– Я не уверен, асекрета, – сказал он. – Думаю, мне такие вещи знать не положено. Императорский офис сказал только: самый быстрый курьер, и отправляется письмо во Флот, на самую передовую линию войны. Все остальное должно быть внутри. Ему казалось, что этого должно быть достаточно. Может быть. По крайней мере, асекрета не отдала ему назад инфостик, а только сказала: – От места отправления до места доставки пять с половиной часов. Ты сообщишь об этом своему старшему? Быстрее не бывает. – Я ему скажу, – ответил Восемь Антидот и постарался не захихикать истерически. Его старший уже и без того знал, потому что он сам был себе старшим. – Спасибо! Империя тоже благодарит вас! Он решил, что задуманное ему удалось – он сделал это, его приказ уже практически на пути к Флоту, – но знал, что не может оставаться и смотреть, как служащие министерства информации отправляют инфокарту. Это вызвало бы подозрения. В нем даже могли увидеть мошенника. Восемь Антидоту пришло в голову, что он, возможно, совершает почтовое мошенничество. Впрочем, нет, он так не думал. У него были все полномочия отправить такое письмо. Вот только то, что он собирался делать дальше, было почти наверняка незаконным. В конечном счете в «Осколке» не мог находиться никто, кроме пилота. * * * Советник со станции Лсел не очень хорошо вписывался в личный кабинет Девять Гибискус при мостике: он сел за стол, как перекошенный металлический кол, с силой забитый в плодородную землю. Длинный и худой, с высоким лбом, на который ниспадали поредевшие старческие локоны. Его лежавшие на столе артрозные руки с выступающими венами казались искореженными, он все еще был в наручниках. Скулы на его щеках тоже казались узловатыми, кожа свисала с них, а они под ней выглядели заостренными и узкими. На станции Лсел он был советником по шахтерам, а потому предположительно когда-то был достаточно крепок для добычи руды на каком-нибудь астероиде. А может быть, он всегда ими руководил, потому что был человеком, рожденным отдавать приказы более мелким особям. Здесь, на «Грузике для колеса», Девять Гибискус сочла его отклонением от нормы и разрывом последовательности, но при этом отнесла его к роду человеческому. К чему-то, с чем можно говорить, в особенности потому, что он говорил на человеческом языке, а не только на станционном. Она села напротив него, что выглядело как своего рода уважение, которого он заслуживал. Он все-таки был членом иностранного правительства. Она могла позволить себе обходиться с ним вежливо во время допроса. А допрос должен был отвлечь от мыслей о том, каким странным показался ей голос Двадцать Цикады, от остаточных образов гибели в горячих искрах «Осколков». Они, казалось, навсегда поселились за ее веками, хотя она и провела перед голографическим изображением их гибели меньше суток. А еще отвлечь от мыслей об ускоряющейся кривой все еще медленного, но уже практически очевидного вектора атаки Шестнадцать Мунрайз. Она уже не была уверена, что вообще хочет останавливать Шестнадцать Мунрайз, каким бы ни оказалось окончательное мнение на этот счет императора Девятнадцать Тесло. – Советник Тарац, – сказала она. – Флот приносит свои извинения за то, что ненадолго идентифицировал ваш корабль как вражеский, и рад, что на протяжении этого заблуждения вы не претерпели никакого ущерба. Добро пожаловать на «Грузик для колеса». – Как это похоже на тейкскалаанцев – сказать «добро пожаловать» и надеть на меня наручники, – ответил советник. Как ей сейчас не хватало Двадцать Цикады, страшно не хватало! Очень трудно быть инструментом угрозы и голосом разума в одном лице. – Как это похоже на варвара, – сказала Девять Гибискус, не придумав ничего лучше, – принять доброжелательное приглашение за возможность продемонстрировать неблагодарность. Я – яотлек этого Флота, советник. Я командую здесь в качестве протянутой руки нашего сиятельного императора, и в сфере моих полномочий я наделена властью, равной ее власти. Я должна сейчас находиться на мостике и