Тем временем Фёдор Шматов тоже обживался на новом месте. Матрос проводил его к боцману, тот, поворчав для порядка о всяко-разных непонятных штатских, указал отставному ефрейтору, где будет его койка. Велел не безобразить и, сокрушенно покачав головой на совершенно сухопутный вид парня, отправился по своим делам. Оставшиеся без присмотра начальства моряки тут же обратили внимание на нового соплавателя и незамедлительно попытались выяснить, кто он таков и чем дышит. – Глянь-ка, ребята, какого франта к нам поместили! – с явной насмешкой сказал один. – Наверное, в первом классе кают не было, – тут же отозвался второй. – Вот яво и к нам! – А может, ён купец? – с глумливой улыбкой предположил третий. Ответом им было, как сказал бы Будищев, ноль внимания – фунт презрения, чего матросы вынести уже никак не могли. – Ваше степенство, вам удобно-с? – со скрытой угрозой в голосе поинтересовался кривоногий крепыш с бычьей шеей и наголо бритой головой. – Наше дело служивое, – бесстрастно отозвался Шматов, – нам не привыкать. – Ишь ты, служивое! И долго ли служишь? – А это как поглядеть! – И как же? – Ежели царю-батюшке, так я уже вчистую вышел. А Дмитрий Николаевичу, даст бог, ещё послужу! – Эва как! – А вот так! Отставной ефрейтор сто тридцать восьмого Болховского полка, георгиевский кавалер Фёдор Шматов. Не вам чета, желторотые! – Воевал, значит? – немного осадил лысый матрос. – Само собой. Кресты кому попало не дают. – А барин твой кто? – Большой человек! Мы с ним вместях почитай всю Балканскую кампанию прошли. И в Румынии были, и в Болгарии турка воевали. – И чего же он тогда простой кондуктор? – Это ты простой, а господин Будищев, даром что из благородных, рядовым солдатом начинал. Геройством и смекалкой выбился. Полный георгиевский бант имеет, понимать надо! С ним графы да министры не чураются за ручку здороваться. Профессора в академиях первыми шляпы снимают, а городовые, когда он из дома выходит, честь отдают! – Что-то ты больно складно брешешь, дядя. – Это кобели вроде тебя брешут, племянничек, а я чистую правду говорю! На флоте всегда ценились острословы, а потому бойкий ответ Фёдора матросы встретили дружным смехом, после чего отношения между ними наладились. Решив, что Шматов хоть и стал штатским, а человек дельный, они обступили его и принялись расспрашивать уже по-доброму. – Сам-то откуда? – Ярославской губернии, – обстоятельно отвечал тот. – Из-под Углича. Большесельской волости. Может, слыхали? – Слыхали, как не слыхать. Почти земляки. – Да ну? – Вот тебе и ну! Корабельная жизнь – штука довольно однообразная, так что всякое новое лицо невольно вызывает к себе интерес. В особенности, если это самое лицо прибыло из Петербурга и было, по словам восторженного Сашки Майера, по меньшей мере научным светилом. Но, как говорится, гусь свинье или кондуктор офицеру отнюдь не товарищ, а потому в кают-компанию Дмитрия не приглашали, и вообще держались подчеркнуто отстраненно. Впрочем, скоро выяснилось, что Будищев и сам не особенно расположен к общению. Как и ожидалось, на следующий день «Баку» поднял якоря и, выпустив из двух своих труб облако черного как смоль дыма, деловито зашлепал по морю своими громоздкими колесами. Затем Гусев решил, что ход недостаточен, и приказал поставить паруса. Засвистели дудки боцманматов, матросы стали карабкаться по вантам и вскоре на обеих мачтах затрепыхались белые полотнища. Поскольку ни гальваники, ни какого-либо минного вооружения на пароходе не было, найти занятие для Будищева было не самой простой задачей, но Маслов с блеском вышел из положения, поручив ему изучать устройство корабля, под руководством Майера. Иными словами, скинул решение задачи на гардемарина. Молодой человек принял это поручение с восторгом и энергично принялся за дело. Проявив редкое усердие, они за день облазили весь пароход от мачт