– Твоя мать, – продолжает Джозеф. – Она была первой. У меня отваливается челюсть. – Вы знали мою маму? – Я познакомился с ней много лет назад, когда работал в старшей школе. Преподаватель истории религий пригласил ее рассказать об иудаизме. Во время перерыва я столкнулся с ней в учительской. Она сказала, что ее нельзя назвать образцовой иудейкой, но это все же лучше, чем ничего. Похоже на маму. Я даже смутно помню, что она действительно выступала перед классом моей сестры, и Пеппер жутко стеснялась. Могу поспорить, теперь она все отдала бы за возможность побыть рядом с мамой. От этой мысли у меня перехватывает дыхание. – Мы разговорились. Она, конечно, заметила мой акцент и сказала, что ее свекровь была родом из Польши и выжила в концлагере. Я замечаю, что, говоря о моей бабушке, Джозеф использует прошедшее время, и не поправляю его. Не хочу, чтобы он вообще знал о ней. – Что вы ей сказали? – Что меня отправили на учебу за границу во время войны. Много лет я пытался снова войти с ней в контакт. Я чувствовал, что наша встреча – это судьба. Она не только сама еврейка, но к тому же породнилась по браку с бывшей узницей концлагеря. Лучшего человека, который мог бы дать мне прощение, не найти. Я думаю, как отреагировал бы на это Лео: «Один еврей не может заменить другого». – Вы хотели попросить, чтобы она убила вас? – Помогла умереть, – поправляет меня Джозеф. – Но потом я узнал, что ее больше нет. А затем встретил тебя. Сперва я не знал, что ты ее дочь, но, когда это стало ясно, понял: жизнь свела нас не случайно. Я должен был обратиться к тебе с просьбой, которую не успел высказать твоей матери. – Голубые глаза Джозефа наполняются слезами. – Я не умру. Я не могу умереть. Можешь считать мою уверенность в этом глупой, но иного мне не дано. Я невольно вспоминаю сочиненную бабушкой историю про упыря, который молил о смерти как об освобождении от вечных страданий. – Едва ли вы вампир, Джозеф… – Это не значит, что я не был проклят. Посмотри на меня. Я уже должен был умереть несколько раз. Я сидел под замком почти семьдесят лет. И почти семьдесят лет искал ключ от него. Может быть, он есть у тебя. Лео сказал бы, что Джозеф преследовал меня и мою семью. Лео сказал бы, что и сейчас Джозеф расценивает евреев лишь как средство достижения цели, считает их не личностями, а пешками. Но если кто-то ищет прощения, не означает ли это автоматически, что он не может быть монстром? Само отчаяние разве не делает его снова человеком? Интересно, что думала о Джозефе Вебере моя мать? Я беру старика за руку. Эта рука сжимала пистолет, из которого была застрелена бабушкина лучшая подруга и бог знает сколько еще других людей. – Я сделаю это, – клятвенно обещаю я, хотя в тот момент не уверена, лгу я ради Лео или говорю правду для самой себя? Мы едем к дому Джозефа, но Лео не пойдет со мной внутрь. – Без ордера на обыск? Ни за что в жизни! Я считаю, что этот случай – другое дело, ведь мне нужно только забрать собаку, а не искать улики. Запасной ключ Джозеф хранит внутри сидящей на крыльце каменной лягушки, в потайном отделении со скользящей дверцей. Когда я открываю дверь, Ева с неистовым лаем бросается мне навстречу. – Все хорошо, – говорю я маленькой таксе. – Он поправится. По крайней мере, до вечера доживет. И кто возьмет к себе собаку, если его экстрадируют? На кухне беспорядок. Тарелка скинута со стола и разбита, следов еды нет (работа Евы, полагаю), стул опрокинут. На столе – заменитель соли, который, вероятно, добавлял в еду Джозеф. Я поднимаю стул, собираю осколки тарелки и подметаю пол. Выбрасываю заменитель соли в мусорное ведро, мою оставленную в раковине посуду и вытираю столешницы. Потом роюсь в кладовой Джозефа в поисках корма для Евы. Там стоят пакеты с кашей быстрого приготовления, рис, горчица, макароны. По крайней мере три коробки чипсов из кукурузной муки. Это выглядит… так обыкновенно, хотя я сама не знаю, чего ждала. Чем, по-моему, должен питаться бывший нацист? Отправившись на поиски собачьего ящика или матраса, я оказываюсь на пороге спальни Джозефа. Постель аккуратно застлана белым одеялом, белье с узором из крошечных фиалок. В комнате по-прежнему стоят два комода, на одном – шкатулка с драгоценностями и женская щетка для волос. На прикроватной тумбочке – будильник, телефон и собачья игрушка. С другой стороны кровати на тумбочке лежит роман Элис