Стоять неподвижно в тишине Ваши легкие рвутся в крике И тишина отвечает И сердца ваши бьются И хрупкая кожа Кровоточит! Они качались, как слепые. Голубая жидкость брызгала из разорванных суставов, текла из разинутых ртов. Мука исказила их лица. Одна из визитёров рухнула и начала биться о землю. Другая, оказавшаяся ближе остальных к Бадаль, упала на колени, и от удара о кристаллическую почву брызнула голубоватая кровь; визитёр завизжала. Остальные, мужчина и женщина, вертясь, словно подгоняемые невидимыми кулаками, начали отступать, все быстрее. Свет внутри Бадаль замерцал и погас. Визитёры заслуживали худшего; но она не хотела нести такое жестокое наказание. Они дали ей только два слова. Всего лишь. Два слова. Примите привилегию умереть. Примите свою судьбу. Но… мы не станем. Мы отказываемся. Мы уже долгое время от многого отказываемся. Мы веруем в отказ. Теперь они не подойдут близко. И довольно долго. А эти, возможно, никогда. Я причинила им боль. Взяла их слова и сделала своими. Перевернула силу, и она поразила их. Этого должно хватить. Бадаль обернулась. Костлявая змейка снова двигалась, но как-то странно бездумно, словно под кнутами пастухов, бессмысленно, как стадо, переходящее… реку? Но когда это я видела реку? Она моргнула. Слизнула соленую кровь с губ. Мухи заплясали. Город ждал их. – Это мы можем вытерпеть, – прошептала Бадаль. – Но в жизни есть не только страдание. И теперь мы должны это найти. Тьма ушла, но все же осталась. Осколком чистого грядущего уничтожения. Онос Т’лэнн ощущал где-то впереди ее мерцающее, колеблющееся присутствие. Его шаги потеряли уверенность. Горькая ярость в душе словно покачнулась, теряя силу. Отчаяние поднималось, как воды потопа, заливая любое представление о цели. Острие меча царапало землю. Отмщение не значит ничего, пусть и во всепоглощающем порыве. Если встать на этот путь, он может растянуться навеки. Строй виновных уходит за горизонт. Марш мстителя бесконечен. Так было и с яггутами, и Онос Т’лэнн прекрасно видел всю тщетность мести. Что же – он просто автомат, приведенный в движение, которое не прекратится, не замедлится? Внезапно он почувствовал за спиной какое-то присутствие. Удивленный и даже испуганный, прорезав острием каменного меча борозду в сухой почве, Первый Меч обернулся. Он мог отрицать. Он мог отказаться. Но тогда не пришел бы к знанию, которое искал. Его изгнали из владений смерти. Кровные узы, которые он избрал, были разорваны. Он больше не муж, не отец, не брат. Ему была дана месть, но какую месть он мог найти, копаясь в долине, усеянной трупами? Были другие цели, другие причины снова идти по этому печальному миру. Онос Т’лэнн был лишен славного конца… и хотел выяснить почему. Никто из почти тысячи т’лан имассов, приближавшихся к нему, не занимал его мыслей. Они шли, погруженные в молчание, призраки, сородичи, ставшие чужаками. Он ждал. Дети Ритуала, да, но о многих его чувства говорили иное. Здесь какая-то тайна. Т’лан имассы, но все же… Когда они остановились, вперед вышли шесть заклинателей костей. Он узнал трех. Бролос Харан, Улаг Тогтил, Ильм Абсинос. Заклинатели костей у оршайновых т’лан имассов. Оршайны не явились на Соединение Серебряной Лисы. Считалось, что они пропали. Вымерли. Как и ифэйлы, бентракты и керлумы. Предположение оказалось неверным. В трех остальных заклинателях костей была некая неправильность. Они были одеты в шкуры белых медведей – эти звери появились в конце эры имассов, – и лица их были более плоскими, а кости черепа более деликатными, чем у настоящих имассов. Оружие в основном из кости, бивней и рогов, со вставками осколков кремня и сланца. Оружие, отрицающее изящность: замысловатое в конструкции, но несущее почти первобытную жестокость. Заговорил заклинатель костей Улаг Тогтил: – Первый Меч. Кто мог знать, что пыль бывает такой интересной? Бролос Харан сердито зашипел. – Он все время желает говорить от нашего имени, но никогда не говорит то, что мы хотим. И почему мы всегда уступаем – тайна. – У меня свои пути, – просто ответил Улаг, – и не думаю, что Первому