– Ну не жмись, сам, поди, голодный! – Ладно, – сдался Семен. – Колите лучину, сейчас воду вскипятим. – Сей момент, – повеселели мальчишки и бросились разводить огонь. Вообще, Дмитрий был совсем не против, чтобы его юные работники могли перекусить в мастерской, и даже покупал для этого продукты, из которых Анна каждый день готовила им изрядный котелок щей или каши. Однако к вечеру вся еда неизменно бывала съедена, и на следующее утро приходилось довольствоваться лишь пустым чаем. К тому же его юный заместитель считал, что прежде надо работать, а уж потом чаевничать. Но порядок порядком, а дружба тоже не последнее дело. К тому же есть действительно хотелось. Вода в помятом медном чайнике скоро забулькала, и Семка с торжественным видом высыпал туда точно отмеренную порцию сушеной китайской травы[74]. По мастерской тут же поплыл умопомрачительный аромат, сводящий с ума голодных мальчишек. Для большинства из них даже морковный чай был до сих пор недосягаемой роскошью, поскольку дома приходилось довольствоваться простым кипятком. Пока напиток настаивался, молодые люди приступили к дележке хлеба. Его с вечера осталось едва ли полфунта, что для них было не то что на один зуб, а скорее – на один нюх! Но тем не менее его аккуратно распилили суровой ниткой, чтобы всем досталось поровну, после чего Семен выдал каждому по маленькому кусочку колотого сахара. Если его положить за щеку, а потом пить маленькими глотками, то могло показаться, что весь чай сладкий, как у господ. Наконец, все было готово, и друзья приступили к чаепитию. Шумно прихлебывая, они наслаждались вкусом и ароматом горячего напитка, а черствый хлеб, право же, был ничуть не хуже пряников. Ну, почти. – Скусно, – блаженно сощурился самый младший из них – вихрастый Пашка. – Это точно, – согласились остальные. – А вы слышали, что вчера случилось? – неожиданно спросил чернявый Тимоха. – Чего? – Какие-то злодеи великого князя убили, вот! – Враки! – дружно загалдели мальчишки. – Вот вам крест! – Какого великого князя? – осторожно спросил напрягшийся Семка. – Дык этого, Алексея Александровича… – Откуда знаешь? – У меня дядя – извозчик! Он всю ночь господ катал, да от них слышал. Вернулся под утро да рассказал моим, а я уж не спал и все слышал. – Интересно, за что его? – спросил доевший свою порцию Пашка, озираясь, не осталось ли еще кусочка. – Известно, за что, – авторитетно заявил Тимоха. – Это турецкие шпионы. Никак простить не могут, что наши их разбили и балканских христиан освободили. Вот и злобствуют, басурмане! – Нет, – отозвался другой. – Батька говорил, что это баре хотят царя убить – за то, что он волю объявил. – Так то царя… – А это царевич, какая разница? – Скажешь тоже! Сема, а ты что думаешь? – Я думаю, что работать надо, – напряженным голосом ответил парень. – А то Дмитрий Николаевич придет, а у нас конь не валялся. – А где он? – Не вашего ума дело. Ну-ка, по местам! – Чего это с ним? – опасливо косясь, спросил Тимоха. – Не знаю, он с тех пор, как Стешкин отец помер, сам не свой ходит. Однако делать было нечего, и подкрепившиеся ребята с энтузиазмом принялись за дело. Так что когда Будищев наконец-то появился, было готово уже с полдюжины новых звонков, хоть бери и устанавливай, да еще столько же на подходе. – Здорово, архаровцы! – поприветствовал он своих работников. – Здравствуйте, – вразнобой ответили те. – Работа кипит? – А как же. Вон сколько лежит. – Проверяли? – Обижаете, Дмитрий Николаевич. – Ты что такой смурной, спал плохо? Семка, к которому и адресовался вопрос, только пожал плечами в ответ. Больше всего ему хотелось остаться с наставником наедине и спросить, верна ли его догадка, но тот как ни в чем не бывало балагурил с ребятами. Спрашивал у них, как идут дела дома и не надо ли какой помощи. – Дядь Мить, – неожиданно спросил Пашка. – А когда ты нас на монтаж брать станешь? Вопрос был далеко не праздным. Мальчишки знали, что установщикам нередко достаются щедрые чаевые, а в их семьях каждая копейка была на счету. – Подрасти немного, – усмехнулся Будищев. – А то с тобой придется лесенку таскать все время. Ответом на его слова был дружный смех, после чего работники разошлись по своим местам, и только Семен ходил за Дмитрием как приклеенный. – Ну что ты маешься? – спросил наставник, когда они, наконец, остались одни. – Хочешь спросить чего, спрашивай! – Говорят, что великого князя убили… – Я тоже слышал такое. – И что? – И ничего. Земля ему стекловатой. – Это ты? – Что я? – Ну, это… – Семушка, ты с дуба рухнул? Мы с тобой самые что ни на есть верноподданные у его императорского величества и, когда не работаем, только и делаем, что молимся о здравии его фамилии! Уловил? Ну а ежели один из царских сыновей нагрешил, да его Господь наказал… то кто мы такие, чтобы обсуждать Божий промысел? – Ага, понял. – Вот и молодец. Заказов сегодня нет. Да и с этой кутерьмой вряд ли появятся. Так что вечером надо будет Стешу навестить. – Я с тобой! – Само собой. И тут вот еще какое дело. Нам, возможно, уехать отсюда придется. Надолго. Поедешь со мной? – А далеко? – Очень. – А Стеша? – Семен, не рви мне сердце. Если ей не полегчает, то лучше оставить в лечебнице. Там за ней хоть присмотрят. – Прости, Дмитрий Николаевич, – как-то очень серьезно, по-взрослому ответил мальчик. – Только на кого я Стешу оставлю? А еще мамка с сестренками малыми… – Ну ладно, – покачал головой Будищев. – Я еще никуда не уехал. Антонина Дмитриевна, несмотря на помощь брата, с трудом выбралась из кареты и, тяжело вздохнув, направилась к дому. Последнюю ночь она провела у постели императрицы Марии Александровны и очень устала. Трагическая гибель сына тяжело сказалась на самочувствии ее величества. Никто из приближенных или слуг не услышал от этой маленькой, но сильной женщины ни единой жалобы или стона, и лишь в некогда прекрасных глазах черной бездной плескалось отчаяние. Большинство подруг государыни давно умерли, царственный муж в открытую изменял ей, а теперь жестокая судьба забрала еще и сына. Ее бедное сердце не выдержало этого последнего страдания, и она тихо угасла на глазах своей камер-фрейлины. Ноги плохо слушались графиню, и она непременно упала бы, если бы к ней на помощь не пришел высокий молодой человек с щегольскими усами. – Держитесь за меня, – воскликнул он, протягивая руку. – Благодарю вас, – начал было Вадим Дмитриевич, но тут же осекся, узнав Будищева. – Я тоже рад вас видеть, – кивнул тот в ответ. – Ах, это вы, – всхлипнула Антонина Дмитриевна, с благодарностью приняв помощь. – Хорошо, что вы пришли поддержать нас в этой утрате. Бывший унтер с бесстрастным лицом помог пожилой женщине добраться до дому, где его ношу тут же попытались перехватить слуги. Впрочем, эта попытка не удалась, и молодой человек проводил графиню до гостиной. – У вас, вероятно, какое-то дело? – сухо осведомился граф Блудов.