Глава 4 Монгольская империя Подобно гуннам, готам и вандалам, которые за восемь веков до того смели всё на своем пути, монголы, оставив родину, прошли по Евразии. В кочевых племенах охотников-собирателей, живущих за счет захваченных земель, каждый мужчина воспитывался воином. Бродячие отряды, численностью не более нескольких сотен человек, поддерживали кочевания. Развитие цивилизации не было бы возможным и без прохождения «второй стадии» – пастушества. И даже в таких обществах передвижение большими группами было обусловлено тем фактом, что воины обеспечивали стада, в том числе приносящие пропитание. Именно так Мухаммед смог собрать 10 000 человек для своего похода на Мекку. Оседлое скотоводство можно назвать третьей стадией развития общества: общества с оседлым скотоводством отличались изощренностью, ведь излишки продукции могли обеспечить им досуг, развитие культуры и постоянно действующую армию. По иронии судьбы, эти культурные общества не могли так же, как и «варварскиие племена», быстро передвигаться – римляне испытали это на себе. Восточным и западным народам пришлось усвоить этот урок заново, тысячелетие спустя, когда монголы выдвинулись из своих поселений и заполонили оба континента. Ни одну великую империю нельзя назвать принципиально уникальной, но у монголов оказалось достаточно необычных особенностей, чтобы выделить их среди всех других предшествующих и последующих, великих и малых. В истории монголов слишком много противоречий. Они построили самую большую – от Тихого океана до восточных границ Германии, сухопутную империю, которая оказалась и самой недолговечной. С одной стороны, они терпимо относились ко всем религиям: исламу, христианству, буддизму, шаманизму, иудаизму и даосизму. С другой стороны, они же запретили верующим выполнять самые священные их обряды. Например, мусульманам запретили забивать скот халяльным способом, евреям – употреблять в пищу кошерное мясо и практиковать обрезание. Все подданные Монгольской империи должны были следовать «монгольской застольной традиции». Монгольское суеверие, связанное с осквернением воды, запрещало стирку одежды и мытье тела, особенно летом, расходилось с религиями, сильно зависимыми от чистоты и благочестия, не принимавшими нечистоты. Подобные противоречия случались часто. Несмотря на охват завоеванных территорий, Монгольская империя превращала все в руины, не строила больших зданий. Монголы стали причиной создания единственного замечательного памятника – Великой Китайской стены, выстроенной для обороны от них самих. Империя, известная резней, учиненной против врагов, к тому же оставила Европе наследство в виде Черной смерти, чумы, которая унесла еще больше жизней. Даже монгольские императоры остаются для нас загадкой. Чингисхан вошел в историю как самый кровожадный захватчик всех времен, прибегавший к крайним методам для того, чтобы все, что стояло на его пути, кануло в небытие. Напротив, последнего правителя Монгольской империи Запад в своем воображении романтично связывает с сказочной столицей Шанду. Английский путешественник Сэмуэл Перчас написал об этом пару строк: В Шанду Хубилай-хан построил государственный дворец на 25 километрах ровной земли с плодородными лугами, приятными источниками, восхитительными ручьями и животными для охоты и забавы, а в середине его расположился роскошный дом удовольствий, который можно перемещать с места на место[19]. Все, что осталось от Шанду – руины, окруженные заросшим травой курганом, где когда-то стояли городские стены. Все же Хубилай-хан не дотянул до Рамсеса, на склоне дней он покинул Шанду и основал другую столицу в Ханбалыке («город хана») на месте, где сейчас располагается Пекин. Прошло уже много веков, но этот город и его великие памятники развалинами лежат в одиночестве среди ровных песков. Территории Монголии, не имеющие выхода к морю, располагаются в разнотравье обширных степи, окруженной на севере и западе горами, к северу от Китая, за знаменитыми коварными зыбучими и поющими песками пустыни. Равнина