– Зато я хорошо знаю, чем все это кончится. – И чем же? – раздался от двери насмешливый голос. Гедвига и Дмитрий одновременно оглянулись и увидели стоящего в проеме Крашенинникова. Ипполит Сергеевич все это время с нескрываемым интересом прислушивался к их разговору, но в последний момент не выдержал и вмешался. – Дядя, тебя стучать не учили? – первым опомнился Дмитрий. – А я, некоторым образом, у себя дома. – Что?! – Что слышали. Я снимаю эту квартиру для госпожи Берг и, следовательно, являюсь здесь хозяином. – Это правда? – повернулся к девушке Будищев. Та не нашла в себе сил ответить и лишь затравленно молчала, прикрыв лицо руками. – Ну что же ты, голубушка, – продолжал адвокат. – Хоть бы дверь закрыла, ей-богу. – Вам не следовало так поступать, – глухо отозвалась модистка. – Да, – бесстыдно согласился Ипполит. – Не слишком красиво получилось, но я даже рад, что услышал все это. Не в каждом романе прочитаешь про такое! – Ладно, пошел я, – хмуро заметил Дмитрий, с неприязнью глядя на Крашенинникова. – Но вы так и не ответили, чем все это закончится? – Для кого как. – В каком смысле? – Очень просто. Ты этих дурачков, вроде Максима или Аркашки, на смерть пошлешь, а сам будешь в шоколаде. Такие, как ты, всегда в выигрыше. – Вы фундаментально ошибаетесь на наш счет! Мы – борцы за народное счастье и не боимся сложить головы за свои идеалы. И если надо будет, то и я, не колеблясь, положу свою жизнь на алтарь революции. А вы способны на такое? Вы сможете пожертвовать собой, чтобы уничтожить тирана? Дмитрий некоторое время не мигая смотрел на упивавшегося своим красноречием Крашенинникова. Громкие слова адвоката не произвели на георгиевского кавалера ни малейшего впечатления, но вот явно сквозившее в них обвинение в трусости показалось обидным. И Будищев не выдержал. – То, что вы собираетесь погибнуть, говорит лишь о вашем непрофессионализме, – с кривой усмешкой заявил он Ипполиту. – А теперь, если нет крыльев, посторонись. – Каких крыльев? – удивился тот. – А вот я тебя сейчас в окно выкину, тогда узнаешь, отчего люди не летают, как птицы! Дорога домой показалась графу Вадиму Дмитриевичу невыносимо долгой. Казалось, что лошади еле плетутся, кучер совершенно их не понукает, а колесные оси скрипят так, как будто не видели смазки со времен выхода из каретной мастерской. Но что хуже всего, ему мерещилось, будто каждый прохожий бездельник, всякий зевака, завидев блудовскую карету, тыкал в нее пальцем и говорил окружающим: «Смотрите, это едет первое посмешище на весь Петербург!» Наконец, экипаж остановился возле дома, и чиновник для особых поручений, сделав каменное лицо, прошел мимо вытянувшегося перед ним швейцара и поднялся по лестнице к себе. Сестра, услышав шум, вышла из своей комнаты и встретила его на пороге гостиной. – Ты сегодня рано, – немного удивленно спросила она, но, заметив выражение лица брата, всполошилась и озабоченно воскликнула: – Что с тобой, Вадим? – Вы еще спрашиваете?! – взвился тот и, может быть, впервые в жизни посмотрел на Антонину Дмитриевну с такой неприязнью. – Да скажи же ты, наконец, в чем дело? – Дело в вашем протеже, которого вы, непонятно почему, полагаете моим сыном! Выпалив это и дав, таким образом, выход своему раздражению, Вадим Дмитриевич неожиданно успокоился и смог присесть за стол, бросив на него цилиндр и перчатки. Сестра, которую совершенно не смутили ни его горячность, ни сказанные им слова, присела рядом. Помолчав несколько времени и убедившись, что брат успокоился, она положила руку ему на ладонь и мягко спросила: – Так что же все-таки произошло? – Ничего особенного, – буркнул тот, уже жалея, что дал волю чувствам. – Настолько, что ты бросил прием, прибежал домой и наговорил мне бог знает каких глупостей? – Прости, Тоня, но меня вывели из себя. – Кто? – Ну, ты, вероятно, слышала о графине Богарнэ? – Морганатической супруге герцога Лейхтенбергского? Да, слышала, причем весьма мало хорошего! – В действительности