– Вот их как раз и покрошили. Причем писать с подробностями. Дескать, валились под свинцовым дождем, как снопы. Кровища лилась рекой, и все в таком духе… – Но зачем? – Для рекламы. Чтобы все в России знали, какую расчудесную адскую машину придумали на заводе Барановских. А если ее на вооружение не примут, чтобы генералам даже гимназисты вслед плевали – вон, дескать, ретрограды и вредители идут. – Что-то в этом определенно есть, – задумался Владимир Степанович. – Нашим генералам хоть плюй, хоть не плюй, – не согласился с ним кузен. – Все скажут – божья роса! К тому же сомнительно, чтобы экспедицию доверили Скобелеву. Уж больно много у Михаила Дмитриевича недоброжелателей. Хотя солдаты его любят. Ведь так? Последние слова Барановский-старший сказал, обращаясь к Будищеву, вероятно, ожидая восторженного согласия, но реакция отставного унтера его удивила. – Я в Рущукском отряде служил, и Белый генерал[36] меня в атаку не посылал, – отвечал тот, криво усмехнувшись. Владельцы фабрики с недоумением уставились на своего работника, но Дмитрий, полагавший, что нормальный солдат может любить генерала только как собака палку, не стал им ничего объяснять. – Ладно, – поднялся Владимир Степанович. – Мне уже пора. – Я с тобой, кузен. Заодно и пообедаем в городе. – Приятного аппетита, – хмыкнул гальванер и, поняв, что аудиенция окончена, двинулся к выходу и уже в дверях обернулся и сказал своим работодателям: – Вы все же патронов раздобудьте заранее, чтобы пулеметы проверить по-настоящему. А то мало ли… Покинув кабинет хозяина, Будищев, насвистывая, двинулся к своей мастерской, ускоряя шаг. Есть хотелось неимоверно, и он надеялся, что посланный им в лавку за съестным Семка уже вернулся. Парня, правда, на месте не оказалось, но вместо него на лавочке у стены сидела Стеша с судками. По-видимому, она приносила обед отцу и заодно решила подкормить постояльца. Надо сказать, что старик не одобрял подобную щедрость, потому девушка делала это тайком. – Ну, где ты ходишь? – строго спросила она, увидев Дмитрия. – Остынет же все! – Что бы без тебя делал, – усмехнулся гальванер. – Должно, с голоду бы помер, – отвечала та, расстилая холстину и выкладывая на нее немудрящую снедь. – Точно! – согласился парень и втянул ноздрями воздух, почуяв запах. – Эх, Степанида, всыплет тебе папаша за перевод продуктов. – Ешь давай, – парировала девчонка и беззаботно улыбнулась. – Ничто! Поворчит немного и успокоится. Будищев не заставил себя просить дважды и, схватив вареную картофелину, макнул ее в соль и тут же целиком отправил в рот. – Вкусно! – похвалил он, прожевав. – Прямо как в ресторане. – Скажешь тоже, – зарделась Стеша. То, что у Будищева язык без костей, она прекрасно знала, но все же его похвала была приятна. В отличие от строгого отца, немного оттаивающего к постояльцу только при получении платы, а также когда тот покупал водку, девушка относилась к нему с симпатией. Благо что тот, бывая в центре города, никогда не забывал покупать ей гостинцы. То леденца на палочке принесет, то полный куль пряников или еще каких сладостей. Та ценила это отношение и старалась отплатить добром. Стирала ему белье, подкладывала в миску лучший кусок, если Степаныч не видел. В общем, можно сказать, что они были друзьями. – Мить, – протянула Стеша, когда Дмитрий утолил первый голод. – Аюшки? – А ко мне Аксинья подходила, все про тебя расспрашивала. – Да ты что? – Ага. Откуда ты такой фасонистый взялся и вообще. – Ишь как, а ты чего? – А я ей сказала, что тебе такие, как она, не нравятся! – Ого! А почему? – Ну, а на что она тебе такая сдалась? Нет, девка-то, конечно, красивая, только простая совсем и необразованная. Даже читать не умеет. – А ты умеешь? – Умею! – Молодец! – Молодцы в конюшне стоят, а я – умничка! – Умничка так умничка, – не стал