выслушивать доклады моих солдат, но вместо этого трачу время на то, чтобы просить вас рассказать, что вам известно о продвижении вражеских кораблей в направлении вашей станции. Ради вас и ради ваших соплеменников, а также ради всех, кто находится на этом корабле, предлагаю вам передать мне знание, которое необходимо нам обоим. – Для чего яотлеку Флота знать, что все ее корабли и оружие не смогли помешать врагу пройти мимо нее, а потом и через гиперврата, которые она охраняет? – спросил советник. Его тейкскалаанский был высокопарен, собран по частям, полон устаревших форм глаголов, но при всем при том совершенно правилен. Интересно, подумала Девять Гибискус, как часто этот советник разговаривал со своими послами, насколько глубоки были эти разговоры и на каком языке велись?.. – Для того чтобы знать, сколько и с какой скоростью, советник, – ответила она, – и стоит ли нам распылять силы, отправляя легион-другой на защиту вашей станции. Или же просто встать за следующими гипервратами и смотреть, хватит ли тридцати тысяч ваших жизней для того, чтобы насытить врага. Вот зачем яотлеку Флота нужно это знать. – Ей доставило удовольствие говорить почти теми же странными конструкциями, что и советник. Но по подвижному, выразительному лицу варвара она видела, что варвару это как раз не понравилось. Может быть, он решил, что она считает его идиотом. Нет, она не считала его идиотом. Он представлялся ей змеей, и она теперь пыталась разобраться, кто такая Махит Дзмаре: тоже змея или та, кого змея покусала. Тарац некоторое время смотрел на нее, не мигая, потом заговорил: – Сколько их? Достаточно, чтобы мы собрали всех наших пилотов, чего не делали на протяжении вот уже семи поколений. С какой скоростью они двигаются? Если бы вы объяснили нам, необразованным варварам со станции, как можно увидеть невидимое, тогда я смог бы ответить на ваш вопрос. Она могла это представить: прилив черной пустоты, которая поглощает корабли и людей быстрее, чем можно сосчитать потери. Она могла это представить, потому что видела такое своими глазами. Своими глазами и глазами своих пилотов на «Осколках». Почему она позволила уполномоченному убедить ее не уничтожать этих существ?! Существ, которые пожирали миры и готовы были пожирать и дальше, этих истекающих ядовитой слюной уничтожителей ее кораблей, которые взяли в плен ее адъютанта, убивали ее пилотов и могут погубить ее карьеру!.. Почему же она сидит и ждет, когда следует хотя бы попытаться уничтожить источник этой заразы, если это в ее силах?! – Я ценю вашу откровенность, советник, – сказала она ровным, ледяным голосом, чтобы скрыть ярость, бушевавшую в ее горле и груди, горящий двигатель ее эмоций. – Я сейчас вызову главного штурмана, который поможет вам указать на наших картах места вторжения. Но у меня есть еще один вопрос: на станции есть быстрые корабли? Нам может понадобиться вся помощь, которую можно найти. – Вам нужно будет поговорить с советником по пилотам Ончу, чтобы координировать такое использование наших ресурсов, но у нее есть основания сохранить эти силы при себе, – сказал советник, начиная подаваться вперед и впервые за все время его присутствия на корабле выражая заинтересованность. – Советник Ончу не одобряет даже эти мои крошечные усилия достучаться до вас. Вы – во всей вашей великой мощи, о несравненный Тейкскалаан! – должны были быть в состоянии не подпустить этих монстров к нашему дому. Так что советник Ончу немного занята в данный момент. Девять Гибискус была готова наброситься на него, сказать, что оскорбление всего Тейкскалаана вряд ли поможет спасти станцию, но не успела – ее облачная привязка закрыла один ее глаз зеленым с белым. Два Пена вызывала ее с мостика: Пчелиный Рой снова вышел на связь и звал ее. * * * За помехами адресной связи с Пелоа-2 голос Двадцать Цикады звучал особенно надрывно, что заставило Девять Гибискус вспомнить некоторые из их самых первых совместных заданий. Быстрое, живое, неожиданное многословие, которым грешил он, когда недосыпал, перерабатывал и ни секунды не сомневался в форме Вселенной, потому что знал ее закономерности. По крайней мере, он не называл ее Мальвой или, что еще хуже, «моя дорогая» – если он еще раз назовет ее так, то она первым делом убьет его, прежде чем он скажет еще какие-нибудь слова, которые разобьют ее сердце. Он, конечно, говорил с Дзмаре и Три Саргасс, которые в ее отсутствие заняли место у консоли связи. Рядом с ними стояла Два Пена, внимательно наблюдала, словно ждала, когда уполномоченный или станциосельница совершат какое-нибудь предательство, чтобы она могла вырубить консоль полностью. Девять Гибискус вошла в момент, когда звучала концовка предложения: – …почти абсолютно уверен, уполномоченный, что понимаю не только их способ беззвучной коммуникации, но и то, как им удается коммуницировать быстрее, чем мы можем отследить. Это вовсе не речь, это коллективная сеть. – У них общий разум? – спросила Дзмаре, и в этот же момент Три Саргасс спросила: – У них общая память? Она и Дзмаре уставились друг на друга, словно у них была какая-то сокровенная общая тайна. – Разум или память, – подытожила Дзмаре. – Если так можно сказать… – Так я сказать не могу, – возразил Двадцать Цикада. – Определенно сказать пока ничего не могу. В данный момент мы все еще рисуем друг для друга картинки, и они, кстати, находят меня и отсутствие у меня сетевого подключения фактами весьма тревожными, но что такое память в коллективной сети разумов? – Махит? – спросила Три Саргасс, как будто считала, что Дзмаре знает ответ на этот абсолютно философский вопрос. У Девять Гибискус были вопросы куда более важные. – Пчелиный Рой, – сказала она, вкладывая в голос все тепло, какое можно было передать через тонкозвучную пустоту, разделяющую их. – Извини, не могла ответить тебе сразу же… как ты все это понял? – Яотлек, – сказал Двадцать Цикада, и в его устах ее титул прозвучал как имя, ее имя – настолько он был доволен собой и настолько был рад слышать ее. – Все дело в грибке. Вот в чем. Они передают его своим детям, и грибок… он пробуждает детей, пока это все, что я могу сказать. Они нарисовали мне картинку, как их малыша кормят этим, а потом подключают ко всем остальным с помощью их фрактальной сети. Это что-то вроде телепатического наркотика – или паразита, который обретает симбиотические свойства. Много бы я отдал, чтобы здесь и сейчас иметь команду икспланатлей и исследовательский институт. Мы знаем кого-нибудь на «Грузике для колеса», у кого есть хобби – изучать грибки-паразиты? – Никогда не задавала такой вопрос, – услышала свой голос Девять Гибискус, спрашивая себя, зачем кому-то такое хобби, в особенности на корабле Флота, который свободен от всевозможных грибков настолько, насколько возможно. – Понятия не имею. Тот самый грибок, который убил медицинского кадета, – ты думаешь, что он обеспечивает их коллективным разумом? Как у пчел в улье? – Именно так. Кстати, Шесть Ливень умер не по своей вине – я все еще продолжаю думать, что у него была массивная анафилактическая реакция. Тем не менее наши враги не делают инъекцию грибком, они его едят. – Чисто органический способ сохранения памяти, – сказала Дзмаре, обрывая их низким очарованным голосом. Девять Гибискус проигнорировала ее. Разве Двадцать Цикада не сказал только что: у инородцев не общая память, а общий разум? – Таким образом, мы не можем рассматривать попадание их грибка на наш корабль как диверсию, – сказала она без вопросительной интонации. – Нет, никто его не заносил к нам специально, – подтвердил Двадцать Цикада. – Но подробности остаются мне совершенно непонятными, Мальва. Я решаю ребусы, а они говорят или поют друг другу внутри своего огромного грибково-пчелиного разума. У меня есть на этот счет одна идея, но она тебе не понравится. Девять Гибискус хотелось рассмеяться, обнять его, вернуть его на корабль. – И что же это за идея, которая мне не понравится? – Я думаю, что, пожалуй, съем этот грибок, – сказал ее адъютант, ее дражайший друг, ее