Коготь постучал по контейнеру, один раз. Звук удара кератина о пластик. <Девятнадцать Тесло не звала бы нас, не будь в этом нужды>, – сказал Искандр, и в этих словах слышалась вся его уверенность в том, что Девятнадцать Тесло заслужила этот абсурдный, мучительный, несущий смерть объем бед, в который она втянула его при жизни. Вся его уверенность в том, что он любил ее и в конечном свете все остальное не имело значения. Он любил ее, несмотря ни на что. – Улетайте, – сказал Двадцать Цикада странным и чужим голосом. – Садитесь в шаттл вместе с солдатами. А я, пожалуй, останусь здесь. – Что вы собираетесь делать? – спросила Махит. – Я собираюсь вернуть им кусочек их смерти, – сказал Двадцать Цикада, сохраняя прежнюю неподвижность. – А потом посмотреть, понимают ли они, почему я сделал это. Уходите. Третий опять принялся рисовать в воздухе. Фрактальную форму, похожую на грибок. Форму, которую он наложил на изображенное Махит выпотрошенное тело. – Я не знаю, как поступить, – сказала Три Саргасс. – Но Девятнадцать Тесло послала меня сюда – по крайней мере, не остановила. И она император. <Она император, – эхом прозвучали слова Искандра. – А этот адъютант может позаботиться о себе. Даже если он не умеет петь>. – Не умирайте, пожалуйста, – бестолково произнесла Махит. К Двадцать Цикаде она даже симпатии не испытывала. – Всем в конечном счете приходится умирать, – ответил тот, чье лицо от пасти Четвертого отделяли несколько дюймов. «Умирают все, остается только память», – подумала Махит, развернулась и поспешила за Три Саргасс назад к шаттлу, Флоту и Тейкскалаану, замершим в ожидании. * * * Они оставили Двадцать Цикаду в пустыне с врагом. Девять Гибискус это очень не нравилось, не нравилось всеми фибрами, но она не могла оспорить принятое решение. В особенности еще потому, что специальный уполномоченный и Дзмаре принесли ей клятвенное заверение в том, что Пчелиный Рой сам настоял на том, чтобы остаться. «Шпионка и ее зверек». Черт побери, иногда так хотелось прогнать из головы все речевые обороты Шестнадцать Мунрайз. Но этот поступок был настолько в духе Двадцать Цикады, что она поверила. Именно так он расчетливо использовал себя в качестве возможной жертвы за герметичной дверью медицинской части, когда ждал, умрет или нет, вдыхая споры грибка. Но все равно Девять Гибискус это очень не нравилось. Она могла только пожелать, чтобы ее адъютант, ее дражайший, старейший друг меньше был озабочен сохранением равновесия во всем мире – в империи, Вселенной – и больше эгоистичными заботами о собственной шкуре. Хотя бы ради нее, если не ради чего-то другого. Пока уполномоченный и Дзмаре отвечали на срочный императорский вызов под наблюдением Два Пены, яотлек на час покинула мостик. Ей полагалось девять часов сна, но кому они нужны? Она не пошла к себе. Она пошла прямо в каюту Двадцать Цикады и… он, конечно, так и не сменил пароль. Дверь впустила ее. Она увидела автоматически воспроизводимое послание – вращающуюся голограмму над рабочим терминалом, который он обычно засовывал в угол. Послание, выписанное в идеально аккуратном глиф-стиле, которым пользовался Двадцать Цикада, гласило: «Мальва, если меня нет, полей растения и покорми этого проклятого всеми звездами каураанского котенка». Нет, она не собиралась плакать. Это было надежное послание, не прощальное. Она полила растения и в процессе обнаружила проклятого всеми звездами каураанского котенка спящим в одном из цветочных горшков. Он напоминал некий странный корнеплод космической черноты – корнеплод, который замяукал на нее, когда она случайно облила его водой. Девять Гибискус накормила и его, нашла для него консервированное мясо, и котенок, казалось, остался доволен. По крайней мере, он запрыгнул к ней на колени и замурлыкал, стал есть мясо с ее руки, и это было до слез приятно. Она все еще кормила его, когда облачная привязка сообщила ей о приоритетном послании, отправленном только для верхушки командования. Она, не думая, включила его. Все сообщения в этом диапазоне вещания подлежали прослушиванию. Оказалось, что сообщение отправлено Шестнадцать Мунрайз, ее изображение заполнило половину зрительного пространства Девять Гибискус, тогда как