Хоффман с закладкой между страницами, а рядом с ним – банка крема для рук с запахом розы. У меня щемит сердце. Джозеф так и не смог избавиться от вещей покойной супруги. Но этот человек, который обожал жену, безумно любит свою собаку и питается чем ни попадя, убивал других людей, не моргнув глазом. Я беру с тумбочки собачью игрушку и вместе с Евой, которая продолжает виться у моих ног, иду к машине, где нас ждет Лео. Собака сидит у меня на коленях и жует нитки, торчащие из обрезанных штанин шортов, пока мы едем ко мне домой. – Он сказал, что знал мою мать, – говорю я Лео. Тот косится на меня: – Что? Я передаю ему слова Джозефа. – Как бы он поступил, если бы знал, что моя бабушка жива? Лео некоторое время молчит. – А ты уверена, что он этого не знает? – О чем ты? – Вдруг он играет с тобой. Он и раньше обманывал тебя. Черт, да он лгал всему миру больше полувека! Может, узнал, кто такая Минка, и прощупывает почву, чтобы выведать через тебя, помнит ли она его и то, что он творил в лагере. – Ты действительно думаешь, что после стольких лет он будет пытаться очистить свое имя от обвинений в краже? – Нет, – отвечает Лео, – но после стольких лет он все еще может желать, чтобы те, кто способен опознать в нем нациста, держали рот на замке. – По-моему, это далековато от реальности, тебе не кажется? – Как и окончательное решение еврейского вопроса, но тогда дело зашло довольно далеко, – замечает Лео. – Вероятно, я бы тебе поверила, если бы Джозеф не просил меня убить его. – Потому что он знает: ты не способна на это. Вот и преследует тебя. Он может заморочить голову тебе, но не твоей бабушке, – говорит Лео. – Она была там. А с новым Джозефом Вебером не встречалась. Она знакома с животным, со зверем. В конце концов, если он не доберется до нее через тебя, то может пойти на убийство или с твоей помощью попытается убедить ее, что изменился и заслуживает прощения. В любом случае он выиграет. Я таращусь на Лео, немного уязвленная тем, что он мог так обо мне подумать. – Ты и правда веришь, что я пошла бы на это? Лео сворачивает к моему дому, но на подъездной дорожке стоит машина. Из нее выходит Адам с букетом лилий. – Люди нуждаются в прощении по разным причинам, – бесстрастно произносит Лео. – И я думаю, ты лучше других понимаешь это. И по-моему, Джозеф Вебер прекрасно тебя просчитал. Лео кладет руки на руль и глядит прямо перед собой. Ева у меня на коленях начинает лаять на незнакомца, который поднимает руку с букетом и неловко машет ею. – Я буду на связи, – говорит Лео и впервые за два дня не смотрит мне в глаза. – Береги себя, – добавляет он. Я понимаю, что это предостережение относится не к Джозефу. Лилии я оценила бы, если бы не знала, что местный флорист делает Адаму большую скидку на цветы – об этом сам Адам мимоходом обмолвился, когда мы готовились к похоронам мамы. Вообще-то, насколько я понимаю, этот букет остался от утренней похоронной церемонии. – Мне что-то не хочется разговаривать с тобой, – говорю я, проходя мимо Адама, но он ловит меня за руку, притягивает к себе и целует. Интересно, Лео уже отъехал достаточно далеко или все еще видит нас? Да какая мне разница! – Вот и она, – бормочет Адам, не отрываясь от моих губ. – Я знал, что девушка, от которой я без ума, где-то здесь. – На самом деле она на другом конце города жарит курицу тебе на ужин. Понимаю, за всем не уследишь. – Я это заслужил, – говорит Адам и вслед за мной входит в дом. – Но я потому и приехал, Сейдж. Ты должна меня выслушать. Он ведет меня в гостиную. Я понимаю, что мы с ним нечасто проводили время здесь. Когда он приходил, мы обычно сразу отправлялись в спальню. Адам сажает меня на диван и берет за руку: – Я люблю тебя, Сейдж Зингер. Люблю, как ты выставляешь ногу из-под одеяла, когда спишь, и как хрустишь попкорном, когда мы смотрим кино. Люблю твою улыбку и мысок волос у тебя на голове. Это штампы, я знаю, но, увидев тебя вчера вечером с этим парнем, я понял, как много теряю. Я не хочу, чтобы тебя кто-нибудь увел, пока я тяну с решением. А потому говорю честно и просто: я люблю тебя и хочу быть с тобой навеки. – Адам встает на одно колено, не выпуская моей руки. – Сейдж… выходи за меня. Я ошалело смотрю на него. А потом разражаюсь хохотом, хотя и уверена, что он ожидал совсем не такой реакции. – Ты ничего не забыл? – Кольцо… я знаю, но… – Не кольцо. А то, что у тебя есть жена.