— Конечно, профессор, я помню об этом. Спасибо вам большое! Я попрощался с профессором и положил трубку, затем присел на диван, и стал радостно потирать руки, ведь все складывалось как нельзя лучше. Мистер Блэк уезжает на семинар, а это значит, что уровень контроля за моей личностью в больнице немного спадет, и мне будет значительно комфортнее выяснять необходимую информацию у окружающих. Да и профессор не будет задавать лишних вопросов по книге, в написании которой я пока особо не продвинулся, если не считать парочку хороших идей, зародившихся в моей голове. Но впереди у меня целых два выходных, которые я как раз могу посвятить тому, чтобы исправить эту маленькую оплошность, совершив, наконец, существенный сдвиг с мертвой точки. Внимательно перечитав все свои заметки и воспроизведя интервью с пациентами психиатрической клиники, я напечатал несколько десятков страниц о том, что мне показалось наиболее важным из разговора со своими собеседниками. Весь сюжет моей книги закручивался на терзаниях бедных людей, волей судьбы награжденных мучительными психическими заболеваниями. Я хотел описать моменты их внутренних желаний, стремлений и тягостных переживаний, чтобы читатель этих строк мог осознать, что любой пациент подобного заведения является не меньшим человеком, чем он сам. Быть понятым, вот что важно каждому из тех, кого, в силу различных обстоятельств, считают не таким, как все. Нельзя ставить крест на человеке лишь потому, что он не способен мыслить, как все остальные, ведь это никак не делает его хуже, это просто делает его другим. Если бы я мог хоть как-то помочь своим собеседникам, помочь им преодолеть свою болезнь, но я не могу этого сделать, это далеко за пределами моих возможностей. Но я могу сообщить миру об их проблеме, показать, что они, при всем при этом, ничуть не хуже остальных, что у них свой мир и свои мечты, в которые они до сих пор преданно верят. Ко вторнику я умудрился напечатать почти сорок страниц текста своей книги, описав в ней начальную историю каждого персонажа, с которым мне довелось побеседовать в стенах больницы. Речь, конечно, шла о пациентах, каждому из которых я выделил свою главу, итого три главы, и еще одна, четвертая, предназначалась для еще одного персонажа, имя которого «Сказочник». Да, я абсолютно не терял надежды на то, чтобы встретиться с ним, я фактически убил в себе все сомнения, касающиеся его реального существования. И я знал, что сегодня именно тот день, когда я получу неопровержимые доказательства его существования. Но и для того, чтобы заполнить главы моих собеседников, необходимо предметно пообщаться с каждым из них, чтобы еще глубже раскрыть особенности их внутреннего мира. Во мне боролось два мнения, одно говорило о том, что моих персонажей стоит немного приукрасить, сделав их куда более необычными, возможно, местами даже непредсказуемыми и опасными, а другое говорило, что тогда я упущу всю изначальную суть своей идеи. Поэтому в итоге победил второй вариант и я напрочь отказался от того, чтобы привносить в книгу какие-то чужеродные краски. Нет, пусть будет так, как есть, единственное, что я должен сделать, так это изменить имена своих собеседников, но, если они сильно захотят, то я представлю их миру под истинными именами, сделав их немного знаменитыми. Глава 7 Мисс Элизабет Шифер Без четверти десять я уже стоял на парковке психиатрической лечебницы под названием «Обитель надежды», сегодня мне предстояло выполнить важную миссию, взять повторное интервью у моих собеседников и разузнать у охранника Боба всю информацию по четвертому этажу, включая возможность проникновения в это загадочное место. Войдя в больницу, я обнаружил, что на проходной работает тот же состав охранников, что был здесь в самый первый день моего приезда. На входе все тот же персонаж, что спрашивал мои права и делал отметку в журнале, а рядом с ним, попивая чай ошивался Боб. Я даже почувствовал серьезное облегчение, когда увидел Боба на рабочем месте, понимая, что действительно все рассчитал верно, я не промахнулся, а это значит, что все идет по