Монголии находится примерно на высоте в полторы тысячи метров над уровнем моря, простирается примерно на две с половиной тысячи километров с востока на запад и более чем на восемьсот километров с севера на юг. С незапамятных времен его населяли кочевые племена (по оценкам историков, примерно с 2000 г. до н. э.). Легенды о происхождении этих народов существовали только в устной форме, и на протяжении веков смешивались с буддийским и шаманским фольклором окружающих народов. Но одно оставалось несомненным: эти племенные кочевники считали волка своим легендарным предком и старались подражать его качествам: хитрости, свирепости и вере в силу стаи[20]. Монголы, возможно, отождествляли себя с волком, но лошадь ценилась превыше всего. Лошади монгольской породы – крепкие, коренастые и удивительно выносливые. Скитаясь на свободе, они питаются только травой и способны выдерживать экстремальные температуры пустыни. Летом жара здесь превышает 30 °C, зимой опускается до – 40 °C. Кочевые монгольские племена развивали интенсивные и симбиотические отношения со своими лошадьми, которые обеспечивали их всем необходимым. В пищу употребляли конину, длинные хвосты и гривы этих животных можно было скрутить в веревки, шкура служила материалом для хижин и защищала от пронизывающего холодного ветра, а навоз использовали в качестве топлива. Кобылы давали молоко. Его вываривали до состояния кусочков, которые затем сушили, хранили и носили с собой. При ферментации молока получался кислый алкогольный напиток – кумыс. Плодовитых кобыл доили по шесть раз в день. А в трудные времена, особенно во время войны, кочевник мог перерезать вену на шее своего коня и пить его кровь, чтобы спасти себе жизнь. Лошади могли свободно разгуливать, но будучи натренированными, откликались на зов или свист хозяина, как собаки. Чтобы всегда была свежая лошадка, кочевники брали с собой табун в полдюжины, когда отправлялись преследовать врага. Хотя весил конь всего лишь около 250 кг, он мог носить грузы тяжелее собственного веса. В холодную зимнюю ночь монгол прижимался к нему, чтобы согреться. Когда они добирались до воды, всадник опускался на колени рядом со своим конем, чтобы напиться. Любой мог определить своего коня по особенностям шерсти, но никогда не давал ему имени: конь уже был почти частью его самого, потому и не нуждался в кличке. Монгольские племена начали воевать за территории по мере того, как население степи стало возрастать. Суровые, воинственные люди на лошадках размером с пони, вскоре стали восприниматься грозными и беспощадными. Седла с короткими стременами позволяли всаднику управлять конем ногами и освободить руки для стрельбы из короткого лука стрелами с металлическими наконечниками, нанося при этом точный и смертельный удар. К седлу за спиной всадник привязывал целый арсенал оружия: ятаган, кинжалы, булаву или топор, а также бутылку из кожи с молоком. Вместо доспехов он носил сшитые лошадиные шкуры, обитые металлом. Столетиями складывался целый свод строгих правил, касающихся обращения с лошадьми, и горе было тому, кто их нарушал. Примером тому служит один из указов Чингисхана: «хватайте и бейте всякого, кто их нарушит… голову любого человека, нарушающего их, отрубите немедленно прямо там, где он стоит». Чингисхан родился в отдаленном северо-восточном углу монгольской равнины, где сибирские ветры дуют с северных гор. Согласно местной легенде, по-видимому, неразбавленной позднейшим фольклором, монголы произошли из лесов на склонах гор от волка и оленихи, которая родила Батачигана, первого из монголов, на берегу большого озера, предположительно, Байкала. Через некоторое время потомки Батачигана ушли из лесов в степь, где поселились вдоль реки Онон. Монголы считали себя непохожими на соседние татарские и тюркские племена, претендуя на происхождение от древних гуннов, которые основали свою первую империю в этих местах в III веке. Слово «хун» на монгольском языке означает «человек». Именно эти гунны в IV и V вв. мигрировали на запад через Азию в