать. — Оливер, а ты можешь вспомнить, когда у тебя начались подобные срывы? Что повлияло на потерю контроля за своими яркими и разрушительными эмоциями? — продолжил я углубляться в изучение его проблемы. Вот удивительное дело, когда я, человек абсолютно далекий от психиатрии, сейчас ощущал себя специалистом именно этой области медицины, который легко общается с непростым пациентом и вытаскивает из него какие-то сокрытые потаенные воспоминания. — Я не помню, когда это произошло со мной впервые, но точно знаю, что это было с самого детства, я никогда не умел нормально контролировать свой гнев, всегда взрывался и стремился наказать обидчика. Если не избить, то хотя бы накричать на него как следует. — Так, получается все это возникло еще очень и очень давно, когда ты был совсем ребенком, — начал размышлять я. — Да, только мне кажется, что с годами мне стало тяжелее бороться с этим, сопротивляться этому, — Оливер углубился в воспоминания своей жизни. — Ты хочешь сказать, что в детстве этот состояние легче поддавалось контролю, чем сейчас? Или в ранние годы ты еще не настолько к нему привык, что временами пытался с ним бороться? — Да, пожалуй, второй вариант, тогда оно еще не настолько породнилось со мной, а еще и стеснение, оно, наверное, оказывало свое влияние. — Стеснение? А что конкретно ты имеешь ввиду? Можешь привести пример, когда оно влияло на твою вспышку гнева? — Да, как-то в школе я повздорил с одноклассником, там была какая-то история с карандашами, но я даже не помню, с чем конкретно был связан конфликт, то ли он мне подсунул свой сломанный, то ли я перепутал и взял его, вместо своего, не суть важно, просто по итогу он обиделся и подговорил своего дружка, который сидел за партой позади меня, закрасить мой стул мелом, чтобы я испачкался, что собственно и произошло. Я был вне себя от негодования, хотел разораться на него, но вокруг были другие одноклассники и среди них девчонки, одна из которых мне тогда сильно нравилась. Поэтому я сдержался, лишь что-то невнятное пробормотал и назвал его «идиотом», хотя внутренне хотел избить его до отключки. Я постеснялся, не хотел, чтобы увидели, как я психую, дерусь и кричу на окружающих. И я не хотел, чтобы остальные увидели, как негодяй испачкал меня, ведь если бы я поднял шум, то весь класс бы обратил на это внимание, а так пятно видело только несколько человек сидящих позади меня. Которые, может быть, и рассказали об этом остальным, но это уже не так сильно волновало меня, как мой внешний статус, который мог быть подорван в глазах большого количества людей, если бы я устроил скандал. Хотя я бы и заслужил уважение, если бы дал обидчику должный отпор, но что-то меня сдержало. Даже не знаю, во благо ли это послужило или нет, но мне все же было как-то стыдно, что я не наказал виновника по всей строгости. — В детстве мы часто стесняемся проявить какие-то чувства или эмоции, считаем, что будем выглядеть как-то глупо и смешно в чужих глазах, поэтому сдерживаем себя, это абсолютно нормальное явление, но зато оно сыграло тебе на руку в тот момент, ведь ты не наломал дров, сдержал себя, избавил от ненужных неприятностей, от которых бы потом пришлось выгребаться, — похвалил я. — Возможно, в этом и есть какой-то плюс, — согласился мистер Блэнкс. — И вполне себе весомый. Если бы ты перед каждым срывом успевал все тщательно проанализировать, то я более чем уверен, что твои гневные порывы сократились бы до минимума. — Предлагаешь мне взять в пример себя в ранние годы? — рассмеялся Оливер. — Ну не то, чтобы учиться у себя в раннем детстве, нет, я предлагаю брать тебе лишь преимущества, которыми ты обладал в те годы. Ведь ты осознавал, что некоторые поступки недопустимы в кругу общества, поэтому пресекал их, тебе хватало для этого внутренней силы, ведь