— Ну с этим я полностью солидарен, подстраиваться под других никому не нужно, но вот подстроиться под себя, пожалуй, стоит. Ведь важна лишь та гармония, что живет внутри нас, только достигнув ее, все наши поступки смогут быть разумными. А ждать одобрения от толпы, это наивная и пустая трата времени, им все равно не угодишь, там всегда найдутся те, кто тебя яростно возненавидят. — Ты чертовски прав, Джереми, я же сразу поняла, что ты необычный человек. Ты совсем другой, пожалуй, самую большую пользу из всего пребывания в больнице я извлекла из общения с тобой, ты полезнее любого психотерапевта! — вдруг эмоционально воскликнула девушка. — Ну я просто терапевт, поэтому лечить психику других людей я не компетентен. Да и не имею на это право, — слегка рассмеялся я. — Разве нужно иметь разрешение для того, чтобы помогать другим? — удивленно произнесла мисс Шифер. — Ну в наше время да, требуется разрешение, иначе можно нанести непоправимый вред больному, — пояснил я. — А если больной и так в шаге от того, чтобы умереть? Или же все хваленые методы компетентных людей не приносят никакой пользы? Имеет ли смысл тогда позабыть о наличии разрешения? — продолжила с расспросами девушка. — Если иного пути нет, то да, возможно, стоит рискнуть, но такие ситуации крайне редки, — жестом руки я изобразил ничтожно малое количество подобных ситуаций. — Ошибаешься, Джереми, такие ситуации сплошь и рядом, поверь мне. Если ты их не видишь, то это не значит, что их нет, — слегка возмущенно ответила собеседница. — Мне, как врачу, сложно оценивать это, я считаю, что методы должны быть исключительно научными, — парировал я. — Как врачу? А если как человеку? — глаза девушки внимательно уставились на меня. — Я, я не знаю, наверное, смотрел бы иначе, — задумался я. — Вот тут ты и попался, Джереми, — улыбнулась Элизабет. — В чем попался? — удивился я. — Ты сейчас явил мне обе своих сущности, которые сражаются друг с другом. Пожалуйста, не дай себе проиграть в этой битве. — А если я проиграю, то, что случится? — я с возрастающим удивлением посмотрел на собеседницу. — Ты станешь безумцем, — развела руками девушка. — Ну хорошо, я постараюсь не подвести себя, — улыбнулся я, продолжив: — Все хотел у тебя спросить, а какую музыку ты предпочитаешь? — я немного отвел тему разговора от своей персоны. — Классическую, инструментальную, рок, все зависит от настроения, а у вас какие предпочтения? — поинтересовалась собеседница. — Мне нравится классическая музыка и старый добрый рок. Да, я его обожаю. Только слушаю музыку сейчас крайне редко, нет свободного времени, а так очень люблю хорошее музыкальное творчество. Вспоминаю, как сяду в любимое кресло уставший после рабочих суток, включу Иоганна Себастьяна Баха, и прям чувствую, как начинаю оживать, словно где-то внутри аккумулируется энергия, которую пробуждает эта музыка. Это незабываемые впечатления, — немного пооткровенничал я. — Здорово, мне так это знакомо! Вот только не понимаю, почему вы не находите время на столь важные вещи, ведь все предельно ясно, музыка дает вам силы, она вдохновляет вас, заставляет действовать, когда кажется, что сил уже ни на что не хватает, а вы почему-то не пользуетесь этим безграничным источником. — Наверное потому, что бытовая жизнь подчинила меня себе и я позабыл о столь важных для меня вещах. Но обещаю исправиться, сегодня же приеду домой и включу Баха, Моцарта, Бизе или Вивальди, — кивнул я улыбаясь. — О, у вас хороший вкус, мистер Джереми! А как насчет Огинского? — прищурилась девушка. — Я его обожаю, — я закатил глаза и стал изображать, будто играю на клавишах фортепиано. — Вы, кажется, играете «Прощание», — воскликнула Элизабет. — Да, именно эту композиции я и пытался изобразить, она прекрасна, когда-нибудь научусь играть ее на самом деле, — засмеялся я. — А я ее играла, когда училась в музыкальной школе, — похвасталась Элизабет. — Вот ты меня и научишь, — улыбнулся я. — Договорились. Как только обрету свободу и буду признана вменяемой, — рассмеялась девушка. — Так, а ты что находишь в музыке, что она дает