– В Накхаре, – сказала Девять Гибискус и замолчала. Она, конечно, знала Накхар. Конечно, она знала, как Три Азимут привела Накхар к покорности, знала о ее тщательном и деструктивном насилии, примененном к повстанческим фракциям, знала о том, как Три Азимут внедряла своих людей в эти фракции, а потом позволяла им разрушать эти ячейки до полной ненужности любой ценой, вплоть до разоблачения самих себя. Девять Гибискус сама делала что-то подобное в Каураане… Ей вдруг пришло в голову, что новый министр войны, может быть, не любит Шестнадцать Мунрайз и Третью Ладонь так же сильно, как сама Девять Гибискус. В то же время она может так же сильно не любить и Девять Гибискус за ее прежнего покровителя. Или за то, что она использует тот же набор идей, но не нуждается в эпитетах типа «та, которая разжигает вражду в самом преданном присяге сердце». Эпитетах, которыми Три Азимут обросла и которые висят на ней, как цепи. – Накхар, – согласилась Шестнадцать Мунрайз. – Ее Великолепие император Девятнадцать Тесло, да властвует она еще тысячу тысяч лет, сделала мясника накхарской мысли министром войны. Она отправила вашего покровителя министра Девять Тягу домой в Зорай, а вас – и меня – сюда. С этим. Она показала вдаль на все еще вращающийся трехколечный корабль, на Пелоа-2 – сверкание отраженного света. Девять Гибискус прежде слышала, что Три Азимут называют «мясником накхарской мысли» только в самых темных углах флотских баров, где поэзия превращается в нескладушки и эпиграммы, произносимые с такой скоростью, что они лишаются смысла раньше, чем их выслушивают до конца. – Мне нравится ваша прямота, капитан Флота, – сказала она. – Что я, по-вашему, должна ответить вам? Что опасаюсь, как бы мы все не умерли здесь медленной и мучительной смертью в ходе первой волны противостояния? Что я верю, будто наш светлейший благословенный звездами император начнет войну, выигрывать которую у нее нет намерения, потому что ее цель – с корнем вырвать остатки тех порослей во Флоте, которые могли бы поддержать Один Молнию? Вы хотите, чтобы я сказала эти слова, отвечают они действительности или нет, чтобы вы могли донести их до вашего заместителя министра? Она с удовольствием отметила, что Шестнадцать Мунрайз вздрогнула. Она, следовательно, не знала, что Девять Гибискус догадалась о ее продолжающемся сотрудничестве с Третьей Ладонью? Что ж, это уже кое-что. Пусть и немногое. – Нет, – сказала Шестнадцать Мунрайз. – Я вовсе этого не хочу. Я хочу… чтобы эта война началась и мы ее выиграли. Может быть даже, она говорила правду. У Девять Гибискус не было времени проверять: Два Пена встала из-за своей консоли и сказала: – Яотлек, извините, что прерываю, но у нас приоритетное послание от самого императора. Она хочет поговорить с уполномоченным и послом Махит Дзмаре. Просит ответить как можно скорее – курьер ждет. Уполномоченный и Махит Дзмаре находились на Пелоа-2, разговаривали с врагом или, может быть, умирали от грибкового заражения. Или от теплового удара. – Что ж, тогда верните их сюда, сможете? – спросила Девять Гибискус. Неважно, какие мысли пыталась ей внушить Шестнадцать Мунрайз, какие сомнения посеять. Ее император требовал разговора с уполномоченным, и она, Девять Гибискус, должна была выполнить приказ. Глава 15 ПРОСМОТР ЗАПИСИ ИНЦИДЕНТА – ЯДЕРНАЯ КАССЕТНАЯ БОМБА ПОРАЖАЕТ (НАЗЕМНУЮ ЦЕЛЬ) (ЧИСЛО?) (должно содержать ФЛОТ) Зафиксированы три случая применения кораблем Флота кассетной ядерной бомбы на одной из планетарных систем после изобретения этой технологии. Ни один из этих случаев не имел места в течение последних четырех сотен лет, хотя в обществе происходит дискуссия о целесообразности применения бомбы в системе Накхар два индикта назад; эта дискуссия выявила общее мнение о неприемлемости таких действий… //доступ// ИНФОРМАЦИЯ, база данных ограниченного доступа запрос осуществлен 96.1.1.-19А капитаном Флота Шестнадцать Мунрайз с персональной облачной привязки и защищенного соединения на корабле «Параболическая компрессия» РАБОТА МЕТРОПОЛИТЕНА В СОКРОВЕННОЙ ОБЛАСТИ ПОЛНОСТЬЮ ПРИОСТАНОВЛЕНА ДО ДАЛЬНЕЙШЕГО СООБЩЕНИЯ, КОТОРОЕ БУДЕТ СДЕЛАНО ПОСЛЕ ПРОВЕДЕННОГО МИНИСТЕРСТВОМ НАУКИ РАССЛЕДОВАНИЯ. СООБЩЕНИЕ ПОВТОРЯЕТСЯ. ВОЗМОЖНЫ ЗАДЕРЖКИ. ПОЛЬЗУЙТЕСЬ АЛЬТЕРНАТИВНЫМИ ВИДАМИ ТРАНСПОРТА. РАБОТА МЕТРОПОЛИТЕНА В СОКРОВЕННОЙ ОБЛАСТИ ПОЛНОСТЬЮ ПРИОСТАНОВЛЕНА… Объявление общественной службы, широкое вещание на Жемчужине Мира, 96.1.1-19А Снова песок и жара, Пелоа-2 сомкнулась вокруг нее, как смирительная рубаха. Восемнадцать прошедших часов не затуманили солнца, эта планета вращалась медленно. За восемнадцать часов сгустился запах трупного разложения. Махит предполагала, что так оно и будет, и теперь чуть не задыхалась. Тело забыло боль. Это было одним из первых правил, которым научил ее психотерапевт, специализирующийся на имаго-интеграциях на Лселе; она тогда была еще слишком маленькой, чтобы задумываться, каково это – стать звеном в длинной цепочке имаго-памяти. Тело забывает боль, но оно также записывает в себя закономерности: эндокринную реакцию и химические триггеры, биологическую обратную связь, которая и устанавливает эти закономерности. Это и есть память: непрерывность в сочетании с эндокринной реакцией. Снова запах трупного разложения и удушающая жара: повторяющийся опыт. Махит чувствовала приближающуюся рвоту. Она подумала: «Искандр, ты когда-нибудь бывал на скотобойне?» И получила ответ: <Нет. До тебя не бывал>. Значит, это было новым, привнесенным ею в их имаго-линию. Махит не могла понять, как к этому относиться. Возвращение на плато-платформу отличалось от их прихода туда в прошлый раз. Она все еще боялась инородцев, с которыми они вели переговоры, все еще пребывала в ужасе, чтобы четко отдавать себе отчет о происходящем даже внутри собственного мозга, раз больше негде. Но она пела им один раз и могла спеть снова. А вот состав их маленькой экспедиции изменился: те же четыре солдата сопровождения с шокерами, тот же тент, изготовленный из самого прекрасного тейкскалаанского шелка, какой Махит только могла себе представить, но с пополнением в виде Двадцать Цикады. Адъютант яотлека имел довольно агрессивный вид с его крохотным контейнером, содержащим смертельно опасный грибок, и с его вопросами, задать которые уже было делом Махит. Задать на языке, который не был языком, на планете, раскаленной настолько, что она боялась потерять сознание. Пока они шли, Три Саргасс все время прикасалась к ней. Сначала Махит думала, что таким образом Три Саргасс предъявляет претензию на нее – «мои руки были внутри тебя, и теперь ты принадлежишь мне». Она гнала эту идею с яростью, которая вызывала кривое сочувствие от эха воспоминаний Искандра о Шесть Пути и его кровати. Вскоре Махит поняла, что Три Саргасс почти наверняка делала это неосознанно: она просто стояла ближе, а стена между ними пропала. Легкая интимность, как с любыми другими любовниками, какие были у Махит, ни малейшей разницы. Непрерывность эндокринной реакции работала с любым, жил ли ты на станции, был тейкскалаанцем или кем-то еще. Эндокринная реакция на грубом языке плоти говорила: «Руки этого человека были в тебе, и ты приветствовала их. Сделаем это еще раз. Вот и прекрасные химикалии в помощь». Инородцы ждали их на выступе плато. Другие инородцы. Первый и Второй были заменены на новеньких, и Махит тут же нарекла их Третьим и Четвертым: еще двое, принадлежащих к тому же виду, но определенно другие личности. Оба они были высокорослыми – на добрый фут возвышались над Махит, и это если не считать ушей. Один из них был весь покрыт пятнами, темными и светлыми на лошадиный манер, а другой был почти однородно серым с одним большим пигментным пятном в половину лица. Они явно уже ждали их какое-то время, и Махит подумала, не будет ли вся их переговорная команда съедена за неуважение еще до произнесения приветствий. Она решила выкинуть эту мысль из головы. Их либо съедят, либо не съедят. Что это – легкий фатализм, производное химического коктейля из эндорфинов и окситоцинов в ее крови? Или они просто стали в большей степени Искандром, чем раньше? Эта бравада, простота решений… Она подошла к Третьему и Четвертому, остановилась на расстоянии, недосягаемом для их когтей. Солнце мучило ее, ощущалось, как тяжелый груз на черепе. Махит открыла рот, набрала полные легкие воздуха пустыни и пропела «привет» со всей доступной ей громкостью и точностью. Она еще похрипывала после того, как сделала это в прошлый раз. Но Три Саргасс подошла и стала петь вместе с ней, а потом присоединиться к ним попытался даже Двадцать Цикада со своим лирическим тенором, не очень звучным, но напевным. И после мучительной паузы Третий и Четвертый пропели «привет» им в ответ. Они были готовы к работе. Эскорт установил тент, наладил звуковую и проекционную аппаратуру – и новую игрушку, облачную привязку, настроенную на офисную работу, предполагающую распространение файлов и видеозаписей определенному кругу лиц, только конкретно этой мог управлять любой, кто к ней приближался. Три Саргасс назвала ее стратегической планирующей модальностью. Двадцать Цикада сказал, что это обычный стратегический стол, типа того, на котором Флот планировал свои войны. Времени для изучения языка сейчас не было. Не было времени даже на то, чтобы узнать, язык ли то, что они учат. Дано: эти инородцы коммуницировали и понимали, что такое коммуникация. Дано: они коммуницировали между собой способом, невидимым и неслышимым ни для Махит, ни для какого другого человеческого существа. Дано: они, казалось, абсолютно готовы к тому, чтобы сожрать всю планету живьем, не оставив ни кусочка, и оставить плоды своих трудов догнивать на солнце. Все эти тела, всех этих людей – мертвыми. С учетом всего сказанного настало время для примитивных загадочных картинок в виде голограмм. Больше всего беспокоило не то, что Третий и Четвертый очень быстро поняли, что они с Три Саргасс делают, и принялись рисовать своими когтями линии света в подрагивающем воздухе пустыни. Больше всего беспокоило то, что они оба одновременно, казалось, узнали все, что делали Первый и Второй днем раньше, и то, что они двигались на этот свой ужасный пугающе-необъяснимый манер, какой демонстрировали их предшественники. Третий заканчивал жест, начатый Четвертым, дорисовывал полфигуры за Четвертым. Они рисовали абсолютно одинаково. Тот же навык, тот же стиль. Они словно представляли собой два звена имаго-цепочки, которые при этом одновременно появились на свет. От этой мысли у Махит мурашки бежали по коже. Но разве сама она не была ущербным существом, по всем стандартам, которые она выучила на станции Лсел? По стандартам, которые определяли, какие способы существования в виде связующего звена в долгой линии живой памяти правильны, а какие ущербны? Коммуникация с помощью ребусов и песенных отрывков была медленной и мучительной на такой жаре. Они ходили кругами вокруг… нет, ничего конкретного вроде «прекращения огня» не было, максимум походило на «управляемое отступление». Если бы только Махит могла сообразить, почему эти существа делают то, что делают, она могла бы приблизиться к предложению: «Почему бы вам не делать это где-нибудь в другом месте?» Где-нибудь далеко-далеко от станции Лсел… и от Тейкскалаана, и, да, в таком случае Дарц Тарац вероятно, решит поднести ее Акнел Амнардбат на блюдечке. Но Махит никак не могла приблизиться к этому «почему?». У нее не было никакой абстрактной концепции, с которой можно было бы работать вообще, разве что… Когда подошла ее очередь начинать следующее предложение – фразу, коммуникационную единицу, – Махит аккуратно нарисовала контуры человеческого существа с вывернутыми кишками, изображенными спиралями света. А над ними – очертания инородца с длинной шеей, острыми когтями. – Не думаю, что это хорошая идея, Махит, – поспешила сказать Три Саргасс. Но рот Махит был уже открыт, и то ли пропетый, то ли выплюнутый звук, сорвавшийся с ее языка, обрел форму пиджин-слова со значением «перестать». Со значением: «нет», «прекратите» или «не подходите». Не убивайте нас. Наступило молчание, наполненное страхом и невыносимой жарой. Третий поднял коготь. Его руки под когтями были такие изящные, что Махит даже подумала, что они у него выдвижные и складываются, когда требуется точная работа, а раз так, они не станут потрошить ее. В ответ ей он ничего не пропел. Вместо этого он нарисовал очертания другого человека рядом с выпотрошенным. И еще одного. И еще. Он словно говорил: «Но вы же можете наделать еще больше своих». Насколько все же у них обширная концепция «вы»? Может ли она распространяться на целый вид? Двадцать Цикада стоял от нее по другую сторону, золотистая окраска его безволосого черепа приобрела злобно-розовый оттенок, щеки, высушенные жарой, стали землисто-серыми. – Ладно, – вздохнул он. – Хватит этого. – Что? – смешавшись, спросила Махит. Но он уже достал свой контейнер с грибком, емкость с вероятным ядом, и протянул сразу обоим, Третьему и Четвертому, чтобы посмотрели. Он держал контейнер как приз или вызов. Двадцать Цикада показал на емкость. Глаза инородцев впились в нее, словно она обладала гравитацией черной дыры. А потом он показал на рисунок, сделанный Махит. Мертвый человек, вспоротый, уничтоженный. Он потряс емкость. Беловатый грибок внутри, высушенный дотла, издал теперь треск. Звук был слишком громким. Интересно, на Пелоа-2 есть насекомые? Или здесь нет ничего, кроме кремниевого песка и солнечных лучей? Между Третьим и Четвертым произошел снова беззвучный обмен на этом их непостижимом языке. Затем они открыли рты и запели вместе, издавая звук, пробирающий до мозга костей, вызывающий волну тошноты. Махит узнала что-то в этой звуковой закономерности – в прошлый раз они с Три Саргасс определили это как «победа». Но измененная, переиначенная. Она ничего не понимала. Она не могла без языка общаться с этими существами – с этими людьми, она старалась думать о них как о людях, даже несмотря на риск выблевать все, что было у нее в желудке. Если бы она была поэтом, как Три Саргасс, следовало бы признать, что вся безмерная власть Тейкскалаана отправила сюда не тех рассказчиков. Ей точно следовало родиться тейкскалаанкой. Такой поэт пропадает. Впрочем, какой толк был теперь от поэзии? Один из солдат сопровождения говорил что-то Три Саргасс, быстро, тихо и по-тейкскалаански. Несколько страшных мгновений Махит вообще не узнавала язык – все слоги превратились в бесполезные звуки. <Дыши>, – сказал Искандр в ее голове, как делал это и раньше, но в этот раз он обратился к ней на лселском, языке станции, языке, который она впитала в себя с первыми вдохами кислорода. Родной язык вернул ей способность осознавать происходящее, звуки вновь обрели смысл. Слова были символами. Она снова могла думать на языке. Три Саргасс прикоснулась к ней – пальцами к внутренней стороне запястья Махит. – Мы должны возвращаться, – сказала она, и Махит пришлось провести грамматический разбор этого предложения. Услышать на тейкскалаанском слова не описательного свойства, а призывающие к действию. «Мы должны перестать быть здесь, мы должны исчезнуть отсюда». – Что? – выдавила она, опять прибегая к бесполезному вопросительному слову. – Ее Великолепие император Девятнадцать Тесло хочет, чтобы мы отправили ей сообщение. Мы обе. Сейчас. С «Грузика для колеса». Курьер ждет. – Мы не можем, – сказала Махит. – Мы… они не… У нее за спиной Третий и Четвертый приближались к Двадцать Цикаде. Окружали его. Он стоял совершенно неподвижно, держа контейнер с грибковой смертью. Абсолютно спокойный. Махит подумала, что, наверно, последователь культа гомеостата и должен быть таким – готовым принять смерть от необыкновенно хищного врага.