Европу, рассеяв германские племена, вандалов и готов, вызвав движение народов, которые разрушили Римскую Империю и положили начало т. н. «Темным векам». Степная жизнь монголов была далеко не сладкой. Холодные сибирские ветры приносили с собой прерывистые дожди. Зимой они замерзали на склонах гор, а летом таяли и стекали в голубые озера, которые разливались в реки, принося воду на обширные выжженные луга, простиравшиеся до самого горизонта. Иногда в течение многих лет не выпадало ни капли дождя, и небо голубым куполом накрывало степь. Бесконечное голубое небо, простиравшееся от горизонта до горизонта во всех направлениях, почиталось этими людьми как единый истинный Бог. Он приносил тучи и дождь. Современные климатологи обнаружили, что спустя некоторое время после рождения Чингисхана климатические изменения в течение нескольких десятилетий «умеряли» погоду региона, принесли потепление и большее количество осадков. Повсеместно начала расти трава. Лошади, домашний скот могли спокойно размножаться, как и кочевники. Неизбежно возник конфликт между кочевыми племенами на больших пространствах желанной земли без каких-либо естественных преград. Без всякого предупреждения кочевники нападали на одинокие юрты врагов, превращая в рабов молодых женщин и мальчиков. Те, кто оказывался в меньшинстве, уносили ноги, жен и лошадей, спешили к союзникам, чтобы те пришли сражаться на следующий день. Месть двигала ими постоянно. И в 1162 г. на свет появился Темучин, позднее принявший имя Чингисхан. Мальчик родился в семье Есугея, вождя влиятельного клана Борджигинов, живших неподалеку от современного Улан-Батора. Жестоким и тяжелым оказалось детство Темучина. Когда ему исполнилось девять лет, отца отравили, а мать Оэлун и всех ее детей изгнали. Старшим ребенком в семье был сводный брат Темучина – Бектер, сын Есугея от предыдущего брака. Члены сплоченной семьи, вынужденные добывать себе пропитание в бесплодной степи, дабы остаться в живых, охотились и до заморозков ловили рыбу в реке Онон. Темучин и Бекстер росли, постоянно соперничая друг с другом, но последней каплей стало желание Бектера жениться на Оэлун. Тогда Темучин в упор выстрелил в него из лука. Говорят, что последними словами Бектера стали: «теперь у тебя больше нет спутника, разве что твоя тень». Насколько можно судить, тогда Темучин даже не достиг подросткового возраста. Стоит остановиться и рассмотреть источники, которые содержат все эти подробности. История жизни Чингисхана довольно подробно изложена в «Сокровенном сказании монголов» – «библии» монгольского народа, написанной изначально вертикальными строчками анонимным писцом вскоре после смерти Темучина. Долгое время «Сокровенное сказание монголов» оставалось неизвестным западу, пока его версия на китайском языке не была обнаружена Архимандритом Палладием в XIX в. во время его путешествий по Китаю. Только в 1941 г. немецкий синолог Эрих Хениш закончил перевод реконструированного монгольского текста. Это произведение по аккуратности изложения действительно напоминает Библию. Оно почитается своим народом, но, если абстрагироваться от мифологического введения, содержит отчасти достоверные сведения, подтверждаемые современными ему слухами, вошедшими в фольклор. Древний монгольский язык оставался устным до тех пор, пока Чингисхан не приказал принять уйгурскую письменность. Уйгуры проживали на обширных землях на северо-западе Китая – в Синьцзяне, лежавшем к западу от современной Монголии и отделенном пустыней Гоби. Уйгурская оригинальная письменность и ее монгольский вариант предполагают написание букв каждого слова сверху вниз, то есть вертикальными строками. Строки читаются последовательно слева направо. Анонимный автор «Сокровенного сказания монголов» указывает на то, что он закончил текст в «год мыши». Монголы заимствовали у китайцев календарь, который основан на двенадцатилетнем цикле, причем каждый год назван в честь какого-то животного. Ученые, изучающие события, упомянутые в тексте, пришли к выводу, что «Сокровенное сказание