ты еще не был так зависим от собственного гнева, — посоветовал я своему собеседнику. — А ну это… Это я понимаю, ты верное дело говоришь! Тогда я не бы еще так близок со своей болезнью, настолько, насколько я сроднился с ней сейчас. — Вот и хорошо, видишь, наше общение начало приносить нам определенные плоды, значит мы уже не стоим на месте. Ты же видишь это? — с радостным голосом обратился я к Оливеру, стараясь поддержать и вдохновить его одновременно. — Ну да, мы ведь с тобой уже кое-что выяснили, и это, возможно, принесет мне какую-то пользу, — задумчиво произнес здоровяк. — Мы выявили очень много полезных фактов, Оливер. Во-первых, узнали, что твой гнев зародился в тебе еще в твои ранние годы. Во-вторых, что со временем болезнь лишь прогрессировала. В-третьих, ты осознал наличие проблемы в себе самом, а это самое важное достижение в нашем сегодняшнем разговоре, — отсчитал я, постепенно загибая пальцы. — Согласен, мы уже значительно продвинулись, куда дальше, чем смог я за все время пребывания в этом злосчастном месте, — произнес Оливер, недовольно огибая взглядом помещение, в котором мы находились. — Теперь нам необходимо найти источник возникновения твоего недуга, мы с тобой должны капнуть твое прошлое, чтобы найти момент зарождения внутреннего врага. А найдя его, мы сможем отыскать и оружие, которым сокрушим его, — я произнес это таким героическим тоном, что Оливер мгновенно отреагировал на мои слова, полностью расправив плечи, выпрямив спину и задрав подбородок, словно он одинокий воин, идущий на свою последнюю битву. На эту реакцию я и рассчитывал, ведь мистер Блэнкс когда-то сражался на ринге, показывая характер и волю к победе. Ему было хорошо знакомо это состояние, когда ты идешь на поединок со своим врагом, а мне просто надо было заставить здоровяка прочувствовать, что его внутренняя проблема — это именно враг, тот самый соперник, в схватке с которым необходимо проявить всю свою стойкость, напор и изобретательность. И, кажется, я добился этого пробуждения в сознании Оливера, так как он вскочил со своего кресла, чем на мгновение даже напугал меня, и начал расхаживать по комнате взад и вперед, что-то неразборчивое бормоча себе под нос. Я же предпочитал не вмешиваться, давая здоровяку возможность структурировать собственные мысли, прийти к полнейшему пониманию неизбежности предстоящей битвы, в которой ему просто смертельно необходимо одержать победу. — Да, Джереми, ты чертовски прав! Ты сотню раз прав! Это неизбежная битва, это легендарное сражение, которое сотрясет земли, это великая схватка, в которой победит лишь сильнейший! — восторженно стал громыхать здоровяк, полностью подхваченный моей идеей. — Оливер, теперь нам необходимо составить план действий, на основе которого мы и одержим победу в этой жесточайшей битве. — Да, Джереми, согласен нельзя выходить на ринг без плана на бой, всегда необходимо подготовиться как следует, — поддержал меня собеседник. — Тогда помоги мне, Оливер, скажи, как ты готовился к бою, что ты делал перед тем, как выйти и победить своего соперника? — я постарался отвести от себя роль ведущего полководца, переведя ее на мистера Блэнкса, чтобы он почувствовал себя тем, кто управляет всем процессом и принимает основные решения. — Перед поединком я всегда тренируюсь усерднее, чем обычно, чаще всего два раза в день, иногда даже три, и перед боем, конечно, изучаю своего соперника, его стойку, передвижения, основные комбинации, сильные и слабые стороны, — стал увлеченно рассказывать здоровяк, словно вспоминая какие-то моменты своей спортивной жизни, тогда еще крайне активной и насыщенной. — Вот, Оливер, это то, что нам нужно! — радостно воскликнул я, да так резко, что даже огромный Оливер на мгновение пошатнулся от неожиданности, после чего