плану. Ай да Джереми, ай да сукин сын! — Привет, Боб! — максимально дружелюбно поприветствовал я охранника, когда открылась калитка турникета. — Доброе утро, сэр! — с бодрой улыбкой поприветствовал меня Боб. — Вы же проводите меня до доктора Шульца? — поинтересовался я. — Конечно, сэр Джереми, для этого я вас и дожидаюсь, — отчеканил охранник. — Как дела, Боб? Не было больше ничего загадочного во время дежурства? — я сразу перешел к делу, понимая, что дорога не долгая, и у меня нет времени на то, чтобы затягивать с этим. — Шепот, сэр Джереми, прошлой ночью я слышал шепот на третьем этаже, когда делал обход, будто кто-то тихонько общался, и этот звук явно доносился не из палат пациентов, он звучал где-то в коридоре, но я опять никого не застукал. Знаете, я, кажется, начинаю уже привыкать ко всему этому, — рассказал Боб. — Да, это очень любопытно, Боб. Признаться, я сам изначально скептически отнесся к твоим рассказам, но потом один из сотрудников, не буду называть его имени, он просил никому не разглашать, рассказал мне нечто похожее, будто тоже ощущал чужое присутствие в коридоре больницы и даже что-то слышал. С тех пор все это не дает мне покоя, — немного переиграв ситуацию, поделился я. — Правда? — радостно воскликнул Боб. — Да, Боб, кажется, здесь происходит что-то интересное, — кивнул я. — А я говорил, что мне не мерещится, говорил, что это правда, а ведь многие говорят, что это всего лишь мои фантазии. А ведь действительно многие ничего не замечают, либо делают вид, что не замечают, — посетовал Боб. — Жаль, что у меня нет возможности самому во всем этом убедиться, собрав необходимые доказательства, которые убедят окружающих в том, что это на самом деле существует, — произнес я слегка разочарованным голосом. — Сэр Джереми, эта проблема не дает мне покоя. Если у вас есть какие-то идеи, то я помогу вам, сделаю все, что в моих силах, если вы согласитесь разобраться во всем этом, — загорелся от услышанного Боб, тем самым сделав тот первый шаг, на который я и рассчитывал. — Видите ли Боб, я не могу провести какое-то официальное исследование данного феномена, так как профессор Говард Блэк настрого запретил мне поднимать на обсуждение любую тему, касающуюся четвертого этажа, поэтому я не знаю, как мне быть, хоть мне и очень хочется разрешить эту головоломку. Ну не могу же я взять и заявиться сюда ночью, чтобы рыскать по этажам, пока основная часть персонала клиники уже разъехалась по своим домам. Я же не ночной воришка, чтобы так поступать, да и кто меня пустит, — произнес я все с тем же огорчением, всем своим видом изображая насколько мне обидно, от собственного бессилия в данной ситуации. Но на самом деле я лишь закинул удочку, в надежде, что Боб попадется на мой крючок. — Да, я вас понимаю, сэр, — вздохнул Боб, по лицу которого было видно, что в его голове в этот момент зреет какая-то идея. Но высказать ее мне он бы все равно не успел, так как мы подошли к кабинету доктора Генриха Шульца, а это означало, что с Бобом мне уже пора было прощаться. Но на то и был мой расчет, я хотел оставить Боба мучиться с идеей в голове, которую он за все время, пока я общаюсь с пациентами, как следует обдумает, чтобы преподнести мне уже готовое решение. — Доброе утро, мистер Джереми, — дверь кабинет отварилась и оттуда выглянула голова доктора Шульца. Я прошел в кабинет доктора Шульца, который любезно предложил мне выпить чашечку чая перед тем, как я начну общаться с пациентами. Но я вежливо отказался, ссылаясь на то, что к чаю я лучше приступлю после окончания своей работы, либо же во время небольшого перерыва. Доктор отнесся с пониманием, и поэтому сразу предложил приступить к делу. — Доктор Смит, с кем из пациентов вы хотите начать сегодняшнее общение? — уточнил Генрих. — Давайте придерживаться уже сформировавшейся последовательности, — ответил я. — Понял вас, тогда проходите в комнату, а я сейчас приведу мисс Шифер, — произнес доктор и удалился, оставив меня в кабинете совершенно одного. Но нет, это не тот случай, чтобы выскочить в коридор и броситься к лестнице на четвертый