– Или до заказа, – философски пожал плечами Будищев. – Возможно, что до того и другого, – не стал спорить инженер. – Да ладно вам, лучше скажите, какая нелегкая нас сюда принесла? Испытания же на носу, а мы тут цирк устроили на потеху публике. Слава богу, ничего не заклинило, а то бы греха не обобрались. – Ничего-то ты не понимаешь. Теперь, когда наш пулемет понравился великому князю, любая комиссия – просто формальность. Никто не посмеет возразить августейшей особе. – А вы говорили, что на флоте все решает Константин Николаевич, а он с племянниками не очень-то дружен. – Верно, но у него сейчас сложное положение, а потому он не станет с ними ссориться по пустякам. – Хороши пустяки! – хмыкнул Дмитрий. – Небось, тысяч триста планируете на заказе поднять? – Может, и больше, – загадочно улыбнулся Барановский. – Кстати, ты заметил, что везде упоминаю тебя как изобретателя? Помяни мое слово, будет твоя фамилия в названии новой митральезы! – А можно деньгами? – Скучный ты человек, Будищев! Меркантильный. – Это точно. Так что давайте так: пулемет – Родине, славу – вам, деньги – мне! – Гобсек! – Что? – наклонил голову отставной унтер и, прищурившись, посмотрел на своего недавнего работодателя. Затем, очевидно, решив, что первыми слогами все-таки было не «гомо», изобразил на лице нечто вроде улыбки. Оставшийся с ними художник тем временем присел на первый попавшийся валун и, держа на коленях папку с листами картона, по счастливой случайности прихваченную с собой, начал рисовать. Остро заточенный карандаш отрывисто заскользил по бумаге, и вскоре на эскизах стала появляться тренога с пулеметом, встревоженное лицо Барановского, скучающее – великого князя, и заинтересованное – Скобелева. Но особенно хорошо получился Будищев. На одном он стоял навытяжку, на другом стрелял из своей «адской машины», а на третьей – с дерзкой улыбкой разговаривал с адмиралом. Причем живописец отчего-то изобразил его не в пиджачке и картузе, а в солдатской форме, отчего вид у того получился еще более залихватским. Звонок на двери был старый, и для того, чтобы позвонить, требовалось как следует дернуть за висевшую снаружи ручку, после чего в квартире раздавался настоящий колокольный звон, способный пробудить и мертвого. По городу ходили упорные слухи о каких-то новомодных электрических звонках, привезенных неким ушлым купцом не то из Парижа, не то из Лондона, а может быть, даже и из далекой Америки, но пока что Гедвига Берг не могла себе позволить такой экзотики. Все-таки она простая модистка, хоть и довольно популярная. Впрочем, дела ее в последнее время шли лучше и лучше. Над заказами, кроме нее самой, трудились еще две портнихи, а помимо них, наконец-то появилась еще и кухарка. Вот только сейчас она ушла на рынок, и хозяйке пришлось идти открывать самой. – Кто там? – поинтересовалась она, прежде чем отворить. – Госпожа Берг здесь проживает? – раздался снаружи какой-то странно знакомый голос. – Да, – облегченно улыбнулась девушка, давно ожидавшая очередного клиента, и принялась отпирать запоры. Обитая зеленым коленкором дверь распахнулась, и перед модисткой предстал ее старый знакомый. Из той прошлой жизни, которую ей так иногда хотелось забыть. – Здравствуй, Геся. – Это вы? – вздрогнула она. – Неужели ты думала, что я тебя не найду? Девушка растерянно посмотрела ему в глаза и тихо спросила: – А зачем вы меня искали? – Может, ты пригласишь меня войти? – вопросом на вопрос ответил Будищев. – Да, конечно, проходите, – смешалась она. – А у тебя милая квартирка, – похвалил Дмитрий, оказавшись в гостиной. – Спасибо. Не угодно ли чаю? – Геся, перестань мне выкать, а то мне кажется, что ты разговариваешь с кем-то другим. – Но мы… – Мы с тобой давно знакомы, прошли войну, ты меня перевязывала, если помнишь. – Да. Вы правы… ну хорошо, ты прав. Но ты так и не ответил, зачем ты меня искал? – А сама не знаешь? – Нет. На лицо Дмитрия набежала тень. Некоторое время он молчал, как будто собираясь с мыслями, потом, наконец, решился и принялся говорить. Сначала короткими, будто рублеными фразами, потом все более увлекаясь становясь оттого красноречивым. – Геся, я люблю тебя! С того самого момента, как увидел впервые в Бердичеве. Ты тогда пришла проводить нашего Николашу. Я помню, в какое платье ты была одета; помню шляпку; длинные до локтя перчатки. Ты была самая красивая на том перроне. Послушай, я не виноват в том, что у вас не сложилось со Штерном. И уж тем более не виноват в его смерти. Меня тогда вообще в полку не было… – У тебя хорошая память. – Ты о чем? – Может, ты вспомнишь еще и о том, зачем врал, будто знал моего брата? – Геся, я же все тебе объяснил… – И ты думаешь, что этого довольно?! – А что я еще могу сделать? – Господи! Да оставь меня в покое! – Не могу. Прости. Ты помнишь Лешку? – Лиховцева? – Да. – Конечно, помню. Это же друг Николаши, очень приятный и воспитанный молодой человек. У него еще была невеста, как ее… – Софья. – Да, кажется, Софья. Ты не знаешь, как у них все сложилось? – Никак. – Что?! – Никак, говорю, не сложилось. Увидев его без ноги, невеста тотчас выскочила за другого. – Какой ужас! – А его позвала быть шафером. – Это невозможно! Ты врешь мне. Не знаю почему, но ты, верно, хочешь сделать мне больно! – Нет, что ты. – Тогда зачем ты вспомнил об этом? – Просто он сказал тогда, что если нам суждено быть вместе, то мы будем. И нравится тебе или нет, то наша встреча – это знак судьбы. Ты ведь тоже хотела меня найти, не правда ли? – С чего ты взял?! – А зачем ты рассказала своим новым товарищам обо мне? Кстати, зачем ты вообще с ними связалась? – Это получилось случайно. А второе тебя вообще не касается! – Еще как касается. Помнишь, я говорил, что убью любого, если он будет угрожать тебе? – Они вовсе мне не угрожают. – Ошибаешься! Эти твои народники – полные отморозки. Рано или поздно они вляпаются в какое-нибудь дерьмо и утянут тебя за собой. – Они хотят только хорошего. Они борцы за народное счастье… – И готовы перебить половину этого самого народа, чтобы осчастливить вторую. – Как ты можешь так говорить? Ты же их совсем не знаешь!