— Надеялся выслужиться перед этими псами, — сказал старик с горечью. — Мне уже давно следовало бы разделаться с ним. Окружив своего вожака, они осмотрели его раны. — Подумайте лучше о себе, со мной все кончено. До сегодняшнего дня я считал, что мы никчемные люди. Но теперь, перед лицом смерти и тех, кто нас преследует, я начинаю думать, что мы собой что-то представляем. Быть может, больную совесть тех, кто нас преследует. Взгляд его прояснился, и уже на пороге смерти, здесь, в затерянном уголке среди скал, он стал вспоминать родных, свою деревню, думал обо всех деревнях, о родной стране, о целом мире и даже о вселенной с ее сверкающими звездами, о правде и неправде. — Они свое получили и теперь вернутся не скоро, — произнес он с трудом. — Дождитесь ночи, ночью… Он недоговорил. Изо рта его хлынула кровь. Хасан не мог удержаться и горько заплакал. — Такая уж судьба, малыш. Крепись, тебе еще и не такое придется увидеть, — сказал ему старик. — А если попробовать все-таки прорваться, — молвил Лахдар. — Надо продержаться до ночи, — сказал в ответ старик, — иначе они нас всех перебьют. Нас было двенадцать. Теперь осталось только пять. А у них целая армия. Главное, не подпускайте их близко. Вся надежда на эти скалы. Чтобы добраться до нас, им надо выйти из-под прикрытия. Клянусь биться до самого конца. — Мы все будем драться до последнего, — вторили ему остальные. — Нам смерть не страшна. А они боятся умереть. В этом наше спасение и единственный шанс на успех, — сказал старик. А в другом лагере говорил каид: — Они окружены. Бежать им некуда. — Я не хочу туда идти! — крикнул какой-то крестьянин. — Мы не хотим больше туда идти! — подхватили и все остальные. — Они хорошо там укрылись. — Если не считать первых трех, мы даже не знаем, есть ли у них убитые. — Пусть жандармы идут. — Их надо перебить всех до одного, — говорили жандармы. — Это послужит уроком. Раз уж удалось заманить их в мышеловку, нельзя допускать, чтобы они скрылись, каид. — Крестьяне не хотят больше туда идти. Говорят, пусть жандармы идут. — Ну нет, — живо возразил жандарм, стараясь скрыть свой страх. — Скажи им, что они мобилизованы на борьбу с бандитизмом. Ведь бандиты грабят не меня, а их. Пусть они и идут. Это ты обязан мобилизовать туземцев. Прикажи им наступать, иначе это сделаю я с помощью вот этой штуки. Он показал на свой карабин. Каид заговорил: — Если не пойдете, я расскажу жандармам все, что про вас знаю. Аллаху все ведомо, он знает, что каждому из вас есть в чем себя упрекнуть. Украл яйцо, иголку, курицу, барана или быка — все едино, за все полагается тюрьма. Я напущу на вас судебного пристава, и уж он возьмется за вас, отберет урожай, скотину. А жандармы, вот эти самые, отправят вас на каторгу. Лучше уж разделаться поскорее с теми, и дело с концом. Окружим их. Они как в мышеловке. Жандармы спешились и тоже, в свою очередь, взялись за крестьян, подталкивая их штыками в спину. — А ну, вперед! — приказывали они. — Вперед! — орал каид. — Бессовестные псы! И чтобы я вас больше не видел у моего амбара! Крестьяне выглядели теперь совсем иначе. Некоторые были ранены. Они продвигались вперед, искоса поглядывая на жандармов, шедших следом за ними. Они пожалели, что явились сюда, что набросились на горстку людей, которые ничего им плохого не сделали и ничем перед ними не могли похвастать, больше того, были такими же бесправными, как они. Увидев, как те сражались, не щадя жизни, они все в глубине души желали им удачи. Крестьяне продвигались так медленно, что жандармы, раскрасневшись от злости, открыли пальбу. Пули градом сыпались на маленькую группу людей. Жандармы стреляли из автоматов. Конца этому, казалось, не будет. Мятежникам пришлось укрыться за скалами. — Они опять идут. На этот раз с жандармами. Будьте готовы. Новая автоматная очередь с более точным прицелом раздробила скалы. Как смерч, закружили осколки, угодив старику и Омару прямо в лицо. Когда они подняли головы, Хасан увидел, что кровь течет у них по лбу и по щекам. Побледнев, он кинулся осматривать раны старика. — Пустяки, — сказал тот. — Это всего лишь осколки. Омар перепугался, увидев на себе кровь. — Они в меня попали! — твердил он, весь дрожа. — Они в меня попали!.. И если бы не Лахдар, который силой удержал его, схватив за талию, он вскочил бы на ноги под огнем жандармов. — Пустяки, — успокаивали его остальные. — Дай-ка посмотреть. Лахдар вытер кровь рукой и осмотрел раны. — Пустяки, — подтвердил он. — Только осколки. Болеть