Мечу не хватает терпения. – Не терпения, – отрезал Бролос. – Как насчет терпимости? – Кость гнется, пока не сломается, Бролос Харан. А теперь я скажу еще кое-что Первому Мечу, и мы все станем ожидать его глубокомысленных слов. Можно? Бролос Харан чуть повернулся к Ильм Абсинос, приподняв руку в жесте, который озадачил Оноса Т’лэнна – на мгновение; а потом он понял. Беспомощность. – Первый Меч, – продолжил Улаг, – мы не пришли к тебе путем Телланна, потому что у нас нет прав на тебя. Мы призваны, да, но призваны – теперь мы уверены – не тобой. Ты можешь отказать нам. Мы вовсе не хотим никого заставлять. Онос Т‘лэнн сказал: – Кто эти чужаки? – Действительно, глубокомысленно, – сказал Улаг. – Первый Меч, это т’лан имассы второго Ритуала. Потомки тех, кто захотел последовать за Килавой Онасс, когда она отказалась от первого Ритуала. Они не сумели заранее определить, как Килава отнесется к сопровождающим. Но когда во льду лишь одна лунка, всем приходится дышать через нее. – Моя сестра никого не звала. – Увы. И вот теперь так. Эти трое – заклинатели костей брольдовых т’лан имассов. Лид Гер, Лера Эпар и Ном Кала. Числом брольдов две тысячи семьсот двенадцать. Большинство глотают пыль далеко за нами. Нас – оршайнов – шестьсот двенадцать. Вот мы все. И если нужны, мы к твоим услугам. Ном Кала разглядывала Первого Меча, воина, которого когда-то считала выдумкой, мифом. Лучше бы, решила она, таким он и оставался. Кости его были как решето, как будто он был раздроблен на куски – и некоторые кости были даже не его. Первый Меч не был гигантом из легенд. Он не носил ледяной плащ. Оленьи рога не украшали его голову. Его дыхание ничего не воспламеняло. Он не был похож на воина, готового перечислять свои подвиги три дня и четыре ночи, чтобы пристыдить хвастливого героя. Она начала подозревать, что большинство древних сказаний вовсе не имеют отношения к нему. Танцевать в море по спинам китов? Сразиться с демоническими моржами в их подводных башнях? Тайно соблазнять жен, оставшихся ночью в одиночестве? Сколько детей в ее клане, поколение за поколением, получали имя, чем-то схожее с «Онос», в честь невероятного зачатия? У Ном Калы внезапно вырвался вскрик удивления; все обернулись на нее. В это время говорил Бролос Харан – Ном Кала понятия не имела, о чем, – и он рассердился, что его так прервали. – Ном Кала, что тебя так развлекло в поражении у Алых Шпилей? – Ничего, – ответила она, – если только не должно было. Прошу прощения, Бролос Харан. Шальная мысль. Ну… несколько шальных мыслей. Остальные ждали. Она решила не вдаваться в подробности. Ветер стонал, шевеля остатки шерсти. Заговорил Онос Т’лэнн: – Оршайны. Брольды. Я отрекся от яггутских войн. Я не ищу битвы. И не зову вас присоединиться ко мне, потому что ищу только окончательный расчет. Как и вы, я был призван из праха, и в прах я хочу вернуться. Но сначала найду того, кто так наказал меня воскрешением. Заклинательницу костей из логросовых т’лан имассов, Олар Этил. Улаг спросил: – Но ты уверен, что это именно она, Первый Меч? Онос Т’лэнн склонил голову набок. – Улаг Тогтил, после стольких лет, ты все еще чтишь добродетель уверенности? – Мы не воевали с яггутами, – сказала Ном Кала. Заклинатели костей из оршайнов облили ее волной холодного неодобрения. Она не обратила внимания. Онос Т’лэнн продолжил: – Улаг, я вижу рядом с твоими сородичами военного вождя оршайнов. Почему Инистрал Ован не вышел с вами вперед? – Он стыдится, Первый Меч. Потери при Алых Шпилях… – Ном Кала, – сказал Онос, – у вашего клана, у брольдов, нет вождя? – Только мы, – ответила она. – Даже для войны с людьми не нужен был военный вождь. Было ясно, что нам не победить их на поле брани. Их было слишком много. – Но как же вы сражались? – Хранили наши истории, наш образ жизни. И прятались, ведь, прячась, мы выживали. Мы существуем. И это само по себе победа. – И все же, – прервала Ильм Абсинос, – в итоге вы проиграли. Иначе вам был бы не нужен Ритуал Телланн. – Верно, – ответила Ном Кала. – У нас не осталось мест, где прятаться. Заговорил Улаг: