Ваня выдохнул. Это было не прощение, это было понимание. А может, и все сразу. Ты по-прежнему мой брат, я не сержусь, я все забыла. Сама хороша. Сама должна была подумать… – Машенька… Из Вани словно скелет выдернули, он буквально осел на пол у моей кровати. Вместо него ответил Петя: – Ее почти неделю тому назад похоронили. – ЧТО!? Других слов у меня не осталось. – Я… Столько!? Ваня закивал. Я посмотрела на него, на Петю… – Кошмар! – Ну-ка, что тут у нас? – В комнату вошел человек, в котором за версту опознавался доктор. То ли по форме, то ли по запаху карболки, то ли по профессиональным замашкам – вот уж что во всех мирах одинаково! – Я тут. У себя, – проворчала я. – Вот и замечательно. А теперь мы попросим всех лишних выйти и вас осмотрим. Протестовать я не стала. Неделю! Ёжь твою рожь! – Что со мной случилось? – Рана, обморок, горячка. Да уж… Чувствовала я себя преотвратно. – Вы пролежали в беспамятстве почти десять дней. – А чувствую я себя на все двадцать. – Если шутите, значит жить будете, барышня. Здесь больно? Больно было, и я сердито зашипела сквозь зубы. – Да. – Ничего не поделаешь, мне надо знать. – Все я понимаю. Но дайте хоть пошипеть всласть! Врач усмехнулся и продолжил осмотр, конца которого я не дождалась – отключилась. * * * Второй раз я открыла глаза в той же комнате. Чувствовала себя намного лучше, слабость осталась, тошнота, головокружение и боль, но сейчас я была готова к этим «приятным» ощущениям, да и поменьше они стали. Я шла на поправку. – Маша? В этот раз в комнате сидел Ваня. – Я, я, – отозвалась я чуточку ворчливо. – Как ты себя чувствуешь? Может, тебе водички? Водички хотелось. И в туалет тоже хотелось, но когда я сказала о втором желании, братец, покраснев, потянул из-под кровати утку и пообещал позвать сиделку. Я кивнула и попросила озаботиться на кухне бульоном. Подозреваю, ничего серьезнее мне просто пока нельзя. А вот бульончик с сухариками, в следующий прием пищи простоквашу… там и желудок заработает. Ладно, нет худа без добра. Зато какая у меня будет тонкая талия! Просто шикарная! Меня вполне профессионально обихаживали, обтерли мокрой губкой, помогли поменять рубашку, я посмотрела на свою рану, но ничего толком не увидела. Плечо и часть груди закрыты толстой повязкой, но бинты чистые, плохого запаха не было, так что – нагноения и гангрены нет? Или все выжгло воспалением? Что же я помню из медицины? Температура подскакивает – организм борется? Да, как-то так… почему и не рекомендовали ее сбивать, кажется, до 38,5 или 39 градусов. Я, впрочем, все равно не сбивала. А тут полыхнуло. Похоже, мои лейкоциты уничтожили всю инфекцию с воплем: «Хозяйка, жрать давай!!! ЕЩЕ!!!» Отсыпали мне урок на будущее. И ведь были у меня амулеты, были… не подействовали. Я оказалась слишком самонадеянна, подумала, что в любой ситуации успею их активировать – куда там! Мяукнуть – и то не успела! Сообразить, что происходит! И провалялась сколько времени! Поделом мне, дурехе! А что можно сделать по данному вопросу? Не кольчугу же надевать под платье? Да и не поможет. А что поможет? Хм… А платья тут из натуральных тканей. Может, добавить туда кевлар? Я формулу помню, осталось вспомнить еще, как его получить. Формулу мне знакомый рисовал, говорил, что безумно простая, бензол, азот, кислород… даже красиво получалось. Но кевлар, кажется, не все способен выдержать. А если не кевлар? Что у нас еще обладает высокой прочностью? Надо подумать, прикинуть… как раз, пока лежу, будет мне занятие. За дурость надо расплачиваться. И виновата именно я. Виновата. Только не в том, в чем меня могут обвинить посторонние. В другом. Не в небрежности и глупости. Не в опрометчивости и неосторожности, нет. В смерти Анны Синютиной. Может, еще и Арины Синютиной. И смогу ли я это когда-нибудь искупить – бог весть. Если бы я не поменялась местами с Машей… Я сделала что-то хорошее, но две жизни на моей совести. Не влезь я в эту семью, и жили бы они по-прежнему, прекрасно бы жили, не тужили, наследство получили, добро наживали – чего надо? А я влезла. Я не делала выбор ни за одну, ни за другую, но это моя, моя вина! Я поставила их в такие условия, что Анна и Арина не выдержали искушения. Они и не выдержали. И сорвались. Результат? Две смерти на моей совести. Потому я и сорвалась к Анне на пожар. Потому что чувствовала вину за собой. Я никогда не скажу этого вслух, но ведь думать не запретишь. Это – моя вина. Сиделка ушла, и вернулся Ваня. Вслед за ним просочился в дверь и Петя.