Это не то чтобы слова, но коммуникация, которая нравится только небольшому проценту пилотов. Те же, кому это нравится, испробовали опцию на пределах ее возможностей: декламировали друг другу стихи, не открывая рта. Декламировали друг другу стихи, находясь по разные стороны гиперврат, и слышали искаженное эхо, вибрации, доходящие до мозга костей. Что-то из сектора пространства, наглухо отсоединенного от того, в котором они находятся, если не считать шва гиперврат и громадного, дышащего осколочного мировосприятия. Все объединенные «Осколки» в Семнадцатом легионе, нравится им осколочный трюк или нет, умирают от маслянистой всерастворяющей корабельной слюны, испускаемой трехколечным чужеродным врагом под вспышки энергетических пушек. Они умирают в мучениях и в огромных количествах. Далеко-далеко в секторе тейкскалаанского пространства, где находится Жемчужина Мира, а еще и крейсер Третьего легиона «Медная столовая гора», четыре пилота «Осколков» возвращаются после тренировочного полета на ангарную палубу с криками и слезами; они помогают друг другу выбраться из своих кораблей и встают, соединившись и поддерживая один другого, словно не могут остаться в одиночестве. Наконец один из них говорит, ниточка здравомыслия среди их рыданий – и кто он, не имеет никакого значения: «Нам необходимо поговорить с министром войны. Код «Гиацинт». Немедленно». Глава 16 Два Альтернатор выхватила шокер размером с большой палец из своего левого рукава и удавку из правого и улыбнулась на варварский манер, показывая все свои квадратные зубы. – Как я выгляжу? – спросила она. – Что скажешь – я могу выдавать себя за лселского аборигена? – Ну секунд двадцать, вероятно, сможешь, – сказала Девять Наперстянка, застегивая на себе боевой комбинезон, – а больше тебе и не нужно, хвала звездам. Видок у тебя нелепый. Но нелепость двадцать секунд продержится, а этого будет достаточно, чтобы провести таможенных офицеров станции, пока мы с Пять Волокно не проникнем в воздуховод. Два Альтернатор наморщила нос. – Ты прежде работала в министерстве информации, тебе и убеждать, – сказала она. – В особенности еще и потому, что ты будешь говорить, что я все делаю не так! – Буду, – сказала Девять Наперстянка, – но мое лицо им слишком хорошо знакомо. – Когда я соглашалась на эту работу, ты не говорила, что спалилась здесь, – подозрительно сказала Два Альтернатор. – У нее очень заметное лицо, – сказал Пять Волокно. Он засунул нож в ботинок. – Я никогда еще ничего не воровал с космической станции. Это будет забавно. Отрывок из «Оси вращения», первого из серии популярных тейкскалаанских романов, написанных Пять Копьем, автором, родившимся на Западной Дуге Верхние панели, по три на страницу. Первая панель: корабль капитана Камерона приближается снизу к тейкскалаанскому кораблю, который мы видели на вводной странице; он настолько велик, что кажется ненастоящим. Вторая панель: крупный план рук Камерона на навигационной консоли и блеклое отражение Чадры Мава, который помогает Камерону вести корабль; сквозь окно фонаря корабль превращается в металлический задний план, супердекоративный с избыточными прикрасами и энергетическими пушками, похожими на черные глаза. Третья панель: Камерон и Чадра Мав миновали корабль и уходят в черноту. Исчезают вдали. Их никто не замечает. КАМЕРОН (мысли в облачке на третьей панели): там звезды получше тех, что видит империя, и тех, что когда-либо озаботилась поискать станция. Текст комикса «ОПАСНЫЙ ФРОНТИР!», том 10, дистрибуция через местную малую полиграфическую фирму ПРИКЛЮЧЕНИЯ / МИСТИКА на Девятом ярусе, станция Лсел Восемь Антидоту не снились сны, и он был рад этому. Он не помнил, как уснул; помнил только, как проснулся. Светать еще не начало. Он спал в верхней одежде, не раздевшись, за своим столом, опустив голову на руки, как на подушку, и проснулся приблизительно час спустя. Засыпая, он размышлял, а перед этим пожелал доброй ночи Пять Агат и императору, после чего ушел к себе. Он пытался смотреть голопроекторные шоу, но ни на одном не смог сосредоточиться. Его переполняли разнообразные идеи, замыслы, ужасы; он словно превратился в перенасыщенный раствор, который в любой момент мог кристаллизоваться и все понять. У него почти получилось. Восемь Антидот все время возвращался к словам Дзмаре: «Я думаю, они в