тебе? — поинтересовался и я позицией собеседницы. — Знаешь, музыка для меня как собеседник, когда мне хорошо, то она делится со мной своей радостью, когда мне плохо, то она делится со мной своей печалью, одновременно забирая и часть моей боли. Такое чувство, что не я слушаю музыку, а она слушает меня, и она мне кажется лучшим слушателем из всех возможных. Каждая композиция имеет свое место и свое значение, приходя ко мне на помощь тогда, когда я в ней нуждаюсь больше всего. — А люди, они не способны услышать тебя? — Нет, мало кто способен понять, даже мои бойфренды не могли продержаться со мной достаточно долго, ведь им сложно контактировать с такой личностью. Как общаться с человеком, который вдруг внезапно утыкается в стену и перестает с тобой разговаривать, будто совершенно не слышит тебя. Мало кто выдержит такие отношения, да и я сама почему-то всегда бежала от близких контактов, словно чего-то боялась в них, — поделилась девушка. — А подруги, как же они? — спросил я, понимая, что проблемы с противоположным полом редко накладываются на дружеские взаимоотношения с людьми одного пола. — У меня была лучшая подруга, точнее она и сейчас есть, но она вышла замуж и уехала в Нью-Йорк, поэтому мы стали крайне редко общаться. Хотя я все уже прекрасно понимаю, вся наша преданная дружба остается где-то в далеком прошлом, ведь каждый из нас пошел своей дорогой и не факт, что когда-нибудь эти дороги пересекутся. — А твои родители? Что насчет них? — произнес я, вдруг поняв, что не стоило этого произносить, эта тема может вызвать не лучшую реакцию у бедной Элизабет. — Мои родители? — лицо девушки резко поменялось, теперь оно выглядело рассерженным и даже негодующим. — Прости, про родителей спросил автоматически, если не хочется об этом, то давай поговорим о… — хотел было предложить я, но Элизабет прервала меня. — Нет, ты уже спросил, а я отвечу. С мамой я поддерживаю нормальные взаимоотношения, правда она живет в другом городе, но мы иногда созваниваемся с ней, а вот отец мой не известно где, и я очень надеюсь, что его нет в живых, потому что он чудовище. Он ужасный человек, точнее даже не человек, он монстр в обличии человека, — твердо произнесла она. — Я предполагаю, что он сотворил что-то ужасное, и, безусловно, заслужил такое отношение, — произнес я. — Нет, он не заслужил вообще никакого отношения. То, что он сделал, невозможно простить, такие как он не должны жить среди людей! Они вообще не должны жить, их существование ошибка, которую допустила природа, и эту ошибку необходимо исправить, — гнев девушки постепенно стал спадать, а ему на смену пришли слезы. Элизабет плакала, всхлипывая, было видно, что ей очень тяжело вспоминать то, что произошло с ней, и она всеми силами пытается забыть это, чтобы никто не добрался до столь ужасных воспоминаний и не даровал им новую жизнь. Но я прекрасно понимал, что этот путь ошибочен, он не спасет ее, если она будет всю свою жизнь прятать эти мысли где-то в темном углу под своей маленькой детской кроваткой, то она никогда не обретет свободу от них. Но вытаскивать ее воспоминания, нет, я не имею на это право, хотя не исключено, что я уже добрался до тех мест, до которых еще никто до меня не мог добраться, значит у меня есть шанс что-то сделать. Вот только что? — Прости, Джереми, тяжелые воспоминания, пока не могу открыть их, когда-нибудь я наберусь смелости и взгляну в глаза своему прошлому, но не сегодня, нет, я устала, это слишком мучительно. — Это ты прости меня, Элизабет, я не хотел касаться этой темы, просто совсем забыл где нахожусь, я словно сидел в кафе со своим старым приятелем и мило беседовал о жизни, поэтому неосознанно перешел черту дозволенного, — пытался оправдаться я. — Это не твоя вина, не ты же стал причиной моих слез, а боль, которую мне нанесли в далеком прошлом. А напомнить о ней случайно может кто угодно и что угодно, поэтому не бери в голову, — успокоила меня девушка. — Ты говорила о том, что ты пишешь стихи, а о чем они? — я решил резко сменить тему. — На разные темы, боль, любовь, дружба, в общем ничего