– Дорогой мой, вы не знаете, почему от меня все шарахаются?! – печально спрашивал дед у своего нового «дружка». – Ума не приложу! – Не берите в голову, – не скрывая холодной усмешки, утешал его Егор. – Все люди странные… За три дня «дружбы» Пётр Арсентьевич досконально изучил режим дня и повадки подозреваемого и уверился, что этот человек готовится совершить преступление. Ни на один вопрос, как бы невзначай подброшенный дедом, он не ответил правдиво. – Прекрасный здесь отдых, как вы находите? – спросил как-то Пётр Арсентьевич. – Да, здесь славно отдыхается, – быстро проговорил Егор и пожал плечами. – Чувствуете, какое несказанное умиротворение приносит в нашу жизнь закат на море, – восхищался Серёгин дед, внимательно глядя на собеседника. – Конечно, – согласился Егор и задумчиво покачал головой из стороны в сторону. Стало абсолютно ясно, что он приехал не отдыхать. Егора выдали плечи – здесь ему было некомфортно. Дело, ради которого он целыми днями обгорал на пляже и терпел общество болтливого старика, жгло ему пятки гораздо сильнее, чем раскалённая прибрежная галька. Открытым оставался только один вопрос: что он задумал? – Так, мальчики, что мы имеем? – открыл совещание Пётр Арсентьевич, когда их точно никто не мог подслушать. – Есть какие-нибудь предположения? Единственным местом, где можно было обсуждать эту непростую тему, оказалось кафе. Постояльцы дома Розы здесь замечены не были, да и сквозь душераздирающие, фальшивые до полной неузнаваемости, песни подслушать что-либо было невозможно. – Что мы имеем? – повторил Пётр Арсентьевич и возбуждённо потёр, будто вымыл, пальцы на руках. – Егор – конечно, имя ненастоящее. Он к нему не привык, поэтому отзывается через раз… Ну да ладно, пока пусть будет Егором. Каждый день, заметьте, каждый день в девять утра, не минутой раньше и не минутой позже, он, умытый и выбритый, садится за свой столик завтракать. Затем возвращается в комнату, берёт купальные принадлежности и, не торопясь, но и не любуясь видами, идёт на море. Загорает. Купается. Ни с кем не общается, не озирается по сторонам, слежку не ведёт. В дом Розы возвращается всегда в двадцать пять минут второго, принимает душ, идёт на кухню и готовит обед: полуфабрикаты и салат. После обеда уходит в свою комнату, где, судя по всему, спит ровно сорок минут. В три часа выходит на террасу, садится в тень и читает книгу до четырёх. Потом отправляется на море, где снова купается, загорает и читает книгу. Потом без всякого интереса смотрит на закат – но зачем-то он это делает?! А в восемь часов двадцать минут возвращается домой. Снова принимает душ в общей душевой и идёт к себе. Через десять – пятнадцать минут выходит на балкончик, который прилеплен к его комнате, с кофе и книгой. В десять тридцать заходит в комнату и ложится спать. И так, повторюсь, каждый день. Хотя… что я удивляюсь – по этому графику проводят отпуск почти все постояльцы. Вот что значит железная привычка к режиму! В этом плане Егора трудно в чём-то заподозрить – абсолютно чист… Если бы не его лицо! И если бы не ложь… – Может быть, он просто вор? И просто ждёт удобного случая что-нибудь украсть? – простодушно предположил Митька. – Слишком безучастен и независим, – задумчиво помотал головой Пётр Арсентьевич. – Ни одним жестом, ни одним взглядом он не проявил интереса к нашей публике и её имуществу. На пляже – та же история. Никого вокруг себя не замечает. Меня он терпит. С трудом, но терпит. А вот к молодожёнам испытывает лёгкое отвращение: я видел, как сморщился его нос и слегка приподнялась верхняя губа, когда они, проходя мимо, ворковали про своё будущее семейное гнёздышко. Для кого-то эта парочка может показаться слишком сладкой. На вкус и цвет, как говорится, товарища нет… – Может быть, он от кого-то скрывается… Отсиживается здесь, в захолустье? – предложил свой вариант Серёга. – Точно нет! – возмущённо воскликнул Пётр Арсентьевич, от Серёги он такого прокола не ожидал. – Это же элементарно! Человек, который скрывается, даже в самой глубокой норе не сможет просидеть спокойно дольше трёх дней. Ему будет казаться, что как раз эту нору найдут в первую очередь, что зря он в ней засел, что это не убежище, а ловушка, что преследователи уже где-то рядом. А Егор ничего не боится. Читая перед сном на балконе, он включает свет. Разве смог бы сидеть человек, который в бегах, у всех на виду, при этом не видя в окружающей его темноте даже грецкого ореха в метре от балкона?.. – Может, он псих? – не сдавался Серёга. – Ты сам говорил, что у психов отличаются реакции, эмоции и жесты. А уж лицо вообще может быть каким угодно! – Это да, это может быть… – сразу успокоившись, согласился дед. – Это был бы самый простой вариант. Но тут мы ничего поделать не можем – нужен психиатр. Я тоже, конечно, об этом думал. Но мучает меня другое. Что, если он НЕ псих? Тогда кому-то угрожает серьёзная опасность. Не опоздать бы… – Может, этот дядя по ночам, пока все спят, роет клад или тоннель какой-то? – брякнул Митька. Он уже подустал следить за «битвой титанов» и потерял нить расследования. Возможно, даже успел вздремнуть. Благо певец из кафе устал и, потеряв часть своего противного голоса, тихонько затянул какой-то трудноузнаваемый медляк. – Митрий, что-то в этом роде могло бы быть, – миролюбиво сказал Пётр Арсентьевич, – но загвоздка в том, что Егор по ночам не выходит из комнаты. – А вдруг там есть тайный ход? – Митька подскочил и взъерошил волосы, окончательно очнувшись. – Вы не подумали об этом? – Где же в его клетушке может уместиться тайный ход? – улыбнулся Пётр Арсентьевич. – Одна стенка у нас с ним общая, другую он делит со старушками-соседками. Пол в его комнате – это потолок для большой обиженной на меня семьи. Остаётся только дверь в общий коридор, а с другой стороны – дверь на балкон. Согласись, Митька, ты перемудрил с тайнами. Я следил за комнатой Егора три ночи подряд! По мне это, кстати, заметно, – вздохнул дед, – даже сердце пошаливать начало. А этому хоть бы хны! Каждое утро свеженький, бодрый, отдохнувший – хоть сразу на лесоповал посылай! – О! Знаю! Егор – тайный американский шпион! Вот и разгадка! – Буйная Митькина фантазия снова вырвалась на волю. – Митрий, а вот это действительно гениальная версия! А главное, очень правдоподобная! Смотрите, наш тайный агент целыми днями, практически до полной темноты, жарится на пляже. Зачем? Да он сидит и запоминает, кто в каких трусах купается! Больше в этой глуши разведывать тайному агенту нечего. Потом он ночами азбукой Морзе или через спутник передаёт американцам шифровки: «Дед сегодня вышел в трусах в горошек, патлатый мальчишка – в красно-полосатых…» – Чего сразу патлатый? И трусы… Может, он разведывает… – И Митька умолк, придумывая какой-нибудь более удачный вариант. – Может, он просто ждёт кого-то? Нового постояльца? Или удобного случая? – спросил Серёга. – Да, может быть, ждёт… – раздумчиво проговорил Пётр Арсентьевич, – но признаков нетерпения я у него не заметил. Такое ощущение, что он точно знает, что будет. Всё идёт по его плану как по рельсам. И это очень плохо!.. – О! – вдруг вспыхнул, как китайский фонарик, Митька – ему пришла в голову очередная идея. – А вы, Пётр Арсентьевич, не думали, что Егор следит за вами? Это же элементарно! Вы – единственный человек, с которым он общается. Вы, и только вы всё время у него на виду. Учитывая ваше прошлое… Лицо Петра Арсентьевича вытянулось – такого поворота он не ожидал и не предвидел. Он глубоко задумался: – Скорее всё же это я с ним общаюсь, хотя… – Митька, ты просто мозг! – одобрительно сказал Серёга, но потом, осознав опасность, которая, возможно, уже сгустилась вокруг них, тоже замолчал. Тишина и долгие паузы в разговоре Митьку обычно сильно напрягали, но сейчас он наслаждался. «Вот, выкусите! – думал он радостно. – И я не хухры-мухры вам!» – Нужно быть осторожнее! Прав Митька, нельзя упускать из виду ни одной версии, – сказал Пётр Арсентьевич серьёзно. – Хотя и маловероятно, что он следит за мной… – А может, Егор ещё и террорист? – ляпнул Митька и тут же пожалел. Эффект от его предыдущей речи мгновенно улетучился. Пётр Арсентьевич усмехнулся. Впрочем, ответил он без своего обычного ехидства: – Террористам нужен большой эффект, резонанс. Им нужно, чтобы от одного взрыва содрогнулся весь мир. Слово «террор» переводится как «ужас». А здесь-то что? Масштаб не тот… – Дорогие отдыхающие, – ломким от хрипа голосом заговорил в микрофон искрящийся стразами исполнитель «живой музыки». – С вами, как всегда, я, Стар, в смысле Южная Звезда! Не скучайте! Продолжение концерта будет через десять минут. Дела… – Неужели наконец тишина? – обрадовался