она еще хуже, – желчно усмехнулся Вадим. – Так зачем ты бываешь в таких местах? – Ну, милая моя, она теперь все-таки член императорской фамилии, а я по долгу службы вынужден бывать на приемах. Не думаешь же ты, что мы повстречались в бор… в неподобающем месте. – Хм, я действительно не думала до сего вечера, что ты можешь бывать в таких «неподобающих местах», особенно начинающихся на… – Не цепляйся к словам, сестрица! Я просто оговорился. – Пусть так. И что же случилось, когда ты встретился с графиней? – Она хлопнула меня по носу веером и громко сказала, что я, оказывается, в юности был шалунишкой! – И это все? – Если бы! Там был еще великий князь Алексей. Я рассказывал тебе, что он ведет себя со своей новой кузиной совсем не по-родственному? Как, впрочем, и она с ним. Так вот. Увидев меня, его императорское высочество громко фыркнул и громко повторил, к вящей радости собравшихся вокруг него бездельников: «Нам даже в графы и то не завлекательно»! – Что это значит? – Я сначала тоже не понял, но потом нашлись «добрые люди» и растолковали мне, в чем тут соль. – И в чем же? Боже мой, Вадим, рассказывай уже, а то у меня такое чувство, что я тащу из тебя слова клещами! – Ты знаешь, что такое клещи? – искренне удивился граф. – О, дорогой мой, с тех пор как я занялась делами Кирилло-Мефодиевского братства, я многое узнала! Мне теперь прекрасно известно, что такое клещи, топор или молоток. Сколько стоит фунт гвоздей, кубическая сажень тесового леса, а также как надо договариваться с подрядчиками, чтобы тебя не обманули и сделали все качественно и в срок. – Невероятно! – Ничего особенного. Но ты не закончил. – Ах да, прости. Так вот, этот развязный и невоспитанный молодой человек, к которому ты питаешь ничем не оправданную слабость, оказывается, еще и изобретатель! Ты, я вижу, не удивлена? – Я слышала об этом. – Но откуда?! – Не важно. Просто я знаю, что он работает на фабрике Барановских. Они ведь тоже изобретатели, вот и привечают людей своего склада. – Да, ты права, без них не обошлось. Так вот, они вместе с Барановским придумали какую-то новую пушку, или митральезу, или еще что-то в этом роде, и представили ее великому князю. Тот, уж не знаю, в шутку или всерьез, предложил этому, как его, Будищеву поступить во флот. Ты, верно, слышала, что туда требуются механики, и гальваники, и бог знает кто еще, так что берут даже из мужиков и кухаркиных детей. – И что он ответил? – с интересом спросила графиня, начиная, кажется, что-то понимать. – А вот то самое и ответил! – с сарказмом воскликнул Вадим Дмитриевич. – «Нам даже в графы и то не завлекательно»! Каково?! А ты мне еще говорила, будто он ничего не желает… – А разве он сказал его императорскому высочеству что-то другое? – Что, прости? – Ну, разве он сказал, что жаждет признания? – Ты что, его защищаешь? – Ничуть. Это действительно не очень красивое заявление с его стороны, но попробуй поставить себя на его место. – Я ушам своим не верю! – Да послушай же. Мальчику не так просто пришлось в жизни. Я видела много незаконнорожденных и могу судить об этом. Ему наверняка пришлось с детства терпеть насмешки, много трудиться, чтобы добыть себе кусок хлеба насущного. Было бы странно, если бы его характер не испортился. Однако же он не стал злым или черствым. Вовсе нет, его сердце не чуждо благородству и самопожертвованию. Ты же слышал, что он, рискуя своей жизнью, спас на полигоне Барановского и барона Штиглица-младшего? – Еще бы я не слышал, ты же мне все уши прожужжала, – пробурчал в сторону Вадим Дмитриевич. – К тому же он сумел получить совсем недурное образование, – продолжала ковать железо, пока оно горячо, Антонина Дмитриевна. – И к тому же у него светлая голова. Если бы ты в свое время позаботился о нем, он мог бы занять завидное положение в обществе и сейчас радовал тебя, а не фраппировал. – Господи! – взмолился граф. – Ну что же мне сделать, чтобы ты поверила, наконец, что я не имею отношения к его рождению!