некотором роде люди». И к другим ее словам: «Я знаю, к смерти у них не такое отношение, как у нас, но они знают, что такое смерть». На это Три Саргасс сказала: «Они разговаривают». И это было очевидно. Конечно, они разговаривали, у них же были космические корабли, оружие и общество – разумеется, они должны вести коммуникации. Может быть, главным тут было не то, что они разговаривают, а то, что отвечают. Может быть, они тоже считали тейкскалаанцев людьми. Видимо, с этой мыслью он и уснул. Теперь же за окном еще стояла темнота, а у него сна не было ни в одном глазу, и единственное, что светилось в его комнате, – это глазки камер наблюдения, мерцающие в лунном свете. Город наблюдал за ним. Следил. Так следят Солнечные. Как весь Город знал, где он находится, даже если он находился в собственной комнате во Дворце-Земля. Или в жутком схождении состава с рельсов в метро, даже если оно не должно было случиться. Наверно, это была его вина, имели в виду его… ему хотели нанести физический вред. Эта мысль уже пронзала его, он словно нашел ее во сне и проснулся, одержимый ею, хотя при этом не знал и не запомнил своего сна. Ровно так же он проснулся некоторое время назад со знанием того, как именно капитан Флота Девять Гибискус одержала победу в Каураанском сражении. Мысль эта сводилась к формуле «они в некотором роде люди», но уходила еще дальше: он, кажется, понял, какого рода они люди. Для начала, Солнечные и имеющаяся у них возможность видеть через все глазки камер наблюдения Города. Все Солнечные вместе являли собой многообразную личность. Они были, конечно, тейкскалаанцами, такими же людьми, как Восемь Антидот, но они двигались вместе, реагировали вместе, они все видели мир одними и теми же глазами, и это были глаза не человека, а машины. Поэтому они двигались и реагировали вместе, они использовали один и тот же алгоритм, как и метрополитен, но при этом были людьми, а не ИИ, составляющим расписания. Они поднаторели в этом деле, когда алгоритмические принципы запускались по всему Тейкскалаану при министре науки Десять Перле. Это знали все: теперь Солнечные видят мир глазками камер наблюдения, вместе, как единый разум, составленный из тысячи единиц наблюдения. Если существовала человеческая разновидность, которая могла делать это, могла иметь много глаз и легко, просто действовать совместно, то без труда можно было представить себе другую разновидность существ, которые могли делать такие вещи гораздо лучше, чем Солнечные. Восемь Антидот почти потерял мысль – его отвлекло живое и удивительное понимание того, что он не знает, каким образом человек становится одним из Солнечных, совсем не знает… Он заставил себя не думать об этом. По крайней мере сейчас. Итак, если существовали человеческие личности, которые имели общее видение и намерение, и если могли быть личности другой разновидности, у которой это получалось лучше и которая вовсе не принадлежала к человеческому роду, то… Они могли делать свое дело гораздо лучше, потому что их ничуть не волновало, если кто-то из них умирал. Как сказала уполномоченный Три Саргасс: «К смерти у них не такое отношение, как у нас, но они знают, что такое смерть». Если он был прав – хотя бы в той же мере, в какой был прав касательно Каураана, почти прав, но с одним упущением, – то он должен рассказать кому-нибудь об этом. Враг действовал так, как действовал и Тейкскалаан, – уничтожал линии снабжения, появлялся там, где его совсем не ждали, как это делали и военные Тейкскалаана в своих моделях, воспроизводимых в стратегических комнатах. Если он был прав, то врагу это удавалось, потому что у них был единый разум. Восемь Антидот полагал, что прав. Он должен был сказать об этом министру войны. Потому что если враги думали все вместе, словно одна гигантская сверхмощная группа Солнечных, то именно поэтому Три Азимут и все генералы Флота не могли составить план обойти врага. Он должен сказать ей об этом немедленно. И что с того, что за окном еще ночь? Он знал, чем занимается министр войны в этот час – он несколько дней ходил за ней как привязанный. Если она сейчас спит, то он съест все шляпы, какие у него есть. * * * Махит и Три Саргасс стояли на мостике перед Девять Гибискус, все еще пытаясь сообразить, что сказать. По крайней мере, пыталась Махит, которая знала, что на уме