– Даже не знаю, что вам сказать. Одни говорят, что погиб. Другие – что только ранен. Да, злоумышленника-то схватили! – И кто же этот мерзавец? – Неизвестно. И потом, отчего же сразу «мерзавец»? Может быть, просто человек с убеждениями. Нет, я, конечно, не одобряю подобных действий, однако… – Однако если вас начнут допрашивать жандармы, – перебил его Будищев, – начните именно с неодобрения. Лучше даже с возмущения, и ни слова про убеждения. – Хм, – задумался толстяк, а Дмитрий тем временем обернулся к Гесе. – Гедвига Генриховна, душа моя, позволь представить тебе нашего домовладельца. Осип Абрамович Каплан, собственной персоной! – Очень приятно. – А мне-то как приятно познакомиться с вами, мадам Будищева. Надеюсь, вам понравилась квартира? – Очень. – Я, кстати, не знал, что Дмитрий Николаевич женат. Тогда бы я предложил вам совсем другую квартиру. На втором этаже, шесть комнат, солнечная сторона – пальчики оближешь… – Э, мы, некоторым образом… – Стеснены в средствах? Боже, какие пустяки, это же всего семьсот рублей в год… – Мы не женаты. – Что? – неподдельно изумился Каплан. – Но у меня приличный дом… – Поверьте, Осип Абрамович, – поспешил успокоить его Дмитрий. – Мы работаем над этой проблемой, так что в самом скором времени мадемуазель Берг станет-таки мадам Будищевой. По крайней мере, я на это очень надеюсь. – Я тоже на это очень надеюсь! Мне ведь нужно думать о своей репутации… Но молодые люди не стали слушать причитания домовладельца, а поспешили уйти прочь, пока тот еще что-нибудь не наговорил. – Какой неприятный тип, – с досадой покачала головой Геся, когда они отошли на достаточное расстояние. – А еще еврей! – Выкрест. – Что? – Я говорю, он – выкрест, причем, как и ты, липовый. – Что он сделает теперь – откажет от квартиры? – Ну, если ты заартачишься, то с него может статься. – Прости, но ты это серьезно? – Что именно? – О том, что хочешь на мне жениться? – Я похож на балабола? – вопросом на вопрос ответил Дмитрий. Девушка в ответ задумалась. Так уж случилось, что единственный раз, когда ее звали замуж, был еще до Бердичева. Хотя, конечно, никто ее мнения не спрашивал. После смерти мамы, в кагале[73] решили, что бедной сироте не годится жить одной, и нашли ей мужа – молодого человека по имени Мойша Гельфман. Говоря по совести, даже родная мать считала его дурачком, и бедная женщина уже совсем было отчаялась найти ему хоть какую-то жену, поскольку были они небогаты, а единственным достоинством ее сына было владение сапожным ремеслом. Она была не прочь взять в дом молодую здоровую невестку, а про Мойшу и говорить нечего. Но мысль о том, что она станет женой этого невзрачного молодого человека с мутным взглядом и слюнявым ртом, вызвала в Гесе такой ужас, что она, не колеблясь ни минуты, сбежала. Она была тогда еще совсем юна и наивна, а потому, когда на ее пути встретился Николаша, просто не смогла не влюбиться в этого красивого и доброго вольноопределяющегося. Тот тоже не на шутку увлекся ей и много говорил о своей любви, но замуж не звал. Причем вряд ли это были сословные предрассудки, женился же он, в конце концов, на этой болгарской крестьянке! Но тогда ей было все равно, и она, не раздумывая, отправилась за ним на войну, а он при первой возможности нашел другую. Одному Господу известно, чего ей стоило пережить это, но она выстояла и не сломалась. Нашелся добрый человек, помогший ей с документами, и она смогла переехать в Россию, где никто не знал ее, и начать жизнь с чистого листа. Там в одном приволжском городке она встретила Ипполита, который дал ей возможность открыть свое дело и преуспеть в нем. Не за так, конечно. Он тоже не предложил ей руки и сердца, говоря, что женат на революции. Но Геся все равно иногда чувствовала себя содержанкой и падшей женщиной. И вот теперь, после стольких лет, нашелся человек, захотевший назвать ее своей женой. Это было так необычно, что об этом стоило подумать. Возможно, Дмитрий не самая блестящая партия, но он молод, силен, недурен собой, да к тому же умеет зарабатывать деньги. И не жадный. Сколько получал жалованья