другая половина осталась свободной. Она уже покинула «Грузик для колеса» и теперь находилась на собственном мостике «Параболической компрессии». Девять Гибискус понимала, что должна почувствовать облегчение, но ничего такого с ней не случилось. Ничуть. Она погладила каураанского котенка, чтобы он перестал мяукать, прося мяса, что дало результат лишь отчасти, и прислушалась. «Яотлек, – сказала Шестнадцать Мунрайз со своего далекого корабля. – Поскольку вы остаетесь моим начальствующим офицером, сколько бы мы ни расходились друг с другом во мнениях, а еще с учетом того, что вы осведомлены об ужасных способностях наших врагов, заключенных как в их кораблях, так и в их телах, я считаю своим долгом проинформировать вас о том, что вы наверняка уже и сами знаете: ваш разведчик обнаружил одну из систем обитания наших врагов. Не вините своих офицеров, они хранили абсолютное молчание. Просто Двадцать четвертый легион не глупее Десятого, и когда «Роза гравитации» изменила траекторию и паттерн поиска и полетела домой через пространство, занятое моим легионом, стало очевидным: они нашли то, что ищем мы все. Мои собственные разведчики подтвердили факт находки, сделанной «Розой гравитации». Я готовлю ударный кулак. Если вы готовы предложить мне командование, я готова возглавить его: «Параболическая компрессия» вместе с «Грузиком для колеса» прорвется через ряды врага и подойдет достаточно близко, чтобы выжечь их с неба, уничтожить то, что может заразить нас, то, что, без всяких сомнений, сожрет нас. Насколько я понимаю, в ваши планы может входить дождаться конца переговоров. Я тоже подожду. Некоторое время. Мой яотлек, я предпочту умереть, но положить конец этой войне, пока она не выпила все жизненные соки из Тейкскалаана в долгой, изнурительной осаде. Думаю, что и вы предпочли бы то же самое. К тому же вы герой Каураана. Может быть, мы все выйдем из этой войны живыми». На этом послание закончилось. Другая половина поля зрения Девять Гибискус вернулась в садовую каюту Двадцать Цикады. «Да черт бы тебя побрал со всеми звездами!» – сказала яотлек. Каураанский котенок обиженно посмотрел на нее и спрыгнул с ее колен. * * * Когда эзуазуакат императора отправил послание экспресс-курьером, оно прошло даже быстрее, чем послание Флота. Пять с половиной часов, сказала Пять Агат, чтобы доставить запрос и список вопросов Восемь Антидота на флагманский корабль «Грузик для колеса». Еще какое-то время ушло на составление ответа, а потом потребовалось еще пять с половиной часов на обратный путь. Она отправила его в постель, пока они ждали. Хоть ему это и не понравилось, он решил, что заслужил отдых. Шутка ли, уехал в город, а потом его пришлось спасать, и теперь еще эта мысль, были ли это проблемы со связью или все-таки взрывное устройство. Он спросил Пять Агат, не связывались ли с ней из министерства юстиции, а она вместо ответа только еще более твердым голосом сказала, чтобы он отправлялся спать, и это могло означать как «нет, не связывались», так и то, что ответ был плохим. Ответ «взрывное устройство». Но Восемь Антидот отправился в кровать и уснул, а потом радовался, что никакие сны ему не снились, потому что если бы снились, то непременно про схождение составов с рельсов. Ответ на послание уполномоченному должен был быть получен во Дворце-Земля к полудню следующего дня, но он не пришел. Ничего не пришло и к обеду, и Восемь Антидот задумчиво размазывал по тарелке пряную печень с сыром в лепестках лилии, хотя обычно любил вкус жареных цветов. Он слишком сильно нервничал и потому не мог есть. Все, казалось, крутится чуть-чуть быстрее, чем он мог отслеживать. Никто не хотел говорить с ним про метро, а он не знал, как настроить облачную привязку таким образом, чтобы она выдавала больше информации, чем в новостной ленте. Спустя какое-то время ему пришлось перестать смотреть новости. От вида дыма, струящегося из метро, его начинало тошнить. Только после захода солнца Пять Агат прислала ему по внутридворцовой почте инфокарту и предложение прийти посмотреть ответы на вопросы, которые он задал. Увидеть не только специального уполномоченного Три Саргасс, но и Махит Дзмаре. Восемь Антидот сразу же подумал: не