— Так ты пожара не видел? — Может, и видел, — пожал плечами унтер. — Говорю же, не помню. — Но амбар-то ты видел? — Какой амбар? Тот, что на окраине деревни заброшенный стоит? — Да, он самый. — Не могу знать, ваше благородие! А почему вы спрашиваете? — А вот вопросы, — вступил наконец в разговор второй жандарм, — тут мы задавать будем! — Как прикажете, ваше благородие! — Слушай, Будищев, — продолжил поручик, — а ведь ты нам врешь! У тебя шинель не только в крови, но и в копоти. Был ты у этого пожара… — Вашбродь, — покачал головой Дмитрий, — да я в этой шинели половину Болгарии, будь она неладна, на пузе прополз. И не один десяток турок на тот свет отправил, а уж сколько раз у костра ночевал да на разных пожарищах был, мне и не упомнить! — Не кривляйся, я у сослуживцев твоих спрашивал. Еще днем она у тебя вычищена была, а тут уже закопченной оказалась. Как так? — Я же говорю, не помню, — с видом великомученика отвечал ему Будищев. — Ну, ладно, — снова улыбнулся Вельбицкий. — А у дома, где евреи поставщики жили, ты бывал? — Это у которого? Тут, господин штабс-капитан, деревня небольшая, да в каждом дворе либо румынский жид на постое, либо свитский генерал на квартире. Недолго и перепутать! — Что?! — широко распахнул глаза поручик. — Я имею в виду, где какой дом, они ж тут все на один манер… — Издеваешься, скотина? — Не пойму я, вашбродь, чего вы от меня хотите? Я, можно сказать, одной ногой на том свете побывал, да еще не факт, что оттуда вернулся, а вы меня тираните, будто я преступник какой. Если есть в чем обвинить, то так и скажите, а то что же жилы тянете? Я, чай, не железный. — Ты мне поплачься еще! — Прошу прощения, а что здесь происходит? — раздался за спиной жандармов голос, на который те нехотя обернулись. На «стражей законности и порядка» с вызовом в глазах смотрел тщедушный молодой прапорщик, в котором Дмитрий узнал Гаршина. — А вам какое дело? — грубо отозвался поручик. — Старший унтер-офицер Будищев — мой подчиненный. Кроме того, он герой войны и георгиевский кавалер! И я хочу знать, по какому праву вы его допрашиваете? — Полноте, господа! — вмешался Вельбицкий. — Нет никакого повода для ссор. Мы вовсе не допрашиваем вашего… кстати, Всеволод Михайлович, а когда это он успел стать вашим подчиненным? Вы вроде соседними взводами командовали… Ну да ладно! Мы, изволите ли видеть, не допрашиваем вашего протеже, а производим дознание. — У раненого?! — А что делать? Произошло преступление, свидетелем которого мог быть унтер-офицер Будищев. Но он, к сожалению, отчего-то не хочет помочь нам в расследовании, вот мы и пытаемся выяснить причину подобного поведения. — Я не знаю, в чем вы его подозреваете, но уверен, что ваши домыслы абсолютно беспочвенны! — Что же, господин прапорщик, мы примем к сведению ваше мнение. Впрочем, мы уже закончили. Честь имеем! Выйдя из госпиталя, жандармы переглянулись. — Что скажете? — первым нарушил молчание Вельбицкий. — Вы правы, он определенно знает больше, чем говорит. — А что по поводу беспамятства? — Врет. — Да, я тоже так думаю. Хотя это не имеет никакого значения. — Почему? — Мы не сможем связать Будищева ни с пожаром, ни с трупами, найденными в деревне. Слишком далеко его нашли. Кстати, их опознали? — Да, это по большей части представители местного преступного элемента. Турецкая власть кончилась, болгарская не началась, а мы и вовсе во внутренние дела не вмешиваемся, вот они и подняли головы. — И тут же их лишились. — Выходит так. — А что с покойником с пожарища? — Невозможно опознать, слишком сильно обгорел. Есть кое-какие догадки, но… — А именно? — Ну, прочих покойников часто видели в компании двух румынских подданных, пропавших той же ночью. Некто Михай Попеску и Мирча-цыган. Вполне возможно, что это один из них. — А где же второй? — Вот чего не знаю, того не знаю. — Скажите, поручик, а отчего вы сразу не допросили Будищева? — Говоря по совести, я сразу не связал эти два дела. К тому же он был без сознания, а цесаревич, узнав о повреждении проводов и ранении обходчика, рвал и метал, не до того было. А тут еще эти трупы… В общем, пока вы не приехали и не указали на возможную связь, я бы и не подумал. — И что думаете делать? — Ничего. — Вот как? — Ну, сами посудите. Евреи целы, деньги тоже. Жалоб не поступало, да и сами они теперь далеко, благо хоть поставки идут исправно. Ворье местное кто-то перебил? Да туда им и дорога! — А показания этого ефрейтора? — Хитрова? — Ну да. — Простите, но ничего конкретного он не сказал. Преступлений Будищев не совершал, разговоров противу существующего строя не вел, а трофеи… кого этим удивишь? — Убийство писаря? — Бездоказательно! Думаю, дело в том, что его обошли по службе, вот он и злобится. Интриги, знаете ли, бывают не только в высших сферах. — Все же, может, еще раз его допросим? — Хорошо, только… — Что только? — Давайте я на сей раз буду «добрым следователем», мне как-то привычнее, да и Хитров меня знает. — Нет возражений! — усмехнулся Вельбицкий, и жандармы весело рассмеялись. В то же самое время Гаршин встревоженно остановился у кровати Будищева и пытливо вглядывался ему в глаза. — Что они от вас хотели? — Ничего особенного, — вяло отмахнулся Дмитрий. — Работа у них такая. — Этот местный жандарм Васильев несколько раз был у нас, опрашивая солдат. В особенности бывших в карауле в ту ночь. — Это логично. — Вы так спокойно относитесь к этому?