простой нижний чин, пусть даже унтер, когда он принес ей тот отрез ткани и велел сшить из него себе красивое платье? И ведь она была именно в нем, когда ее впервые увидел Крашенинников. «Нет, уж совсем никуда не годится вспоминать сейчас об Ипполите!» – с досадой подумала модистка. – Эй, извозчик! – прервал ее размышления возглас Будищева, и перед ними тут же материализовалась пролетка лихача. – Куда прикажете, барин? – с ухарской улыбкой осведомился у него кучер. – В лавку Шульца, на Английской. – Полтора рубля, – счел своим долгом предупредить лихач. – А харя не треснет? – Помилуйте, барин! Овес-то ныне… – Так я за лошадь и переживаю, не за тебя же! – Только за-ради вашей барышни, чтобы ножки не била – рупь двадцать! – Восьмигривенный! – Эх, где наша не пропадала, – мотнул головой извозчик, так что с головы едва не свалился цилиндр. – Садитесь, господа, домчу с ветерком! – А отчего именно к Шульцу? – тихонько спросила Геся, когда они устроились на сиденьях. – Первый день новой жизни нужно начать в хорошем месте. – Для человека, пытающегося произвести на даму впечатление, ты слишком долго торговался с извозчиком. Я даже засомневалась, кто из нас принадлежит к народу Израилеву. – Это специально, чтобы ты понимала, что я – человек серьезный и деньги на ветер кидать не стану. – Конечно-конечно. Ты такой серьезный и положительный, что даже ребе из нашего местечка не стал бы возражать против твоего сватовства. – Я всегда говорил, что раввины – люди умные. Не то что ты, не понимаешь своего счастья! Убийство великого князя Алексея Александровича произвело в жандармском управлении эффект разорвавшейся бомбы. Сначала все притихли, будто оглушенные этим неожиданным событием. Затем бросились изображать лихорадочную деятельность, так что знаменитый Стукалов приказ в данный момент более всего напоминал разворошенный палкой муравейник. Одним из немногих людей, сохранивших способность ясно мыслить, был, как ни странно, сам шеф жандармов – генерал Дрентельн. Чтобы пресечь панику, Александр Романович щедрой рукой наделял своих подчиненных поручениями и в скором времени разогнал заниматься делом всех, кого смог, после чего вызвал к себе Вельбицкого. – Что можете доложить? – буркнул он вошедшему штабс-капитану. – Мне скоро ехать на доклад к его величеству, а потому попрошу изъясняться предельно ясно и четко. – Покушавшийся на его императорское высочество злодей схвачен и находится теперь в Петропавловской крепости. При аресте назвал себя мещанином Иваном Непомнящим, что, как легко догадаться, является вымыслом. При нем обнаружен револьвер немецкой марки «Маузер Зиг-Заг», довольно редкой модели. В барабане отсутствуют две пули, следовательно, можно сделать вывод, что причастность этого субъекта к покушению доказана. – У вас были сомнения? – Не то чтобы сомнения, – помялся офицер. – Ну, говорите! – Этот молодой человек, очевидно, – студент. Имя его мы рано или поздно выясним, но сейчас интересно другое. – И что же? – От предполагаемого места выстрела до коляски великого князя довольно изрядное расстояние. Почти тридцать пять сажен. Много ли вы, ваше превосходительство, знаете офицеров, способных положить две пули кряду в яблочко с такого расстояния? Вот и я немного, а чтобы студент… – Думаете, что у злоумышленника был сообщник? – Уверен. – А что он сам говорит? – Да он больше молчит. Ему при задержании сильно досталось, пришлось даже доктора вызвать, чтобы раньше времени Богу душу не отдал, подлец. – Что собираетесь делать? – Для начала допрошу филеров и других свидетелей, может, вспомнят какие-нибудь подробности. Затем займусь выяснением личности террориста. – Каким образом? – Прикажу сфотографировать и раздам снимки надежным агентам, в первую голову тем, кто имеет опыт работы со студентами. Наверняка найдется кто-то, встречавшийся с убийцей прежде. – Прекрасно, действуйте. – К сожалению, с этим придется повременить. Уж больно хорошо его разукрасили при задержании. Надо подождать, пока синяки сойдут. – Н-да, перестарались, сукины дети! Кстати, а что там с другими свидетелями?