является ли присутствие обоих этих имен в послании знаком того, что предупреждение капитана Флота Шестнадцать Мунрайз верно и министерство информации скомпрометировано послом со станции Лсел. Или же права Три Азимут: Махит Дзмаре, где бы она ни находилась и хотела она того или нет, нарушала протоколы и нормальное функционирование мира. Когда он пришел в покои императора, Пять Агат ждала его там, сидя на одном из диванов, обитых белым бархатом. Она похлопала по месту рядом с собой, и это означало, что Восемь Антидот будет смотреть голографическое послание, сидя между императором слева и Пять Агат справа. Она была не одна. Был еще ребенок Пять Агат, Два Картограф, которому стукнуло семь лет, целый индикт, о чем он недвусмысленно сообщил Восемь Антидоту. Сообщил он и о том, что теперь уходит в кровать, только когда сам захочет, а сейчас читал учебник по математике, лежа животом на плиточном полу в покоях императора. Восемь Антидот не помнил за собой такого во времена, когда здесь жил его предок. Он даже подумал, что ему было бы неловко делать нечто подобное. Пять Агат спросила его – или ее вопрос был обращен к Ее Великолепию; понять это было затруднительно: – Ну, послушаем, что Три Саргасс имеет сказать в свою защиту? Она поставила голографическую запись, прежде чем кто-либо из них ответил. Они увидели изображение не одной только Три Саргасс. На записи рядом с уполномоченным стояла Махит Дзмаре. Обе они выглядели очень усталыми, потными и ничуть не счастливыми. Они находились в тесной комнате с металлическими стенами и окном. Голограмма не зафиксировала звездного поля за окном, но Восемь Антидот вполне мог представить, как оно выглядит. Он не видел, есть ли в комнате еще кто-то, кто слушал бы их в процессе записи, но решил, что да. Дзмаре постоянно поглядывала влево, а Три Саргасс, напротив, демонстративно не смотрела в этом направлении. Там определенно кто-то был, и его присутствие заставляло нервничать, по крайней мере одну из них. Дзмаре. Его вопросы, отправленные Флоту, были просты: «Почему вы, уполномоченный Три Саргасс, считаете, что переговоры с нашим врагом увенчаются успехом? Почему именно вы решили лететь, а не кто-то другой из министерства информации?» Только два вопроса. Ему всего лишь хотелось выслушать ее оправдание. Попытаться понять, выяснить, верит ли она сама в то, что делает. Уполномоченный Три Саргасс говорила чистым и довольно усталым альтом. Она напоминала человека, который сходил на очень громкий концерт и пел под оркестр – или человека, который с огромным энтузиазмом всю прошлую ночь играл в амалицли. Она смотрела прямо на записывающую облачную привязку, и теперь Восемь Антидоту казалось, что она смотрит прямо ему в глаза. Прямой глазной контакт. Ему хотелось отвернуться, но Три Саргасс даже не было здесь, чтобы от нее отворачиваться. – Ваше сиятельство, – сказала она с изысканной официальной строгостью. – Эзуазуакат. Ваше Великолепие. Мое самое глубокое почтение вам на Жемчужине Мира с флагманского корабля Десятого легиона «Грузик для колеса». Я приношу извинение за краткость этого послания, но, как вы можете себе представить, мы тут немного заняты. За этим последовала пауза. По лицу Дзмаре на голограмме пронеслась какая-то эмоция, и Восемь Антидоту показалось, что это с трудом сдерживаемый смех. Тот смех, которым смеялись взрослые, когда их охватывал ужас, но они не хотели, чтобы об этом знали дети. – Вы, ваше сиятельство, задали очень сложные вопросы в маленькой и простой упаковке, – продолжала Три Саргасс. – С учетом нехватки времени и ряда других обстоятельств ни посол Дзмаре, ни я не сможем дать вам ответа, которого вы заслуживаете. Но присутствующая здесь Махит, – она показала на посла, – придерживается мнения, что вы заслуживаете получения ответа, когда задаете вопросы, в особенности с такого расстояния. Девятнадцать Тесло рядом с ним пробормотала: – Она ведь и вправду так думает, верно? – А вы не думаете? – сказала Пять Агат так, словно Восемь Антидота и не было здесь и говорили они не про него. – Ну, на сей счет посол и я пришли к полному соглашению, – сказала Девятнадцать Тесло, и Восемь Антидот вспомнил, неожиданно и резко, что она сказала ему, придя с подарком – наконечником копья: «Ты не Шесть Путь, как бы ни был похож на него. А уж я постаралась, чтобы тебе не было нужды становиться им». Он опять задумался, что же такого она сделала, для него или с ним? Но уполномоченный уже снова говорила, голограмма продолжалась без всякого уважения к разговору, происходящему пять с половиной часов спустя в будущем. – Вы хотите знать, почему я взяла на себя этот труд, а не кто-то другой из министерства информации? Это простой вопрос, ваше сиятельство. Мне этого захотелось. Поступил запрос, и я захотела. Захотела сделать нечто большее, чем сидеть в офисе, мало спать и писать плохие стихи. Дзмаре рядом с ней пробормотала: – Травинка… Мягко и сочувственно. Вероятно, это было дружеское прозвище уполномоченного. Странно, что посол знала его. Еще более странно, что она его использовала. Три Саргасс отмахнулась от нее, едва заметный жест, который словно говорил: позже. – Ваше сиятельство, что касается желания «сделать что-либо», спросите у Ее Великолепия. Она наверняка смотрит это вместе с вами. Если вы все еще не знаете, почему я, а не кто-то другой из министерства информации, спросите ее, почему она не остановила меня или не послала кого-то еще вместе со мной. Девятнадцать Тесло рассмеялась, услышав эти слова уполномоченного. Рассмеялась и кивнула. Восемь Антидот не сомневался, что им манипулируют более чем через шесть гиперврат и пять с половиной часов, но чувство это было довольно странным и освежающим: быть манипулируемым, слыша, как тебе говорят правду. А узнать эту правду ему было необходимо. Уполномоченный на голограмме вздохнула. – Ваш второй вопрос потруднее. Я сижу здесь с послом Дзмаре, потому что она разбирается в языках гораздо лучше меня, хотя как дипломат я гораздо лучше ее… Не ее вина, что она… – вид у Три Саргасс был такой, будто она съела первое слово, которое собиралась сказать, быстро его проглотила и заменила: – отлучена в настоящей момент от практики. Почему я считаю, что переговоры с врагом могут увенчаться успехом? Потому что они разговаривают, ваше сиятельство. Потому что, когда мы поняли, как нужно издавать коммуникативные звуки, они стали отвечать. Потому что я выросла, читая Одиннадцать Станка. Пусть Пять Агат раздобудет вам экземпляр «Писем с нуминозного фронтира». Вы на девяносто процентов клон Его Великолепия Шесть Пути, вы уже достаточно большой, чтобы понять… Дзмаре осторожно перебила ее. Как пловец, ныряющий в воду без малейшего всплеска. – Потому что, ваше сиятельство, уполномоченному нравятся инородцы. По крайней мере, человекообразные – она сама призналась мне в этом, когда мы с ней познакомились. Она, в отличие от некоторых тейкскалаанцев, считает, что люди, которые не являются тейкскалаанцами, тоже отчасти принадлежат роду человеческому. А от этого нетрудно прийти к заключению, что и эти инородцы тоже в некотором роде люди. Пусть даже они и не принадлежат человеческому роду. – Махит, – сказала Три Саргасс, посмотрев на Махит так, словно это утверждение посла потрясло ее. Но посол продолжила: – Я не знаю, как они разговаривают. Я знаю, у них есть другие языки, кроме того, из которого мы выучили несколько слов, и ни один из их языков недоступен человеческому уху. Я знаю, к смерти у них не такое отношение, как у нас, но они знают, что такое смерть. Я знаю, что после первой встречи они вернулись к столу переговоров и что не перестали атаковать Флот даже во время переговоров. Я знаю это и больше почти ничего. Я думаю, они в некотором роде люди. А если так… – Если так, ваше сиятельство, – уверенно перебила ее Три Саргасс, – то существует вероятность заключения перемирия, прежде чем мы потеряем слишком много кораблей Флота. Это все. Бормотание на заднем плане. Тот, кто был с ними, что-то сказал неразборчиво. Дзмаре казалась испуганной – или исполненной отвращения, или просто раздраженной. У станциосельников была слишком богатая мимика, и понять, что значит каждое выражение их лиц, нередко было затруднительно. Уполномоченный стояла с невозмутимым видом. – Конец записи. На этом изображение исчезло, остались только покои императора и Два Картограф, который оторвался от своего домашнего задания и сказал: