Определенно, мне нужен сильный союзник. И побыстрее. * * * Похороны. Панихида. Поминки. Ничего в этом приятного нет, факт. И госпожа Благовещенская сейчас лежала с тяжелейшим нервным срывом, а почерневший от горя генерал-губернатор командовал церемонией. Ваня получил записку и деньги на венок. Пусть сходит, купит и вручит от моего имени. Венок – покойной, записку – Благовещенскому. Простенькую такую, коротенькую. «Хотите отомстить? Предлагаю поделиться информацией. М. Храмова». А больше ничего и не надо, мудрому достаточно. Я отчетливо понимаю, что это опасно. Я понимаю, что все может кончиться еще хуже, чем с Ирэной. Но выбора у меня нет. Или я в этом участвую, или… слухи, которые расходятся сейчас по Березовскому, для меня опаснее ножа. А вот если поймать Демидова – всем будет не до меня. Наоборот… Выбора нет. Рискуем. * * * Ваня пришел достаточно быстро. И вернул мне мою записку с коротким дополнением. «Девять вечера. Черный ход». Этого было достаточно. Я поглядела на брата. – Что у нас с прислугой? Кто хочет внеплановый выходной? – Кто ж откажется? Я фыркнула. Всех отпускать нельзя, но кое-кого так точно можно и нужно. Итак, начнем со сторожа. * * * Ровно в девять вечера Ваня встречал дорогого гостя. Александр был в простой одежде, кепка скрывала лицо, а бесформенная куртка – фигуру. То ли рабочий идет, то ли вор, то ли еще кто… Все дешевенькое, такое и в лавке старьевщика продается, чуть ли не на вес тряпья. Ваня его и не признал, сразу-то… Хорошо, что сегодня сторож получил выходной. И кухарка. И две из трех горничных, а третья как раз была занята мной. Нянька возилась с детьми, Петя стоял «на стреме», так что дорогой гость проскользнул в дом совершенно беспрепятственно. А потом брат заглянул и ко мне, мол, готово. Я отпустила девушку, сообщив, что до утра она не понадобится, и направилась туда, куда слуги не заглянут без лишней надобности. В кабинет Храмова. Благовещенский сидел за столом, и на миг, только на миг дрогнул огонек свечи… Если бы кто-то видел его сейчас, сомнений в отцовстве Храмова не возникло бы. Копия, как есть – копия. Да, если что – я отобьюсь, какая разница, кто наследует, сын или внук, но рисковать не хочется. – Здравствуйте, Александр Викторович. – Здравствуйте, Мария Ивановна. Глаза – потухшие, тоскливые. Да и лицо такое… Плохо человеку, сразу видно. Даже на зрелище меня в пеньюаре не отреагировал. А что было делать? Платья местные – неудобные, мои рассчитаны на помощь служанки. Если я его не снимаю, служанка будет ждать вызова, не спать, мало ли что она увидит или услышит. А так – все. Я спать собираюсь, она свободна. Так что картинка была забавной. С одной стороны генерал-губернатор, одетый как рабочий, с другой – я, в роскошном пеньюаре цвета шампанского, впрочем, разглядеть что-то под этой волной кружев возможным не представляется. Я в нем похожа на розу или хризантему, сплошные лепестки во все стороны. Пока до сердцевины докопаешься, озвереешь. И Ваня, одетый по-домашнему, в джинсовку. Понравилась ему эта мода, он теперь где может джинсы цепляет. Но удобно же! Я и сама бы, но нельзя. Не поймут. Дикари-с! – Примите мои соболезнования. Благовещенский махнул рукой, мол, слышал уже. Наслушался и накушался. И я расценила этот жест как предложение перейти к делу. – Демидов. Глаза генерал-губернатора сверкнули яростью. – Да. Так-то лучше. А то тоска зеленая. – У нас с вами общий враг. Я только не понимаю, с чего он так подставился, с этим похищением. – Сам не понимаю. – И мрачный огонь во взгляде. – Ничего, при встрече я его расспрошу. Ни угроз, ни гнева, но у меня мороз по коже побежал. Да уж, умеет генерал-губернатор жути нагнать. И не только жути. Похороны, безусловно, но последние несколько дней Березовский стоял на ушах. Его трясли. Трясли вдоль и поперек, шерстили все городское дно, хватали людей буквально за слово или взгляд, тащили в каталажку, выбивали признания… Нет, не в воровстве. Искали зацепки по Демидову. Попутно вскрыли еще чертову прорву всяких дел, но генерал-губернатора интересовало не это. Ему нужен был враг, а враг сбежал. И где он, что он, как он… Черт его знает. Оставался тот крючок, на который он обязательно должен клюнуть, – я. – Он рассчитывал, что никто ничего не узнает? – Возможно. Я задумалась.