передумал ходить по комнате и плюхнулся обратно в кресло. — Нам необходимо начать тренироваться? — удивленно произнес он. — Нет, хотя и это тоже. Нам необходимо как следует изучить твоего врага, его повадки, силу атаки, тоннаж ударов и крепкость его подбородка, — ухмыльнулся я. — О, это мне нравится, это я люблю, — восторженно заявил мистер Блэнкс. — Тогда перейдем к делу. Смотри, у нас есть соперник, назовем его мистер Гнев, он опасный, взрывной и абсолютно непредсказуемый боец. Он старается ударить быстро, внезапно и с максимальной силой. Что нам делать, когда мы сталкиваемся с таким спортсменом, который никогда не отступает? У тебя же были такие схватки, когда соперник никак не хотел отдавать тебе инициативу? — начал наседать я. — Надо подумать, Джереми, — произнес Оливер, погрузившись в раздумья. Через несколько секунд он вновь заговорил: — Знаешь, а был такой соперник, который максимально подходит под описание этого мистера Гнева, это Джозеф Рамирес, он тогда представлял Флориду, жесткий тип, дрался, как зверь, назад вообще не отступал, просто монстр прессинга. Я потом слышал, что он неудачно руку сломал в каком-то бою, грустное дело. Там потом были какие-то проблемы со сращиванием костей, что в итоге он больше не мог бить правой рукой, в итоге ему пришлось завершить карьеру. А жаль, очень талантливый был боксер. — Кто выиграл в том поединке, Оливер? — спросил я. — Я победил раздельным решением судей, бой был очень близким, в первых раундах он лупил меня как хотел, а потом я начал подстраиваться под него, читая все его атаки, в итоге смог сократить разрыв в судейских баллах и буквально увел победу у него из-под носа, — Оливер вновь обрел форму напыщенного индюка. — А как ты научился считывать его атаки? — поинтересовался я. — Ну он всегда бил однотипные комбинации, сближался, начинал работать по корпусу, а когда я полностью переключался на защиту корпуса, то он мгновенно всаживал мне в голову два мощнейших хука. Вроде простая атака, но на ближней дистанции он был слишком хорош для меня. Я попросту не успевал вовремя ставить защиту, поэтому часто пропускал жесткие удары. Но потом я понял, что он навязывает мне свою игру, заставляет делать то, что ему выгодно, то, что неизбежно ведет меня к поражению. Поэтому я решил сменить манеру боя, стал держать его на дистанции, больше работать на отходе, постоянно встречая его голову скоростными джебами. Такая манера ведения боя была мне чужда, так как я старался закончить бой с ближней дистанции, но с этим парнем такое не проходило, там он был намного жестче и опаснее меня, там он бил как надо. Но новая манера боя спасла меня, я увидел бой под другим углом, с непривычного для себя ракурса, — Оливер рассказывал это с горделивым видом знатока, было видно, что ему приятно говорить о тех вещах, в которых он разбирался лучше всего, там он чувствовал себя как рыба в воде. — А как же твой тренер, неужели он не давал тебе советы по смене тактики? — поинтересовался я. Мои познания в боксе были более чем скудными, но я не единожды видел бои по телевизору, поэтому прекрасно знал, что в углу у спортсмена находится тренер, который дает ему рекомендации во время поединка. — Понимаешь, Джереми, я не был тем боксером, кто хорошо и быстро двигается на ногах, я был панчером, который вырубал людей четким попаданием с близкой дистанции, а дальняя дистанция мне совсем не подходила, не получалось мне работать на ней, не мое это. И тренер это прекрасно понимал, зная, что если я перейду на дальнюю дистанцию, то даже случайного шанса на победу у меня уже не будет, — пояснил здоровяк. — Выходит, что ты принял решение вопреки советам своего наставника? — удивился я. — Представляешь, в тот момент что-то щелкнуло в моей голове, и я сказал себе: «Оливер, мать твою, ты