спорить Дмитрий. – Только для некоторых дел грамотность не обязательна, а можно даже сказать, что и не нужна! – Это для каких? – А вот про это тебе знать еще рановато, – хмыкнул парень и отхлебнул из крынки квас. – Мить! – Что еще? – Она у нас в слободке уже со всеми парнями перецеловалась! – Что, прямо со всеми? – Ну, может, и не со всеми, – урезала осетра добровольная осведомительница, – но со многими! – Это хорошо. – Чего же хорошего? – Значит, целоваться умеет! – Тьфу на тебя! Дмитрий тем временем отложил в сторону оставшуюся снедь и принялся вытирать руки о холстину. – Ты чего не доел? – удивилась девушка. – Так надо же и Семке оставить, – пояснил гальванер. – А где он? – Да я его, обормота, за калачами в лавку отправил, но что-то он потерялся. Чует мое сердце, если бы не ты, я бы точно голодным остался. – Стеша, ты скоро? – раздался снаружи голос подружек, видимо, тоже приносивших обед для своих отцов или братьев. – Я сейчас, – отозвалась та и снова вопросительно посмотрела на Будищева. – Мить! – Ну что еще? – Мить, а скажи батюшке, чтобы он меня с подружками вечерами гулять отпускал! – А не рановато? – Чего это вдруг – рановато! Все мои одногодки уже гуляют, одна я, как дура, дома сижу! – Ну, так-то да, – хмыкнул Дмитрий и, окинув взглядом вполне оформившиеся формы девушки, невольно сглотнул. – Только, боюсь, если я попрошу, тебя Степаныч вообще под замок посадит! Не больно-то он меня жалует. – Неправда твоя, – не согласилась Стеша и принялась собирать узелок. – Он тебя очень уважает и завсегда слушает, а то, что ворчит иногда, так это он на всех ворчит. – Ну, ты скоро? – снова позвали ее заждавшиеся подружки. – Иду, – крикнула в ответ девушка и с надеждой посмотрела на молодого человека. – Ладно, поговорю, – пообещал тот и с улыбкой посмотрел ей вслед. Семка очень торопился, а потому бежал не разбирая дороги, сжимая в руке сверток с парой калачей, за которыми его послал Будищев. Обычно он все делал быстро, но сегодня замешкался. Сначала поболтал немного с ребятами – такими же учениками, как и он сам. Надо же было им рассказать, что он у гальванера не прячется и не баклуши бьет, как они думали, а познает крайне сложную и при этом очень важную премудрость. Затем оказалось, что в лавке собралось много народа, а прошмыгнуть мимо всех не удалось, и пришлось дожидаться, пока подойдет его очередь. И теперь он летел как на крыльях, чувствуя за собой вину, тем более что Дмитрий был человеком не жадным и второй калач предназначался для него – Семки. Увы, сегодня торопливость сыграла с мальчишкой злую шутку, потому что, забежав в цех, он с разбега налетел на какого-то человека, и они вместе покатились по грязному полу. Правда, Семен тут же вскочил и попытался помочь на чем свет стоит ругавшему его пострадавшему, но увидев, кто это, застыл, как громом пораженный. – Убил! Как есть убил, проклятущий! – причитал Егор Никодимыч, с трудом поднимаясь. Затем мастер увидел, кто стал причиной его падения, и глаза его начали наливаться кровью. – Простите, я нечаянно, – пытался оправдаться ученик, но тот не стал его и слушать. Совсем разъярившийся Перфильев схватил паренька за ухо и принялся хлестать его изо всех сил по щекам. Семка, не смея сопротивляться, лишь молча моргал от ударов, но эта покорность лишь еще больше распаляла Никодимыча. Ко всему прочему цех по обеденному времени был пустой, и заступиться за мальчишку оказалось некому, не говоря уж о том, что вряд ли кто осмелился бы перечить мастеру. Наконец, гнев его поутих, и он, отпустив свою жертву, залепил ему на прощание со всего размаху оплеуху и, не оглядываясь, пошел прочь. К несчастью, избитый мальчишка уже плохо стоял на ногах и от последнего удара отлетел в сторону и, приложившись головой об угол станка, затих. Однако этого уже никто не видел.