этаж, мое исчезновение мгновенно обнаружат, а что-то выяснить за несколько минут я явно не смогу. Я понимал абсурдность этой мысли, но она все равно возникала в голове, как некий возможный вариант, один из огромного множества. Поэтому отбросив его я покорно пошел в соседнюю комнату, где стал дожидаться мисс Элизабет. Примерно через десять минут вернулся доктор в компании уже знакомой мне рыжеволосой девушки. — Здравствуйте, Джереми, — поприветствовала она меня, усаживаясь в кресло напротив. — Доброе утро, Элизабет, как поживаешь? — улыбнулся я. — Спасибо, все хорошо. Я рада, что вы решили еще раз встретиться со мной, видимо у вас есть какая-то интересная тема для обсуждений, ради которой вы вновь вернулись сюда. — Ну можно и так сказать, вообще у меня множество интересных тем для обсуждений, в том числе и те темы, которые я хочу обсудить исключительно с тобой, ведь они касаются лишь тебя. — Что конкретно вы хотели бы обсудить, Джереми? — только сейчас я смог рассмотреть ее большие голубые глаза, которые, в противовес ее приветливой улыбке, были наполнены нескрываемой печалью. В них читалась глубокая внутренняя боль, терзавшая ее на протяжении многих лет жизни, это то, что ты никак не спрячешь, как бы не старался это сделать. Глаза, они всегда выдают правду, они не способны скрыть то, что по-настоящему происходит во внутренних глубинах самого человека. — Элизабет, в прошлый раз, когда мы с тобой прощались, ты сказала, что общение со мной дает тебе какое-то необъяснимое чувство надежды. Скажи, пожалуйста, что ты имела ввиду под этими словами? — Я не могу этого объяснить, Джереми, это какое-то внутреннее чувство, оно не поддается логическому воздействию, но я явно что-то ощутила, когда увидела вас, — произнесла девушка задумавшись. — Ты сталкивалась с этим ощущением ранее? — начал расспрашивать я. — Сложно сказать, наверное, да. Знаешь, это было когда-то давным-давно, еще в моем раннем детстве, когда я была еще совсем ребенком, думающем о том, что мир вокруг чист и прекрасен, тогда я чувствовала нечто подобное, но тогда оно не было связано с надеждой, скорее оно было связано со свободой, которую я ощущала, и сейчас, глядя на тебя, я чувствую этот едва уловимый вкус свободы. Словно я вновь вернулась в те далекие времена, когда еще не знала, что существует зло, затаившиеся где-то неподалёку, что вокруг бродит коварное предательство и ужасающая боль норовит завладеть моим наивным детским сердцем. — Как думаешь, почему я вызываю у тебя такие ассоциации? — Чувства, Джереми, ты вызываешь определенные чувства, возможно, потому, что ты слишком любопытен. — Любопытен? — переспросил я. — Да, как я в далеком детстве, когда была еще наивна и чиста. Знаешь, мне кажется, что я чувствую в тебе свободу, которая когда-то была и у меня. В тебе что-то пробуждается, ты похож на человека, который очень долго спал, но в один прекрасный день проснулся и стал другим, и сейчас этот другой живет в тебе, смотря на мир совсем иными глазами. Не гони его, он может оказаться куда более настоящим, чем тот к которому ты так привык. — Интересная мысль, я ведь действительно стал чувствовать что-то происходящее со мной в последнее время, и не могу понять, к добру это или нет. Но в одном уверен точно, я стал отдалятся от себя прежнего. — Глаза о многом говорят, Джереми, согласен? — спросила девушка. — Да, с этим сложно не согласиться, — улыбнулся я. — О чем тебе говорят мои глаза, Джереми? — словно прочла мои недавние мысли собеседница. — О боли, рвущей тебя в клочья, Элизабет. Я вижу это, я понимаю, что ты сейчас испытываешь внутри себя. — Ты и правда странный. Ты мне чем-то напоминаешь меня, только ты сильнее и умнее, — улыбнулась Элизабет. — Почему ты так считаешь? — удивленно спросил я. — Ну ведь я здесь, а ты там, — хихикнула она в ответ. — То есть ты считаешь, что твое попадание в клинику связано с тем, что ты была недостаточно умной, чтобы этого избежать? — рассмеялся я. — Возможно, это так, а может просто потому, что ты смог справиться с тем, с чем я справиться не смогла. Я всегда считала себя