должен попробовать поменять тактику ведения боя, стать таким, каким он никогда тебя ранее не видел, стать тем, кого он не ожидал здесь увидеть. Обмани его!». Я так закричал в своей башке, что уже ничье мнение меня больше не интересовало, я стал играть с ним на дистанции, а он с каждой попыткой стал налетать на мой левый джеб, — вдохновленно рассказал Оливер. — Здорово, это просто круто, Оливер! Ты сам принял решение, обвел соперника вокруг пальца, удивил тренера и обманул всех, это просто потрясающе! — искренне похвалил я бывшего боксера. — Спасибо, дружище, мне приятно это слышать, — произнес здоровяк, по лицу которого было ясно, что он очень доволен получать слова похвалы в свой адрес. А ведь действительно, он сделал важный шаг, рискнув отношением тренера, победой в поединке и уважением к себе в целом, и выиграл этот момент. — А теперь, Оливер, ты должен сделать тоже самое, обязан переиграть своего врага, сделать что-то невообразимое, чего он никак не ожидает. Удиви его и заодно всех остальных вместе с ним! — Но ведь мой враг не совсем человек, — начал было бугай, но я перебил его: — Оливер, тебе, как воину, без разницы кто твой враг, какой у него вес, какие возможности и как сильно он бьет, тебе надо побить его и иного выбора у тебя просто нет. Уйти, значит сдаться, а сдаться, значит показать свою слабость, следствием которой будет потеря уважения у всех, кто следит за твоей битвой, — я старался давить по тем болевым точкам, нажатие на которые максимально бы мотивировало Оливера к действию. — Я готов, Джереми, я сделаю это, я придумаю, как вырубить этого гада ко всем чертям! Я разнесу его в пух и прах! — здоровяк вновь вскочил с места и стал размахивать своими здоровенными кулачищами, да так, что мне показалось, что меня сейчас снесет от ветра. Мне тоже пришлось встать из-за стола и немного успокоить своего собеседника, чтобы он не попался на глаза доктору Шульцу в чрезмерно возбужденном состоянии. Затем я протянул Оливеру руку со словами: — Оливер, ты должен сокрушить своего врага и все свои силы направить на то, чтобы преодолеть его, как бы тяжело тебе ни было, ты не сдашься. Обещаешь мне? — Да, Джереми, обещаю. С этой минуты я начну искать путь к победе, — произнес Оливер, пожимая мою руку. На выходе нас ждал доктор Генрих Шульц, он перехватил у меня выходящего Оливера Блэнкса, которого аккуратно похлопал по плечу и вывел за пределы нашего кабинета. Я же решил вежливо дождаться доктора, чтобы выпить с ним чая и немного передохнуть от столь эмоционального и насыщенного разговора. Буквально через пять минут вернулся доктор, он тут же сел за стол рядом со мной, налил мне горячего чая и придвинул вазу с конфетами. — Что-то сегодня у вас разговор с пациентами проходит намного дольше, чем в первый раз, видимо контакт налажен, уже легче воспринимают вас и, наверняка, делятся чем-то важным и интересным, — с немного ехидной улыбкой произнес доктор Шульц. — Может быть, мне сложно сказать, чем они обычно делятся с остальными, но на некоторые темы, не касающиеся их лично, они разговаривают весьма охотно, — ответил я. — А о чем вы разговариваете, доктор Джереми, если это не секрет? — полюбопытствовал доктор. — Да обо всем, о спорте, музыке, увлечениях, я стараюсь не касаться личностных тем, — немного соврал я. — А-а, понятно. А ничего о нашей больнице они не рассказывали? — продолжил с расспросами доктор. — Да нет, а что о ней рассказывать, — пожал плечами я. — Ну ясно, извините, что лезу с расспросами, просто любопытно, все-таки не с каждым они готовы идти на такой контакт, по крайней мере со мной они не захотели бы столько общаться, — с некоторой завистью произнес доктор. — А вы пробовали? — спросил я. — Конечно, как без этого, я как доктор всегда общаюсь с больными, — хмыкнул он.