монголов» появилось в 1228, 1240 или, возможно, даже в 1252 гг. Теперь вернемся к братоубийству, совершенному подростком Темучином. Вернувшись к семейной стоянке, Темучин встретил мать, которая благодаря материнской интуиции, поняла, что произошло, и в ярости повторила слова Бектера: «теперь у тебя больше нет спутника кроме твоей тени». Характер Тимучина, сформированный простотой и дикостью этого почти первобытного мира, трудно себе представить, ведь Европа не только располагалась за тысячи километров, но и ушла на тысячу лет вперед. Тем временем, на другом конце западная цивилизация зашевелилась снова, а вместе с ней и созрела средневековая культура. Великие готические соборы строились в Реймсе и Шартре, уже прочно обосновались университеты в Оксфорде, Болонье и Париже. Тем временем в арабской империи, в больших городах – Багдаде и Кордове, сотни тысяч человек толпились в мечетях и на базарах. А к югу от Монголии, в соседнем Китае, за Великой Китайской стеной, династия Цзинь во главе с императором Шицзуном вступала в период мира и процветания: время ученых и поэтов, текстов Конфуция, напечатанных с помощью деревянных печатных блоков, и художников, рисующих птиц и пейзажи китайской сельской местности. В 1177 г. в пятнадцать лет Темучин стал пленником мародерствующих племен и попал в рабство, носил «ярму». Она состоял из двух больших, тяжелых плоских кусков дерева, вырезанных так, чтобы их можно было сомкнуть вокруг шеи пленника; бревно носить было тяжко, а его размеры не позволяли пленнику поднести ко рту еду, оставляя его полностью зависимым от хозяина. Каким-то чудом Темучину удалось убедить одного из своих соплеменников помочь ему бежать. Обаяние, по-видимому, спасало его не раз и побуждала людей помогать ему и в следующих его приключениях. Перед смертью отец Темучина устроил сыну помолвку с девушкой по имени Бортэ, чтобы заключить союз с другим могущественным монгольским кланом. После освобождения Темучин поспешил к конгратам, чтобы жениться. Не успел он жениться, как невесту похитил другой монгольский род. Ведомый жаждой мести, Темучин возглавил поход на похитителей и вскоре вернул себе невесту. Рассказы о побеге Темучина из рабства и спасении невесты Бортэ снискали ему высокую репутацию храбреца и лидера. Вскоре поднявшись на самый верх племенной иерархии, Темучин стал вождем. В результате тактических союзов и межплеменных войн Темучин в конце концов стал вождем всех монгольских племен. К 1206 г. он также начал править всеми соседними племенами, включая татар и уйгуров. На собрании всех племен – Курултае, Темучин получил статус «Чингисхана», «владыки всех людей, живущих в юртах». Этот невзрачный титул вскоре вселил страх в сердца всех, кто его слышал. Чингисхан стал бесспорным правителем всей равнины – «от пустыни Гоби на юге до арктической тундры на севере, от маньчжурских лесов на востоке до Алтайских гор на западе. Понимая, что монгольский союз вскоре может развалиться, если не собрать все его силы и не использовать каким-то образом, Чингисхан в 1209 г. предпринял серию набегов на соседние территории. В 1211 г. возглавляя растущую армию всадников, вдохновленных жаждой победы, он двинулся на юг, в Северный Китай. Успех его яростной, но дисциплинированной примитивной армии оказался невероятным. В течение следующих нескольких лет Чингисхан сверг династию Цзинь. Как он позже объяснил, небеса устали от чрезмерной гордыни и роскоши Китая: «А я обитаю на варварском севере. Я ношу такие же одежды и ем такую же снедь, как и пастухи с табунщиками. Мы приносим одинаковые жертвы и делимся богатствами. Я забочусь о народе, как о новорожденном дитяти и пекусь о солдатах, как о своих братьях». Чингисхан также отметил, что до того момента интересовался просто грабежом. Теперь же он дошел до юга и преуспел в том, чего еще никому не удавалось достичь за всю историю человечества: он победил китайцев. И от них его армия научилась пользоваться осадными орудиями, катапультами и даже порохом. Теперь Чингисхан обратил свой взор