сверхъестественного, — внимание девушки резко переключилось, что было сразу заметно. — Ну это уже от содержания зависит, — улыбнулся я. — Возможно, но я пишу для себя, опять же, для возможности выплеснуть ненужные эмоции, заполнившие меня, а стихи мне в этом очень помогают. — Здорово, это классный метод, я всегда мечтал научиться писать стихи, но что-то не заладилось, видимо тип мышления не подходящий, не получается внятно сформулировать мысль и запечатлеть ее в стихотворной форме, — пожаловался я на отсутствие творческого таланта. — Думаю, что невозможно уметь делать все, к чему-то у нас есть предрасположенность, а к чему-то ее нет. Как бы ты не старался, но все будет говорить о том, что это плохая идея, что это не твое и не стоит тратить на это время, — девушка уже почти окончательно успокоилась, о недавном эмоциональном всплеске говорили лишь не до конца высохшие глаза. — Вот, это точно про меня. Творчество не мое, к сожалению, — хмыкнул я. — Стоп, а как же книга? — сердито посмотрела на меня девушка. — Ну я ее еще не написал, поэтому сложно делать какие-то выводы, — усмехнулся я. — Но ведь вы ее напишите? Верно? — учительским тоном спросила собеседница. — Ну конечно, я же не брошу свое дело на середине пути, — улыбнулся я. — Вот вы снова попались, вы не сдаетесь, взявшись за свой творческий проект, а это значит, что все озвученное не про вас, вы — творческий человек! И это видно, — произнесла Элизабет, по лицу которой было заметно, что она уже окончательно пришла в норму, а след недавних слез на ее щеках окончательно простыл. — А ты не поделишься со мной каким-нибудь стихом? — поинтересовался я. — Ну нет, это слишком личное, да вы и смеяться будете, — засмущалась девушка. — Нет, я не буду смеяться, обещаю, — взмолился я. — Подумаю, пока нет, может когда-нибудь я созрею и поделюсь с вами каким-нибудь коротеньким стишком, но сейчас я не готова к такому серьезному шагу, — Элизабет скрестила руки на груди и повернулась ко мне профилем, театрально изображая полнейшую закрытость. — Но ты имей ввиду, что я крайне заинтересован в этом, — подмигнул я. — Я запомню, — рассмеялась Элизабет. Мое время общения с мисс Шифер подходило к концу, я получил очень много ценных сведений, которые послужат важным содержанием для моей книги, и я надеюсь, что это не единственное из хорошего, что принесет сегодняшняя беседа. Я рассчитываю на то, что мое общение с Элизабет дало и ей какую-то полезную информацию, а может даже толчок для переосмысления всей жизни, наполняя ее существование чем-то, более значимым, чем бесконечная тоска, мрак и саморазрушение, которые затмили собой истинные стремления. — Джереми, мы еще когда-нибудь увидимся? — внезапно спросила собеседница. — Возможно, не исключаю такого развития событий, — улыбнулся я. — Я буду рада вновь поболтать с вами, — произнесла девушка и обняла меня на прощание, я ответил ей тем же. — Береги себя, Элизабет, хороших людей не так уж и много, — подмигнул я на прощание, на что девушка мило заулыбалась и вышла следом за доктором Шульцем. — Доктор Генрих, можно, пожалуйста, чаю, — произнес я, обращаясь к вернувшемуся в кабинет доктору. Чай мне пришлось пить в одиночестве, потому что доктора Шульца срочно вызвали в палату — у одного из пациентов случился нервный приступ, бедолага безостановочно кричал и даже начал проявлять агрессию в сторону медицинского персонала. Хорошо, что все обошлось и пациента смогли благополучно успокоить, но доктор все равно был вынужден удалиться, чтобы проконтролировать больного и дать необходимые указания остальным сотрудникам. Я же попивал ароматный травяной чай и рассуждал на тему прошедшей встречи, анализируя все то, что произошло сегодня во время моего разговора с Элизабет. Я ведь почти добрался до причины ее психического расстройства, где-то в глубине она скрывает то ужасное событие, которое так негативно отразилось на ее дальнейшей жизни. Ей необходимо признаться, высвободить эти воспоминания, перебороть свой страх перед ними, тогда у нас будет шанс на победу над этой злосчастной болезнью.