заместитель на протяжении более чем двадцати лет. – Тогда я смогу общаться с ними напрямую. Хуже идеи Девять Гибискус и представить себе не могла. Глава 18 […] военные применения казались логическим развитием алгоритмических процессов совместного использования информации, уже применяемых в полицейских подразделениях. Интерфейс пилота по необходимости более ограничен, чем информация, которая имеется в распоряжении одного из Солнечных, что способствует гибкости в момент пользования, исключая необходимость постоянного алгоритмического функционирования. Тем не менее начальные тесты общей проприоцепции оказались обещающими. С учетом процессинговой способности интерфейса «Осколка» министерство информации выражает уверенность, что «Осколки» станут первыми объектами широко развернутого использования новой технологии […] Из «Доклада по алгоритмическим интерфейсам пользователей: применение в военной сфере», подготовлен командой икспланатлей в составе Два Кианит (ведущий исследователь), Пятнадцать Тонны и Шестнадцать Фетра, представлено и одобрено министром науки Десять Перлом Статистическая вероятность отказа системы имаго-интеграции, ведущего к необратимым психологическим и/или неврологическим повреждениям, составляет 0.03%, или три случая на каждые десять тысяч. «Наследие» и «Здравоохранение» считают такой уровень риска приемлемым. Из «Имаго-хирургия: чего ожидать», информационный листок, распространяется как часть повседневного медицинского оповещения перед имплантацией имаго-машины Восемь Антидот потерял двадцать минут, пытаясь отыскать «Осколок», припаркованный в терминале Настурция. Он не увидел ничего, похожего на бесформенный обломок стекла с острыми кромками, каким он представлял себе «Осколок» по тем документам, что попадались ему на глаза в министерстве войны, а также по сверкающим моделям одноместных истребителей заостренной формы, разбросанных по черной столешнице картографического стола. Через двадцать минут он вспомнил, что почти все «Осколки» должны находиться внутри большого корабля, висеть там в своих стояночных местах. Но искал он вообще-то не «Осколок», а пилота «Осколка», который позволит ему забраться в кабину. С этим было похуже, потому что он понятия не имел, как найти пилота – в бар он зайти не мог, позвонить в министерство и спросить – тоже, а времени с каждой уходящей секундой оставалось все меньше. С каждой минутой, что он тратил, стоя в суете терминала Настурция, приказ Девятнадцать Тесло подвергнуть тотальному уничтожению целую планету все приближался и приближался к яотлеку, а его собственный приказ сильно отставал. Наконец он вернулся к киоску министерства информации, устроился сзади, чтобы не попасться на глаза асекретам, и попытался представить, как пробраться на один из кораблей Флота. Может быть, поступить во Флот? Ему еще мало лет, но он может притвориться… пока кто-нибудь не возьмет его генетический отпечаток и не узнает, что он – императорский наследник, и не вернет его во Дворец-Земля, как потерявшегося котенка. Нет, это не вариант. Может быть, он сумеет пробраться в один из ящиков, который грузят на флотский корабль? Прокатиться зайцем? Все эти идеи основывались на самых дурацких эпизодах голодрам, тех, что он всегда выключал. И вдруг, словно он сам их сотворил, информационный киоск обошли два флотских солдата и направились прямо к нему. Оба они были высокие, с длинными темными волосами, заплетенными в тугие косички на военный манер. У солдата, что шла справа, прямо под нарукавной нашивкой он увидел значок Десятого легиона – бинарная система со звездами на общей орбите узнавалась без труда, металлический треугольник, все линии которого искривлены, словно в движении. Она была пилотом «Осколка». Прямо здесь. Это казалось невероятным. Он искал пилота, и пилот появился, вот только… это были те самые «Осколки», которые брали почту для скорейшей ее доставки в рамках почтовой системы гиперврат, когда получателем был Флот. В некотором роде он сам сотворил этого солдата.