на запад и приготовился напасть на царствующие дома и империи с их долгой историей и легендарными городами, о существовании которых ни он, ни его люди даже не мечтали. Он поклялся себе, что объединит весь мир в одну империю. Это подводит нас к вопросу об истории взаимовлияний. Часто говорят, что история движется по линейной траектории. Словно вертикальная временная шкала на графике. История взаимовлияний, учитывающая различные периоды, происходящие параллельно, может послужить горизонтальной линией этого графика. Экономист XX в. Милтон Фридман привел наилучший пример: живя в Сан-Франциско, он обнаружил, что может наблюдать почти всю историю экономики в ее различных стадиях развития. Вокруг себя он видел толпы иммигрантов и представителей различных классов: китайский квартал, итальянский район и многие другие социальные группы, каждая из которых использовала свою культуру и экономику. Существовали бартерная экономика, экономика кредитов, экономика рассрочки, капиталистическая экономика и даже простая квазисоциалистическая общинная экономика, практикуемая религиозными общинами. Экономика всех исторических периодов процветала на его глазах. То же самое можно сказать и об империях и странах Евразии в XIII в. На Востоке – это сильно расслоенная Китайская империя. От Ближнего Востока до Испании простирался халифат Аббасидов, по существу религиозное общество, которое допускало некоторую степень светского мышления в форме науки и философии. В России и Восточной Европе процветали примитивные крепостнические тирании. Тем временем в Западной Европе возникло множество видов социального управления: от демократии во Флоренции до абсолютной монархии во Франции, наряду с олигархией в Венеции. Англия стояла на пороге принятия Великой хартии вольностей, которая предоставляла гражданам неотъемлемые права. Почти все эти общества развивались, более-менее медленно, поскольку стремились усвоить пришедшие в жизнь политические, социальные, научные и экономические новшества. Выживание наряду с прогрессом вскоре стали нормой. Все это порождает ряд фундаментальных вопросов. Что же такое социальный прогресс? Кто должен извлекать из него пользу? И какова его цель? В самом деле, есть ли у него вообще конечная цель – утопия? На эти вопросы сложно ответить и сегодня, когда, как оказалось, либеральная социал-демократия и экономический прогресс далеко не являются неизбежным курсом для будущего цивилизации. Такие вопросы начнут возникать сами по себе, когда мы рассмотрим империи, возникшие в более прогрессивные времена. И, как мы увидим, трудно найти хотя бы предварительный ответ на них. Подобные вопросы продолжают нас беспокоить, пока мы старательно выстраиваем наши империи. Казалось бы, одно можно утверждать наверняка: Монгольская империя не принесла прогресс в Евразию. Или принесла? Пути истории неисповедимы, ее ошибки свершатся все равно. Нашествие монголов, сопровождавшееся великими разрушениями социальных, политическии культурных границ, рассматривается некоторыми специалистами как «расчистка почвы» или необходимая прелюдия на пути к будущему прогрессу цивилизации. Давайте разберемся, что собой представляла эта «расчистка почвы». В 1211 г. монголы во главе с Чингисханом передвигались так быстро на запад, словно огонь, прожигающий карту, да и результаты оказались такими же. Они проскакали тысячи километров через Южную Сибирь, через тюркские земли, достигли Хорезмийской империи, население которой насчитывало пять миллионов человек и занимало большую часть Персии и западного Афганистана вплоть до Аральского моря. На его территории располагались исторические города, Самарканд и Бухара, которые разбогатели благодаря торговле по Шелковому пути между Китаем и Европой. Два года спустя эта великая империя пала под натиском Чингисхана. Каким же образом Чингисхан и его примитивная конная армия достигли всего этого, да еще с такой скоростью? Не было никаких сомнений в эффективности и свирепости его воинов, организованных в тумены – отряды из 10 000 