Серёга. – Не может быть! У меня аж голова зазвенела. – У меня тоже! – удивлённо затряс головой Митька. – И у меня, и у всех… Теперь в эфире цикады! – усмехнулся Пётр Арсентьевич. Действительно, цикады наяривали так же усердно, громко и вразнобой, ничем не уступая Южной Звезде. В кафе вошли, держась за руки, соседи-молодожёны. Они сели за соседний столик, поэтому впервые, хоть и в полумраке, удалось их увидеть вблизи. Выражение лица у девушки было недовольным, она с заметным отвращением оглядывала заведение, её курносый носик наморщился, верхняя губа поднялась, а внутренние края бровей сползли к переносице. – Не хочу здесь есть! – капризным голосом заявила она. – Ну, Зай! Потерпи немного! У нас впереди лучшие рестораны и шикарный отель на Мальдивах. Потерпи! Всё будет… – Вот молодость! Линялый халат у вас впереди и вытянутые треники, – усмехнулся Пётр Арсентьевич, – а не Мальдивы… С приходом молодожёнов совещание пришлось спешно свернуть. Расплатились за скудный ужин и прямо с крылечка нырнули в стрекочущую, прохладную, чёрную-пречёрную ночь. Обсуждать тайные дела в такой кромешной темноте было опаснее, чем средь бела дня, – всюду могли быть невидимые уши… – Что мы имеем? – спрашивал дед и сам же отвечал: – Ничего не имеем. Безобразие! …Наутро Пётр Арсентьевич приступил к действию. Мальчишек он в суть дела, конечно, посвятил, но, чтобы не рисковать, выделил им в затевающемся спектакле роли третьего плана. – Мальчики, мне что-то совсем плохо, – сказал Пётр Арсентьевич достаточно тихо, чтобы было правдоподобно, но притом довольно громко, чтобы услышали все постояльцы, расположившиеся на террасе, и, покачиваясь, пошёл к выходу. По пути он валился то на один столик, со скрежетом сдвигая его с места, то на другой. Смысла продолжать рушить отношения с соседями уже не было, но привычка, видно, осталась. Так, испортив всем завтрак, он удалился в свою комнату. Мальчишки, напуганные на самом деле предстоящими событиями, тоже выглядели естественно в данной ситуации. Они быстро схрумкали свои тосты и побежали за дедом. Сцена первая «Завтрак» была отыграна. Далее декорации менялись. Серёга остался с «больным» дедом в комнате, а Митька вышел во двор, сел на камень и начал со скучающим видом рисовать что-то палкой на песке. При этом сердце его штурмовало грудную клетку, пытаясь выскочить наружу, а руки тряслись от волнения. Митьке поручили наружное наблюдение. Наблюдение за настоящим возможным преступником! Мальчишки помладше устроили во дворе баталию с визгом и воплями. Они мутузили друг друга и хором грозились повесить за ноги на дерево третьего по счёту брата, если он не отдаст им их конфеты. Самый младший пацанёнок вытащил для этой цели из дома скакалку, когда наконец появился Егор. Он, как заведённый часовой механизм, в своё обычное время вышел из дома и мерно зашагал по дорожке, ведущей к морю. Митька смотрел вслед, пока подозреваемый не скрылся за кустами лавра. Собственно, на этом задание и заканчивалось. Митька уже собирался бежать к Серёге и Петру Арсентьевичу, не дождавшись исхода баталии, но тут на крыльце разразился настоящий, уже взрослый скандал. На выходе из дома столкнулись две женщины: молодая жена и мамаша четверых мальчишек. В руках у последней была большая сумка. – Вы что, опять в горы?! – неприятным острым голосом спросила девушка. Лицо её снова выражало отвращение: и губа задралась, и нос наморщился как надо. – А тебе-то чего? – удивлённо подняла брови женщина. – Иди своей дорогой… – А вас не учили, что воровство – это, вообще-то, преступление?! Вы думаете, раз орехи растут, значит, они ничейные? Да? – Да! Так и думаю! И мы с детьми сейчас пойдём их собирать! А ты иди своей дорогой, пока цела, – мать семейства угрожающе подняла сумку, но бить не стала. «Первый – предупредительный, второй – в воздух, третий – на поражение!» – одобрительно подумал Митька и проскользнул мимо них в дом. – Егор на море, а прекрасная половина молодожёнов не такая уж и сладкая. Глаза у неё… не лучше, чем у вашего этого… преступника, – доложил он обстановку начальству. К полудню дед с мальчишками пришли на море и, как обычно, обосновались рядом с Егором. Ребята ушли купаться, а Пётр Арсентьевич, как крокодил, залёг на мелководье, громко охал, отдувался и жаловался Егору на жару, одышку и давление.