Он обходит стол и гладит меня по плечам: – Ты ничего не испортишь. Хочешь, повторим все по шагам еще раз? Я киваю. Мы уже раз пять репетировали предстоящий разговор, попутно проверяя исправность оборудования. Лео изображал Джозефа. Иногда он был общительным, иногда враждебным. Иногда просто замолкал и уходил в себя. Я говорю воображаемому Джозефу, что теряю уверенность в своих силах; что, если я действительно собираюсь покончить с ним, мне нужно думать о его поступках, а не о глобальном геноциде; нужно увидеть лицо или услышать имя одной из его жертв. В любом из разыгрываемых сценариев я выуживаю из него признание. Но все же Лео не Джозеф. Я делаю вдох: – Спрошу его, как он себя чувствует… – Хорошо, или задай еще какой-нибудь обычный вопрос. Главное, не дай ему почувствовать, что ты нервничаешь. – Отлично. Лео садится на табуретку рядом со мной: – Тебе нужно, чтобы он раскрылся сам, без твоего нажима. – А что сказать ему о бабушке? Лео отвечает не сразу: – В обычной ситуации я бы вообще не стал упоминать Минку. Но ты обмолвилась ему о смерти кого-то из родных. Так что действуй по ситуации. Но если заговоришь о ней, не вдавайся в подробности, что она из переживших Холокост. Я не могу гарантировать, как он отнесется к этому. Я утыкаюсь лицом в ладони: – А ты не можешь просто допросить его? – Могу, но он наверняка почует неладное, если вместо тебя в больнице появлюсь я. Наш план состоит в том, что Лео будет находиться в фургоне, припаркованном на другой стороне улицы, напротив дома Джозефа. При таких условиях приемник – коробка размером с небольшой чемоданчик – будет хорошо улавливать сигнал с прикрепленного ко мне передатчика. Пока Лео, спрятавшись в фургоне, будет вести наблюдение, я буду в доме у Джозефа. Мы договорились об условных словах. – И если я скажу: «Сегодня я должна встретиться с Мэри…» – Тогда я вломлюсь в дом с пистолетом, но не смогу сделать прицельный выстрел, не оттолкнув тебя. Так что я лучше использую приемы джиу-джитсу, за которые получил синий пояс в седьмом классе. Я отшвырну Джозефа от тебя, как драное пальто, и припечатаю к стене, сжав ему горло. Я скажу: «Не заставляй меня делать то, о чем мы оба пожалеем». Звучит как в кино, да так и есть, но я раз десять использовал эту фразу при задержаниях, и она срабатывала. Я отпускаю Джозефа. Он валится на пол у моих ног и признается не только во всех военных преступлениях, совершенных в Освенциме, но и берет на себя ответственность за колоссальные ошибки компании «Кока» с ее новой колой и все неувязки второго сезона сериала «Секс в большом городе». Он ставит подпись на пунктирной линии… А дальше – звонок в местное отделение полиции, его берут под арест, а мы с тобой уезжаем и растворяемся в закате. Я с улыбкой качаю головой. У Лео действительно есть пистолет; правда, он заверил меня, что после смены в лагере Вакатани, где он был в пятом классе, любое оружие для него лишь способ покрасоваться; что он не попадет в мишень размером с Австралию. Понять, правду ли говорил Лео, трудно, но я полагаю, он привирал. Не могу поверить, что Министерство юстиции доверило бы ему ношение оружия, не научив, как им пользоваться. Лео смотрит на часы: – Нам пора идти. Готова снаряжаться? Трудно спрятать на себе жучка, когда на улице лето. Обычно я ношу джинсовые шорты и майку, но они слишком плотно облегают тело, микрофон не спрячешь. Приходится надевать свободное летнее платье. Лео дает мне передатчик – он размером с мини-айпод, с маленьким крючком, который можно прицепить к поясу или ремню, но ни того ни другого у меня нет. – Куда мне его положить? Лео оттягивает ворот платья и кладет передатчик в одну из чашечек моего лифчика. – Так удобно? – Удобно? – говорю я. – Ничуть. – Ты говоришь, как подросток. – Он продевает провод с маленьким микрофоном под моей рукой и обводит его вокруг талии. Я опускаю верх платья, чтобы ему было удобнее. – Что