у Три Саргасс, услышавшей из уст яотлека тейкскалаанского Флота столь поэтические слова о сердце врага: «Я готова протянуть к нему мои руки и изорвать в клочья». Слова, взятые из эпической поэмы о завоевании, произнесенные так легко и походя, и этот немыслимый груз тейкскалаанских саг лег на плечи Махит, как саван, который она так никогда и не снимала. Пока так и не поступило никаких сообщений с Пелоа-2 от Двадцать Цикады с его нелепым контейнером с грибком. Махит не знала, удались ли его попытки установить, о чем она и Три Саргасс сумели договориться с инородцами в отношении «может быть, убивать нас не совсем правильно, по крайней мере без всякого разбора» и связать это с тем, как он собирался объяснить грибковый инфильтрат. Вестей с Пелоа-2 не было, и Махит видела, как это действует на Девять Гибискус, которая становилась раздражительной и резкой, готовой к уничтожению целой планетарной системы. «Любили ли мы кого-нибудь так сильно, – подумала она не совсем в вопросительной форме. – В достаточной мере, чтобы во имя мести за смерть дорогого человека уничтожить планету?..» <Не всю планету>, – сказал Искандр, и она пожалела, что этот вопрос вообще пришел ей в голову. Что может сравниться с уничтожением целой планеты? Смертоносный огонь флотских бомб или мягкие, широкие, беспощадные челюсти Тейкскалаана, держащие в зубах ее сердце, в котором должен быть Лсел? – Яотлек, – сказала она, – я почти уверена, что мы достигли некоторого прогресса. Еще несколько часов или дней, и может быть… – Посол, я в вас не сомневаюсь, – сказала ей Девять Гибискус. – Но вы не из числа моих солдат, ведь так? Я не жду вашего понимания. Бывают ситуации, когда мы, командиры, просим наших солдат довериться нам, доверить не только свои жизни, но и решения. Десятый уже заждался. Махит хотелось сказать ей: «Это ведь вы вытащили нас сюда, чтобы поговорить с парнишкой с помощью инфокарты, а мы в это время работали!» Она уже собиралась открыть рот, хотя Искандр и придерживал ее язык, предупреждал ее, когда офицер связи Два Пена прервала их обоих: – Яотлек. Послание. – От Двадцать Цикады? – спросила Девять Гибискус. Махит поморщилась, слыша обнаженную надежду в ее голосе, и увидела, что Три Саргасс тоже морщится. – Нет, – сказала Два Пена. – Это с флагманского корабля Сорок Оксида «Переливчатый Сирокко». Семнадцатый Легион атакуют. Я думаю, враг знает, что нам известно, где они… Семнадцатый теряет «Осколки». Быстро теряет. * * * Восемь Антидот не стал затруднять себя сменой одежды, как и сообщать кому-нибудь, куда направляется. Он только надел туфли – серые шпионские со шпионскими брюками и курткой, – причесался, завязал волосы в длинную косичку и спустился в туннели. Он словно собирался встретиться с Одиннадцать Лавром, прежде чем начать свою миссию всерьез. Знакомые туннели между Дворцом-Земля и министерством действовали на него успокаивающе, но от каждого самого слабого шума, каждого облачка пыли он вздрагивал и немного ускорял шаг. Восемь Антидот еще никогда не спускался сюда в такой час. Даже его попытка спеть себе под нос маршевую песню дворцовой архитектуры – «в земле столько же корней, сколько цветков в небе» – ощущалась им как детская защита от монстров, которые могут прятаться под кроватью. Или в секретных подземных туннелях. Это даже казалось забавным, хотя на самом деле ничего забавного в этом не было. Что произойдет, если взрывное устройство сработает здесь? Об этом не хотелось думать. Он поднялся по лестнице, которая через люк выходила в подвал. Наверху его никто не встречал, и он неожиданно обрадовался этому. Он не хотел, чтоб кто-то знал о его приходе сюда, кроме, может быть, Три Азимут. Он хотел вручить эту идею ей и, может быть, Одиннадцать Лавру, если тот с ней, и это показало бы, какой хороший ученик Восемь Антидот, – но больше никому. Не дать его открытию потеряться, пока Шесть раскинутых Ладоней будут решать, что с этим делать. Но если он собирался пройти до конца, до самого ее кабинета, никому не сообщая о себе, в этот час, когда охранников было меньше, но они становились подозрительнее, он должен был стать настоящим шпионом. Таким шпионом, который умеет проникать куда угодно незаметно, а также говорить, запоминать и хранить свои секреты. Глаза-камеры засекут его, так уж работал Город. Но люди – за