человек, скачущих под своим черным развевающимся знаменем из конского волоса. Но как же Чингисхану удалось привить дисциплину его ярым и независимым всадникам? Как он заставлял их следовать заранее разработанной тактике и командам? Жизнь китайского военного теоретика Сунь-Цзы, написавшего «Искусство войны» около 500 г. до н. э., дает здесь ключ к разгадке. Сунь-Цзы приказали явиться к князю, который прочитал его книгу и хотел проверить авторскую теорию о том, как управлять солдатами. Может ли теория применяться к женщинам? – Конечно, – ответил Сунь-Цзы. Затем он разделил 180 наложниц вождя на две роты, вооружил их алебардами, и для каждой роты выбрал командующего. Затем он попытался обучить обе группы, давая приказы командующим. Но все молодые женщины просто расхохотались. Тогда Сунь-Цзы объяснил вождю: «если слова приказа не ясны и не вполне понятны, виноват командир. Он приказал обезглавить наложниц – командующих каждой группы, назначив новых. Когда Сунь-Цзы отдал приказы новым лидерам, те передали их своих ротам, и обе группы выполнили их беспрекословно. Чингисхан, конечно, никогда не читал Сунь-Цзы, но его метод воспитания дисциплины среди своих людей походил на этот[21]. Во всем остальном Чингисхан мог положиться на быстроту и выносливость своих всадников, готовых придерживаться тактики молниеносной войны. Монголы использовали огонь, чтобы пробить вражеские линии для всадников. Затем они максимально эффективно переходили в наступление, пробивая вражеский отряд, после чего всадники веером выстраивались в тылу, перерезая вражеские линии поставок и вызывая такую панику, что те со всех ног разбегались куда глаза глядят. Связь между отдельными отрядами поддерживалась с помощью флагов. В общем-то монголы изобрели семафор. Долговременный эффект этой тактики можно увидеть в том факте, что немецкий командующий танковых войск времен Второй мировой войны Гейнц Гудериан, мастер блицкрига, вдохновлялся тактикой Чингисхана. Правда безжалостность Чингисхана, с которой он следовал своей тактике, – это совсем другое дело. По словам Джека Уэзерфорда, автора биографии Чингисхана, тот «ставил перед собой простую и всегда одинаковую задачу: запугать противника и заставить его сдаться до того, как начнется настоящая битва». Любого, кто оказывал сопротивление, ожидал самый худший расклад. После взятия Самарканда Чингисхан приказал всем жителем собраться на равнине за городскими стенами. Здесь их всех до одного освежевали, а отрубленные головы сложили в пирамиды. После того как монголы сожгли дотла Бухару, Чингисхан обратился к молящим о пощаде жителям в главной мечети и заявил, что он «бич божий», посланный на землю, чтобы наказать их за грехи. Когда монголы заняли Гургандж, столицу Хорезмийской империи, персидский ученый XIII в. Джувейни записал, что каждый из пятидесяти тысяч монгольских воинов Чингисхана получили приказ убить по двадцать четыре человека. Поскольку для выполнения этого приказа не хватало жертв, а солдаты знали о наказании за невыполнение приказа своего вождя, последовавшая быстрая и соперническая бойня нескольких сотен тысяч человек привела к тому, что она стала «самой кровавой» в истории человечества. Загадочный и слегка «нежный» портрет Чингисхана в его поздние годы мало передает тот ужас, который он мог внушить своим появлением. Портрет выполнен примерно через сорок пять лет после смерти хана, но художник советовался с людьми, близко знавшими Чингисхана. Со временем изначально черно-белому портрету добавили цвета, тем самым смягчив его. Вернувшись в Монголию, Чингисхан отправил на запад двух своих самых доверенных полководцев – Чепе и Субутая, с двадцатью тысячами всадников. Они пронеслись через весь Кавказ и напали на Русь. Армия, численностью в восемьдесят тысяч человек, пыталась дать им отпор, но подверглась уничтожению. Вместо того, чтобы захватить территории Руси, армия монголов отступила, потому что Чингисхан им приказал выполнить лишь разведывательную миссию. Пример таких массовых убийств подводит нас к более