ты делаешь? – удивляется Лео, пятясь от меня. – Облегчаю тебе работу. Он сглатывает: – Может, ты сама это сделаешь. – Чего ты вдруг так оробел? Разве это не то же самое, что запереть дверь конюшни, когда всех лошадей вывели? – Я не оробел, – скрипит зубами Лео. – Я изо всех сил стараюсь сделать так, чтобы мы приехали в больницу вовремя, и твои выходки мне не помогают. Можешь просто прикрепить его? И надень свое чертово платье! Наконец микрофон и передатчик пристроены. Мы проверяем синхронизацию каналов с приемником, который будет у Лео в машине. Я сажусь за руль; Лео занимает пассажирское сиденье, приемник кладет на колени. Сперва мы подъезжаем к дому Джозефа, где высаживаем Еву и проверяем работу передатчика на расстоянии. – Порядок, – говорит Лео, когда я возвращаюсь в машину, наполнив для Евы миску водой, разбросав ее игрушки по гостиной и пообещав ей, что Джозеф скоро приедет. Следуя указаниям навигатора, я направляюсь на парковку, где Лео должен встретиться с кем-то из Министерства юстиции. Сам он притих, прокручивает в голове, что и как предстоит сделать. На парковке всего одна машина – небольшой фургон. Как же доберется до дома пригнавший его сюда человек? Фургон голубой, на борту надпись: «Ковры Дона». С места водителя вылезает мужчина и взмахивает своим бейджем. – Лео Штайн? – Ага, – кивает он в открытое окно. – Секундочку. Нажав кнопку, Лео поднимает стекло, чтобы наш разговор не был слышен, и говорит: – Не забудь про шумовые помехи. Их не должно быть. – Я помню. – Значит, если он захочет послушать Си-эн-эн или передачу по национальному радио, приглуши приемник. Отключи мобильный. Не включай кофемолку. Не используй ничего, что может повлиять на передатчик. – (Я киваю.) – Помни, что «почему» – это не наводящий вопрос. – Лео, мне не упомнить все это. Я не профессионал… Он на мгновение задумывается. – Тебе нужно всего лишь немного вдохновения. Знаешь, что сделал бы сегодня Дж. Эдгар Гувер, будь он жив? – (Я мотаю головой.) – Визжал бы и царапал крышку своего гроба. Ответ настолько неожиданный, настолько нелепый, что я прыскаю со смеху, не успев даже рот прикрыть. – Поверить не могу, я с ума схожу от страха, а ты шутки шутишь. – Разве это не самый подходящий момент? – спрашивает Лео, наклоняется и чмокает меня в щеку. – Инстинкт подсказал тебе засмеяться. Следуй своим инстинктам, Сейдж. Пока врач дает нам инструкции, как вести себя после выписки, я размышляю, думает ли Джозеф о том же, о чем и я: что мертвецу – а он надеялся умереть – ни к чему беспокоиться о количестве потребляемой соли, отдыхе и обо всем прочем, что написано в распечатанном для нас листе с рекомендациями. Девушка-волонтер, везущая Джозефа в кресле на колесах к выходу, узнает его. – Вы ведь мистер Вебер, да? – спрашивает она. – Мой старший брат учился у вас немецкому. – Wie heißt er? Девушка смущенно улыбается: – Я учила французский. – Как его зовут? – Джексон, – отвечает девушка. – Джексон О’Рурк. – О да, – говорит Джозеф. – Он был прекрасным учеником. Когда мы оказываемся в вестибюле у входа, я беру кресло Джозефа на себя, выкатываю его на улицу и ставлю в тень под портиком. – Вы и правда помните ее брата? – Совсем не помню, – признается Джозеф. – Но ей этого знать не нужно. Пока иду на парковку за машиной и подъезжаю к Джозефу, чтобы ему не пришлось идти далеко, я продолжаю размышлять о его разговоре с девушкой. Многие ученики помнят Джозефа, многие горожане считают его истинным гражданином, и все благодаря легкости, с какой он общается с людьми, скрывая свое истинное лицо. Да, это был великолепный план. Когда вы, глядя в глаза другому человеку, жмете ему руку, называете свое имя, разве у него есть причины не верить вам? – Это новая машина, – говорит Джозеф, пока я помогаю ему усесться на пассажирское место. – Арендованная. Моя в ремонте. Я ее угрохала. – Авария? Ты не пострадала? – спрашивает старик.