исключением Солнечных – не были глазами-камерами. А он был маленьким, мог прятаться в уголках, мог превращаться в облако пыли, в отблеск света на полу. Он вообще мог превратиться в ничто, в кого-то, кто находится здесь по праву, кто по праву находится в любом месте, где бы ни появился. В кого-то незначительного, уборщика или кадета из ночной смены, проводящего осмотр. Для того чтобы быть кем-то из них, он был слишком юн, но раз уж требовалось представить себя в одном из этих качеств, то легче всего Восемь Антидоту было представить себя уборщиком. Человеком, который имеет право находиться в министерстве войны, так как он наводит здесь блеск, чтобы все было как новенькое, чтобы лучам восходящего солнца было от чего отражаться. Он направился прямиком к кабинету Три Азимут. Глаза-камеры и искусственный интеллект службы безопасности здания министерства не раз видели его здесь и никогда не подозревали ничего необычного. Он действовал согласно той закономерности поведения, какая от него ожидалась. Если он столкнется с человеком – не из Солнечных, – который решит, что ему тут нечего делать, он либо объяснит, кто он, либо пройдет мимо, изо всех сил притворяясь уборщиком, думая о себе как об уборщике, веря в это. Шпионы из рассказов всегда так поступали. Он практиковался в убеждении, что он уборщик, пока не добрался до кабинета Три Азимут. Пока ему не требовалось ни с кем заговаривать. Если он видел каких-либо служащих министерства, то прятался где-нибудь в тени и ждал, когда они пройдут мимо. Но сегодня прямо перед ее кабинетом в самом центре Шести раскинутых Ладоней он услышал голоса. Прямо в холле перед кабинетом и достаточно близко, чтобы он смог увидеть свет, пробивающийся из-под двери, и убедиться в правоте своего предположения о том, что министр войны в эту ночь не спит. Голоса были повышенными, охрипшими, они проникали в холл на лучах света из-под двери. Он мог прервать их. Ему было нужно поделиться с Три Азимут своей догадкой. Очень-очень нужно. Но он заставил себя замереть и почти перестать дышать, чтобы не создавать никаких помех звукам, ничего, что могло бы выдать его пребывание здесь. Он слушал, понимая, что очень непросто перестать быть шпионом, когда ты уже привык к этой роли. А Восемь Антидот очень сильно привык. Он не знал толком, кто в этом виноват – он или его предок-император, дело в генетике или в воспитании, или виновата сама нынешний император, которая дала ему тот наконечник копья. – …времени на ожидание. Я не буду стоять в стороне, когда ко мне приходят пилоты «Осколков», которые никак не могут перестать кричать, чтобы связно выразить свои предупреждения. Что бы там еще ни происходило, они убивают солдат Флота, и если мы не отключим «Осколки» от общей проприоцепции, то вскоре вся Вселенная будет владеть исключительным знанием о том, что происходит. Это был голос Три Азимут, и звучал он с такой угрожающей интонацией, какой Восемь Антидот никогда не слышал у нее прежде. Три Азимут, министр войны, говорила о том, что не могло быть ничем другим, кроме «осколочного трюка», раз пилоты «Осколков» были каким-то образом объединены в единое целое и могли слышать, как умирает кто-то из них. Как будто они Солнечные, только сломленные, потому что Солнечные, насколько было известно Восемь Антидоту, не слышали, как умирает кто-то из них. А если так, как министр Войны могла не прийти к тому же выводу, что и восемь Антидот? К выводу, согласно которому инородцы, сражавшиеся с Тейкскалааном, тоже были соединены в одно целое? Он сделал шаг к двери, готовый прервать собравшихся там и рассказать о своей идее. И услышал голос Одиннадцать Лавра: – Отправка наших кораблей на эту планету поставит наших людей под угрозу неминуемой смерти от грибкового заболевания, которыми кишит их земля. Разве нет, министр? Он не шелохнулся. Не открыл дверь, потому что не был уверен, что правильно расслышал насчет «грибкового заболевания», – ни уполномоченный, ни Дзмаре ни словом об этом не обмолвились. – Достаточное число ядерных осколочных бомб уничтожат даже самый решительный грибок, – сказала Три Азимут. – Я не приказываю начать атаку, заместитель министра. Я отдаю приказ поразить сердце. Стереть эту колонию с лика Вселенной, а там посмотрим, на какого рода переговоры они пойдут, зная, что мы можем сделать с ними.