сильным, умным и целеустремленным человеком. Да, я действительно многого могла добиться, все схватывала на лету, не была зажатым и закомплексованным человеком, но я не смогла дать отпор собственным мыслям, они сильнее меня, как и сильнее боль, которую они тащат за собой. Оно разрушает меня. И когда это происходит, то я опускаю руки, не могу бороться, лишь мечтаю умереть, ведь моя жизнь уже сломана, ее не починить, у нее нет будущего, — вздохнула девушка, чей взгляд в этот момент устремился куда-то в стену за моей спиной. — Почему ты считаешь, что у твоей жизни нет будущего? Что бы не произошло с тобой когда-то, оно не должно ставить крест на тебе, ты же прекрасно это понимаешь, Элизабет? — попытался вдохновить ее я. — В состоянии ясного ума, я понимаю это, но в состоянии приступа, перестаю разумно мыслить, считая верным лишь то, что выгодно моему состоянию на тот момент времени, — пояснила она. — И ты никак не можешь совладать с этим? — я сосредоточенно смотрел на свою собеседницу. — Нет, это невозможно, я не могу. От идиотских поступков я попала сюда, где прохожу курс реабилитации, пью мерзкие таблетки, которые успокаивают психику, но я знаю, что это не вылечит меня, я буду сумасшедшей до конца своих дней. И скажу тебе честно, мне не хочется, чтобы эти дни были долгими, — поделилась со мной Элизабет. — Возможно, что мне тяжело оценить те страдания, с которыми ты сталкивалась, но я уверен, что ты сдалась слишком рано, ты же очень умный и приятный собеседник, а значит и человек из тебя замечательный, стоит ли хоронить такое сокровище? — произнес я слегка возмущенным тоном, чтобы собеседница заметила мое легкое недовольство по поводу ее взглядов касательно самой себя. — Вы мне льстите, Джереми, но мне все равно приятно это слышать, — слегка рассмеялась девушка. Это был тот самый смех, который вместо радости пробуждал печаль. Оказывается, что даже смеяться можно было с болью, которую тебе никак не удается затмить, поэтому она проявляется повсюду, в каждом поступке, движении и даже слове, ты настолько пропитался ей, что больше не можешь жить без нее, ты стал с ней одним целым, ты стал ею, а она стала тобой. — А чем ты увлекаешься, можешь рассказать? Про космос мы с тобой немного поговорили, а чем еще? — я решил перевести разговор в несколько более приятное для обсуждения русло. — У меня много увлечений, я изучаю иностранные языки, учусь игре на фортепьяно, слушаю музыку, читаю книги, пишу стихи, вот первое, что пришло на ум, — пожимая плечами произнесла девушка. — Как здорово, у тебя столько всевозможных занятий, это невероятно, даже завидую тебе в этом, ведь я настолько примитивен, что абсолютно ничего не знаю кроме своей работы, — восхищенно воскликнул я. — Я уверена, что у вас еще есть увлечения, просто вы о них забыли. Вот хотя бы книга, которую вы сейчас пишите, ведь это серьезный шаг, написать о такой необычной проблеме. Что-то же побудило вас, что-то сказало вам о том, что вы не просто человек, который все свое существование хочет провести на одной работе, а тот, кто хочет получить от своей жизни нечто большее. Простой человек не увлекается творчеством, это удел чокнутых, — рассмеялась Элизабет. — Ну, с этим сложно поспорить, то, что я чокнутый, уже стало моей навязчивой идеей, которая все чаще и чаще находит свое подтверждение в окружающем мире, — подмигнул я собеседнице. — Это вовсе не удивительно, какой нормальный человек придет в психиатрическую лечебницу ради того, чтобы пообщаться с местными умалишенными, — продолжала смеяться девушка. — Ну хватит уже утрировать, не такие уж тут все и умалишенные, вполне приятные и адекватные люди, лишь немного непривычные для типичного мира, — с улыбкой на лице я пытался всерьез оправдать здешних пациентов. — Этого совсем и не хочется, — вдруг серьезным голосом произнесла собеседница. — Чего именно? — уточнил я. — Быть привычными для типичного мира, мне не хочется угождать ему, мне плевать на его мнение, я хочу быть собой. Какой бы уродливой не считал меня этот мир, но я не буду под него подстраиваться, — пояснила Элизабет.