глубокой проблеме морали и вопросам, касающимся этики завоевания и империи. Можно ли говорить о морали наряду с империей? Частым оправданием завоеваний выступает аргумент о расширении прогрессивной цивилизации. За этим скрываются еще более фундаментальные вопросы, касающиеся этики империи и морали самой прогрессивной цивилизации. Есть ли еще что-то? И если есть, то почему мы должны считать что-либо универсальным? Неужели все люди равны? Следует ли со всеми ними обращаться одинаково? Должны ли они все подчиняться одним и тем же законам? Если да, то каков же высший моральный закон? На протяжении столетий, а также благодаря своему обширному охвату и влиянию, западная традиция нашла удивительно похожие ответы. В библейской Книге Левит, написанной около 1400 г. до н. э., говорится: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя». («заповедь, которую невозможно выполнить», по словам Фрейда). Несмотря на это, подобные предписания появились в буддизме, даосизме, индуизме и даже в большинстве основных мировых религий. Через полтора тысячелетия после Левита Иисус Христос увещевал своих последователей: «поступайте с другими так, как вы хотите, чтобы они поступали с вами». Шесть столетий спустя Мухаммед провозгласил: «как ты хочешь, чтобы люди поступали с тобой, так поступай и с ними». Более чем тысячелетие спустя ведущий европейский философ Эммануил Кант признал, что это предписание не обязательно подразумевает веру в Бога. Анализируя этику, он пришел к удивительно схожему со всеми предыдущими теизмами выводу и провозгласил основополагающим принципом морали следующее: «относитесь к другим так, как вы хотели бы, чтобы относились к вам». Потребовалось еще 200 лет, прежде чем современные мыслители признали, что это неадекватно. Фрейд понимал, что невозможно придерживаться этого постулата, ведь он не соответствует тому, как люди всегда жили и взаимодействовали друг с другом, их моральные принципы были совершенно иными. Нассим Талеб, американский мыслитель с ливанскими корнями, преобразовал этот основной принцип морали в максиму, которая более точно отражает наши моральные потребности, этическое мышление и поведение: «не делай другим того, чего ты не хочешь, чтобы они делали тебе». Неуместный двойное отрицание делает максиму менее понятной. Может быть, это просто ловкость рук, переворачивающая или выворачивающая наизнанку максиму Книги Левита – Христа – Канта? Если внимательно прочтете, то поймете, что это не так[22]. Вариант Талеба кажется более близким к основному наставлению, касающемуся нашего реального морального поведения. Не столько люби ближнего своего, сколько действуй с должной осторожностью… Нетрудно заметить, что Чингисхан придерживался этой максимы. Его отца убили, старший сводный брат помышлял жениться на его матери, самого его схватили и превратили в раба, надели ярмо… У такого мальчика отсутствовали какие-либо иллюзии относительно того, что хотели сделать с ним другие. И Темучин, конечно же, решил вести себя соответствующе: вспомним пирамиды из черепов. Вопрос о моральных принципах империи остается открытым, несмотря на клише «сильный всегда прав», «историю пишут победители» и прочие. Только историки, оглядываясь назад, увидели эту перспективу в ином ракурсе. Но об этом немного позже. В случае с империями зачастую уверенность в настоящем и воззрения, характерные Чингисхану, превалируют. Чингисхан умер в возрасте шестидесяти пяти лет в 1227 г., по иронии судьбы, из-за травмы в результате падения с коня во время перехода через пустыню Гоби. Могила Чингисхана до сих пор не найдена. Согласно легенде, его захоронили там, где протекала река, чтобы могилу было сложно отыскать. Такой ритуал восходит к прошлому: и Гильгамеш, и гунн Аттила, как говорят, были похоронены таким же способом. Незадолго до этого Чингисхан созвал курултай, чтобы назначить преемника из сыновей. Собрание закончилось плохо. После смерти Темучина империя распалась на несколько ханств, управляемых его сыновьями. Однако третий сын, Угэдэй, в