до машинного отделения. Впрочем, с машиной проблем было меньше всего. Как оказалось, Дмитрий представлял её устройство и принцип работы куда лучше, чем его наставник. А старший механик вообще предложил кондуктору перейти к нему в машинную команду, обещая выхлопотать ему место младшего помощника. Но вот что касается парусов, рангоута и такелажа, то в этом Будищев, как и следовало ожидать, оказался полным профаном. Узнав о подобном пробеле в знаниях, загрустивший было Майер немного приободрился и взялся научить своего нового товарища основам этой премудрости. И хотя успехи минного кондуктора были откровенно невелики, все же кое-что он запомнил, и стаксель с топселем с тех пор не путал. В качестве ответной любезности он рассказал своему юному учителю об устройстве всех митральез, с которыми ему доводилось иметь дело, а также о практике их применения во время последней войны. – Господи, как я вам завидую! – с жаром воскликнул гардемарин. – Мы в корпусе просто изнывали от желания принять участие в боях, а вы там были и сами все видели. – Хватит сражений и на ваш век, – скупо усмехнулся Дмитрий. – Только не у нас на Каспии, – поморщился его собеседник. – Наша стезя – перевозить грузы и охранять промыслы. Так вся жизнь пройдет мимо. – Кстати, все хочу спросить. Как вас угораздило попасть сюда? – Как вам сказать, Дмитрий Николаевич. Кому-то надо было, вот жребий и выпал… – Плохо учились? – Вовсе нет! – вспыхнул молодой человек. – То есть я был, конечно, не самый лучший ученик, и моё имя не выбьют на мраморе в вестибюле корпуса, но, клянусь честью, было немало получивших куда худший балл, но распределенных в Кронштадт или Севастополь. – Мохнатой лапы нет? – Какое странное выражение… впрочем, смысл вполне понятен. Вы правы, протекции у меня нет. – Бывает. – А вы? – Что я? – Как вы получили назначение в нашу дыру? – Превратности судьбы. – Но вы же изобретатель! Почти ученый. Друзья по корпусу писали мне о ваших работах. Один беспроволочный телеграф чего стоит… – Ну, это не единственное мое преступление перед человечеством, – усмехнулся Дмитрий. – О чем вы? – широко распахнул глаза Александр. – Неужели ваши друзья не писали вам о других моих работах? – Вы про митральезы фабрики Барановского? Да, я слышал, что вы тоже приложили к ним руку, но… – Сейчас на Балтике формируется целая батарея из пулеметов, и скоро она будет здесь. – Здесь?! Погодите, вы хотите сказать, что она предназначена для экспедиции Скобелева? – Именно. – Боже мой! Как бы я хотел принять участие в этом предприятии! Увидеть Михаила Дмитриевича, этого по-настоящему великого человека! Побывать в бою… – Подставить грудь под пули, – с усмешкой добавил Будищев. – Да! Непременно! Это ведь куда почетнее, чем возить по морю муку, крупу и прочие припасы. – Без них тоже не повоюешь. – Я знаю, но душа просит подвига. Настоящего дела! – Как говорил наш полковой священник, отец Михаил: «ищущие да обрящут». – Ваши бы слова, да Богу в уши, Дмитрий Николаевич. – Ну, так высоко у меня не получится, – засмеялся тот, – а вот Макарову замолвить словечко могу. – Вы с ним знакомы? – И со Скобелевым тоже, правда, не столь близко. – Будищев! – восторженно завопил Майер. – Я вас люблю! – Тише ты, – едва не поперхнулся кондуктор. – А то люди услышат и черт знает что подумают! – Пусть слышат! Пусть все знают, что вы – самый лучший человек на всем белом свете! – пылко провозгласил Александр, а потом спохватился и уже без пафоса поинтересовался: – А что именно подумают? – Ничего, – лучезарно улыбнулся Дмитрий. – Не берите в голову. Вообще, молодые люди быстро подружились. Юного гардемарина ещё не успела затянуть окружающая его рутина, и он жадно тянулся к новым знаниям, охотно делясь в ответ своими. Будищева же подкупала в нем искренность и полное отсутствие свойственного многим морским офицерам снобизма.