будет сильно, но это не опасно. Кровь уже застывает. Скоро перестанет течь. Заряжай ружье. Они идут. Пальба с новой силой возобновилась с двух сторон. Крестьяне попрятались под деревьями, отказываясь идти вперед. Жандармы надрывались от крика: — Стадо баранов, жалкие трусы! Пойдете вы, наконец, или нет? Они принялись колотить крестьян прикладами. — Жаль, что их не достанешь, — сказал старик. Вдруг на самом гребне за деревом показался жандарм. Видно, он хотел точно установить место, где укрылись мятежники. В руках у него что-то было. — Наверное, граната, — сказал старик, неторопливо прицелился и нажал на спусковой крючок. Жандарм рухнул наземь. Граната взорвалась. Земля задрожала, и с оглушительным грохотом взметнулось облако пыли. Жандармы прекратили огонь и бросились к своему товарищу. Еще двух жандармов ранило в ногу. «Ай-ай!» — стонали они, корчась от боли. Когда старик выстрелил, жандарм, державший гранату, упал на нее. Взрывом его разнесло на куски. Жандармы в ужасе заметались, ничего не видя вокруг. Воспользовавшись этим, крестьяне тут же разбежались. — Что случилось? — спросил оглушенный Хасан. — Это наш шанс. Бежим! — приказал старый Усач. Они стали пробираться ползком между скал по направлению к деревьям, оставленным крестьянами. — Если доберемся до леса, — сказал старик, — ступайте на север. Лес там такой густой, что никто вас никогда не найдет. Они уже почти достигли деревьев, когда лавина огня снова обрушилась на них. Пули свистели и впереди, и позади, и рядом. Их прижало к земле. Хасана ранило в руку, кровь лилась из сквозной раны. Его подташнивало. Старик полз, оставляя за собой кровавый след. Лахдар не шевелился, изрешеченный пулями. В тот момент, когда Омар сделал последний прыжок, чтобы добраться до леса, его задела пуля, и он со стоном покатился в чащу. Жандармы продолжали стрелять наугад. Как только они оказались под прикрытием деревьев, старик, едва переводя дух, прислонился к стволу. — Только мы уцелели. Да ты, я вижу, тоже ранен, — сказал он Хасану. — А ну-ка покажи! Побледневший Хасан присел рядом с ним. Теперь он чувствовал боль. Старик перевязал ему руку, размотав свой тюрбан, и, глядя на него с нежностью, отеческим тоном сказал: — Ступай, малыш. Я не хочу, чтобы они поймали или убили тебя. У меня был сын, такой же, как ты. Они убили его. Застали, когда он жарил зерна пшеницы, и убили. Чтобы отомстить за него, я и стал разбойником. Я отомстил. Но раз стал разбойником, тут уж ничего не поделаешь, это на всю жизнь. Для меня все кончено. А тебе надо бросать, пока не поздно. Поищи себе другое занятие. — Пойдем со мной, дядя! — молил Хасан. — Будем вместе. Тебя вылечат, вот увидишь. Старик поднял рубашку. Грудь его была покрыта сгустками крови. — Посмотри. Дальше идти я не могу. Оставь меня и беги. Хасан хотел было поддержать его, помочь ему подняться. Старик сделал последнее усилие, чтобы встать на ноги. Но, едва поднявшись, тут же упал замертво. Хасан покатился на землю вместе с ним. Он оплакивал его, как родного отца, дрожа всем телом, словно малый ребенок. Вдруг до него донесся голос каида. — Все погибли, — сказал он. Но жандармы упорно продвигались вперед. Хасан решил уйти, поклявшись себе, что отплатит каиду при первой возможности. Бесшумно, словно дикий зверь, он скользнул в лес. В густой чаще тянуло запахом прелой земли. Под деревьями он увидел сгнившие грибы и желтые, едва раскрывшиеся цветы. Кое-где в просветах между деревьями виднелось ярко-голубое небо. По нему, свернувшись клубочком, мирно плыло в обратную сторону белое облачко. XXXVI Надругавшись над мертвыми, жандармы вместе с каидом двинулись обратно в деревню, унося с собой в мешке останки своего товарища. Двое раненых тихо стонали. Солнце клонилось к закату. Тени становились длиннее. Жандармы, рассвирепев, окружили деревню. Подручные каида стали выволакивать всех жителей на улицу. Залаяли собаки. Послышалось мычание коров, рев ослов, крики женщин, рвавших на себе волосы, плач детей. Жандармов обуревала жажда мести, в их хмурых, суровых взглядах застыла жестокая решимость. Мужчин, отделенных от остальной массы людей, окружили конные жандармы во главе с каидом. Его тень, мрачная, угрюмая, распласталась на земле, словно хищная птица. Он был готов на все. Круг замкнулся. Упитанные кони пофыркивали. Крестьяне с поднятыми вверх руками молча ждали. — Расскажи им, каид, что произошло, — сухо приказал жандарм Рено. Удивленный каид невнятно забормотал: — Вы знаете… у них…