конечном счете, прославился как «второй великий хан» Монгольской империи. Он любил выпить, поэтому после того, как его назначили ханом, напился до такой степени, что открыл сокровищницу отца и раздал все богатства, которые там хранились. Несмотря на столь неудачное начало правления, Угэдэя можно было назвать компетентным ханом. Он не принимал участия в походах, предпочитая наблюдать на ними и отдавать приказы из Каракорума, столицы империи. Сбор налогов по всей империи осуществлялся по образцу китайской системы, причем деньги собирались местными откупщиками. В экономике империи циркулировали бумажные банкноты, подкреплённые серебром. (В то время в Европе сама по себе бумага была в новинку, не говоря уже о бумажных деньгах.) Чингисхан решил проблему связи по всей обширной империи, установив релейные станции. Поскольку сама монгольская армия двигалась очень быстро, ее система связи должна была быть еще быстрее. Гонцы, меняя лошадей, могли покрыть более двухсот километров в день почти повсюду. (Скорость монгольских гонцов оставалась самой быстрой еще последующие шестьсот лет, пока не возник американский PONY EXPRESS). Хотя Угэдэй самолично не возглавлял армию, империя продолжала расширяться под его правлением и продвигалась в Европу. В 1241 г. монголы выиграли битву при Легнице в Польше, и Западная Европа лежала у их ног. Затем по всей империи разнеслась весть о смерти Угэдэя, и военачальники поспешили вернуться назад, чтобы принять участие в курултае и избрать нового хана. Это и спасло Европу. Поразительно похожая ситуация сложилась в 1258 г., когда монголы захватили столицу Аббасидов Багдад. Египет и остатки всей империи Аббасидов капитулировали. Пришло известие, что четвертый великий хан, Мунке, умер, и главнокомандующие снова поскакали на восток на курултай, бросив плохо организованную монгольскую армию. В 1260 г. она потерпела поражение в Палестине от мамлюков в битве при Айн-Джалуте. Египет, Северная Африка и Аль-Андалус избавились от монголов. В том же году пятым великим ханом Монгольской империи избрали Хубилая. Во время его правления империя окончательно распалась на четыре отдельных ханства. Вместо того чтобы попытаться воссоединить империю, Хубилай переключил свое внимание на юг Китая, переместив свою столицу в Ханбалык (Пекин), с намерением создать совершенно новую империю. Постскриптум К западу от владений Хубилая распологались три ханства: Золотая Орда, занимающая территорию к северу от Черного моря и Каспия и простирающаяся на север и восток до территории современной России и Казахстана, Чагатайское ханство на современных территориях Афганистана и веверо-восточной Центральной Азии к югу от Золотой Орды, и Ильханат в Персии и на западе до Анатолии. Все они приняли ислам (отсюда Иль-ханство), а царство Хубилай-хана приняло буддизм. Золотая Орда в конце концов проиграла Руси, но не раньше, чем нанесла удар, перевернувший ход европейской истории. В 1348 г. Золотая Орда осадила крымский город Каффу (современная Феодосия), который на тот момент служил генуэзцам в качестве торгового порта на Черном море. Когда в монгольской армии вспыхнула эпидемия бубонной чумы, они катапультировали пораженные чумой трупы через стены. (Некоторые утверждают, что это самый ранний пример бактериологической войны.) Как следствие, корабли, шедшие из Каффы на Запад, привезли чуму в Италию. В течение нескольких лет Черная смерть, как ее стали называть, распространилась по всей Европе от Лиссабона до Новгорода, от Сицилии до Норвегии, в результате чего погибло от 30 до 60 процентов всего населения, что, вероятно, составляет более 100 миллионов человек. В результате задержались проторенессасные движения в европейской культуре, вдохновленные множеством различных источников, таких как сицилийский двор Фридриха II, этого «Чуда света», научные и философские идеи, пришедшие из мусульманского мира, новая натуралистическая манера живописи итальянца Джотто. Настоящее итальянское Возрождение было отложено на целое столетие. Глава 5 Империя Юань