Тяжелые веки открылись с таким трудом, как будто были по меньшей мере свинцовыми. В глаза тут же ворвался столь яркий свет, что их поневоле пришлось прикрыть. Однако это мимолетное движение не осталось не замеченным, и совсем рядом раздался смутно знакомый голос: — Раненый очнулся, позовите скорее доктора! На зов довольно скоро пришел младший ординатор, а затем вслед за ним появился и Гиршовский. — Нуте-с, как ты себя чувствуешь, братец? — спросил младший врач, осматривая Будищева. — Надо бы лучше, но некуда, — еле ворочая языком, ответил Дмитрий. — О! Уже пытаешься шутить? Прелестно, стало быть, идешь на поправку. — Боюсь, дорогой коллега, что этот пациент будет ерничать и на смертном одре, — добродушно усмехнулся главврач. — Хотя, пожалуй, в данном случае вы совершенно правы. Кризис миновал и можно надеяться на лучшее. Закончив осмотр, они ушли, оставив раненого одного. Ужасно хотелось пить, но не было сил позвать сестру или санитара. Оставалось только ждать, пока кто-нибудь обратит внимание на его бедственное положение. Через некоторое время, показавшееся ему вечностью, рядом раздались легкие шаги, и Будищев попытался попросить воды, но не смог. И тут случилось чудо, в пересохшие губы ткнулся носик поильника, и из него полилась живительная влага. Никогда, ни до, ни после, не приходилось Дмитрию пить ничего вкуснее, чем эта теплая, противная после кипячения вода, поданная ему сестрой милосердия. С каждой каплей ему становилось легче, и под конец он таки смог еще раз открыть глаза и увидеть лицо Геси. В этот момент и без того симпатичная девушка показалась ему воплощением женской красоты и всех мыслимых достоинств. — Как я сюда попал? — прошептал Дмитрий, утолив жажду. — Вас принесли какие-то солдаты. Вы потеряли очень много крови и были совсем плохи. — Фигово… — Вам нужно набираться сил, а потому пока не следует много разговаривать, — мягко прервала она его. На следующий день Будищеву стало немного лучше, и к нему пропустили посетителей. Ими оказались Шматов и все еще находившийся в госпитале Лиховцев. — Это ты меня приволок? — спросил Дмитрий у Федьки. — Ага, я со Степаном, — обрадованно закивал тот и простодушно добавил: — Мы уж думали, тебе каюк! — Хрен дождетесь, — скривил губы в усмешке раненый. — Мы так перепугались, — вступил в разговор Алексей. — Что с вами произошло? У Феди я, как ни бился, не смог добиться вразумительного ответа. — Не помню, — покачал головой Будищев. — Упал, очнулся, гипс… — Но на вас нет гипса? — выпучил глаза вольноопределяющийся. — Разве? А чувство такое, будто всего запеленали! — Боже, вы что, опять шутите? — Нет, я серьезен, как надгробие. — Не надо так говорить, — укоризненно покачал головой Лиховцев. — Жизнь и смерть это очень серьезные вещи, чтобы вот так ерничать. Я теперь это точно знаю. — Да ладно тебе, Леша, лучше расскажи, что нового произошло, пока я валялся в отключке. — Да ничего особенного, если не считать, что цесаревич сдал командование генерал-адъютанту Тотлебену и отбыл в Россию. Кстати, я тоже скоро за ним последую. — Как, уже? — Да, госпитальное начальство решило отправить негодных к дальнейшей службе домой. Как вы понимаете, я отношусь к этой категории. — И много таких? — К сожалению, много! Безрукие, безногие, слепые, оглохшие, тяжело смотреть… — Но-но! Ты бодрость-то не теряй. — Ну, что вы, Дмитрий. У меня как раз все хорошо. Все же я успел получить образование, так что могу служить в присутствии или частной конторе. Две ноги для этого совершенно излишни. К тому же меня ждет Софи, так что будущее видится мне исключительно в светлых тонах. А вот что будут делать другие инвалиды, я не слишком себе представляю. Ведь у многих семьи, и их надо кормить. Эти люди находятся в таком унынии, что больно смотреть. — И когда вы отправляетесь? — Точно не скажу, но говорят в ближайшие пару недель нас отправят на телегах в Бургас, а оттуда морем в Севастополь. Все зависит от наличия транспорта. — Что же, счастливого пути… — Ну, прощаться пока рано, мы ведь еще увидимся. Я непременно зайду завтра, а сейчас нам пора, а то доктора будут ругаться. — Ага, спасибо. Феденька, задержись на секунду, я у тебя кое-что на ушко спрошу… — Чего, Граф? — наклонился Шматов, как только Лиховцев отошел, громыхая своей деревяшкой. — Говори… — Ладно все прошло, — поспешил он успокоить Дмитрия, сообразивший, о чем тот спрашивает. — Все шито-крыто. Жандарм, правда, приходил, дознавался, да мы ему: — Знать не знаем, ведать не ведаем. Нашли, де, пораненным, у порванных проводов телеграфных, а кто и почему, бог весть! — Поверил? — А кто его знает, ирода. Должно, поверил… — Про провода сам придумал? — Да где мне! Северьян велел так говорить. — Галеев? — Ну да, он в карауле старшим был да увидал, как мы тебя тащим, вот и надоумил. — Ишь ты. — Ага, а еще сам пошел с Анохиным и провода оборвал, да истоптали там сапогами, будто невесть что творилось. Кровью еще набрызгали. Все чин чином. — Офигеть! — Ладно, побег я, — заторопился Федор. — Ты поправляйся скорее. Как это ни странно, но в тот день жандармы так и не появились. Не пришли они и на следующий день, так что Дмитрий стал уже успокаиваться, решив что «голубые мундиры» удовольствовались версией о порче проводов и не стали копать дальше. Однако на третий день в палату вошли два офицера, в одном из которых Будищев узнал Вельбицкого, а во втором — местного поручика Васильева, частенько заходившего на станцию для проверки журналов. — Здравия желаю вашим благородиям, — тихо поприветствовал он их. — Здравствуй, братец, — ласково начал штабс-капитан. — Как поживаешь? — Как в Польше, — слабо улыбнулся унтер и, увидев недоумение на лицах офицеров, пояснил: — У кого больше, тот и пан. — А ты не меняешься, — хохотнул жандарм. — Все такой же балагур! — Поздно уже меняться. — Ну, поздно так поздно. Ты мне лучше расскажи, что с тобой приключилось? — Честно, ваше благородие? — Конечно, честно! — Если честно, то я ни хрена не помню. — То есть? — Вот вообще ничего. Вроде вечером уже спать собирался ложиться, а потом чернота… очнулся уже здесь. — Любопытно. А то, как тебя титулярный советник Валеев посылал линию проверить, стало быть, тоже не помнишь? — А он посылал? — Ну, не сам же ты пошел ее проверять? — Логично, — задумался на миг Дмитрий, а потом решительно заявил: — Возможно, так и было, только я все равно ничего не помню! — Ну да, с тобой ведь такое уже бывало, — как бы про себя пробормотал штабс-капитан, не спуская с раненого глаз. Будищев в ответ промолчал, показывая всем своим видом, что и рад бы помочь, но ничего конкретного сказать не может. Вельбицкий еще немного поиграл с ним в гляделки и как бы невзначай спросил: — А что, когда ты обрыв искать пошел, амбар уже горел? — Еще и амбар горел? — изумился Будищев. — Вот ночка была!