Мы с Храмовым принимали гостей, сидя в креслах. Я – в силу недавних родов, Сергей Никодимович уже и стоять толком не мог. Все понимали, никто не кривил нос, никто не шептался по углам… ладно, шептались, но не о манерах, а о другом. Сколько осталось Храмову. Что будет со мной после его смерти… Животрепещущие вопросы, в том числе и для меня. Жаль, ответов нет. Наконец пробил полдень. Люди замолчали в ожидании зрелища, развернулись к нам… Два лакея подскочили к Сергею Никодимовичу, помогли подняться на ноги, поддержали, служанка с поклоном вынесла ребенка… – Сим утверждаю, что это мой сын, плоть от плоти, кровь от крови. Его имя – Андрей Сергеевич Храмов. Прошу всех быть свидетелями. – Свидетельствуем, – отозвались люди. – Мой сын, от моей супруги, назначается и моим наследником, а моя жена будет его опекать, пока ему не исполнится двадцать лет. – Свидетельствуем. Демидов тоже здесь, смотрит недовольно и зло. И плевать на него три раза. – Если кто-то знает нечто опровергающее мои слова – пусть скажет здесь и сейчас, в противном случае я прошу подтверждения по людским и Божьим законам. Епископ Амвросий, который специально приехал ради этого аж за сто пятьдесят километров, медленно склонил голову, показывая, что все серьезно. Фактически сейчас Храмов передавал меня и сына под две опеки. Государя – и церкви. В текущих координатах это значило, что я не выйду замуж без двойного согласия и благословения. Если тот же Демидов захочет меня подмять, ему придется заплатить в две инстанции. Не просто главе юрта, нет. Ему придется договариваться с церковью, что недешево (Храмов отдал им рудник, и не самый бедный), и с его величеством. При таком раскладе выйти замуж мне будет не сложно, а невероятно сложно. Ну и пусть. Вот уж куда я не рвусь, так это в кабалу. Не хочу, не буду… Здесь женщина становится собственностью мужа, а надеяться, что тебе хороший хозяин попадется? Увольте меня от подобных глупостей. Благословение было дано и получено, церемония подошла к концу. Все принялись поздравлять нас. Сергей Никодимович медленно опустился в кресло. Я внимательно следила за ним. Плохо ему последнее время, очень плохо. Ребенок занял свое место у меня на руках. Я так и не поняла, в какую секунду все изменилось. По лицу Храмова вдруг разлилась зеленоватая бледность, дыхание вырвалось из груди с каким-то непонятным всхлипом… Стукнула о паркет выпущенная из пальцев трость. Голова мужа запрокинулась назад, словно последнее усилие стоило ему жизни. Словно? И в мертвенной, упавшей на комнату тишине кто-то тихо прошептал: – Преставился… * * * Я не стала бросаться к телу. Не стала рыдать или изображать скорбь – у меня на руках был ребенок. Неудобно по чисто техническим причинам, знаете ли. Вместо этого я кивнула лакею, который столбом замер рядом с моим стулом. – Лекаря! Словно заклятье с человека спало – метнулся что есть сил. Благо два лекаря из трех пока еще оставались в нашем доме – наблюдали за мной и за ребенком. Долго звать и искать не пришлось. Через пять минут один из врачей вбежал в гостиную, склонился над телом. – Мертв. Я и не сомневалась. И люди как отмерли. Заговорили, зашумели… еще бы! Такое событие! На сто лет обсасывать хватит! Демидов, видя, что всем не до меня, сделал шаг, другой, приблизился почти вплотную… – Очень вовремя умер ваш супруг, правда, Машенька? Не знаю, на что рассчитывал сей образчик сколопендры, я просто пожала плечами нарочито небрежным жестом. – Вовремя. Осталось только узнать – для кого именно? Демидов аж подавился заготовленной порцией яда. А и правда – для кого? Мне-то все равно, меня бы устроило, если бы Храмов еще пожил. А Демидова? И негодяй сделал шаг назад. Отступаю, мол, но не сдаюсь. Непобежденный и недодавленный. Ладно, дайте только время. Мы еще разберемся, кто тут есть кто! И есть ли хоть слово истины в гнусном намеке? Не хотелось признаваться даже самой себе, но… Если бы Храмов не успел признать ребенка, мое положение было куда как более шатким. Если был убийца… Я кивнула лакею, и тот подозвал ко мне врача. – Нельзя ли обеспечить расследование? Говорила я не слишком тихо, и мои слова слышали все присутствующие. Кто-то отшатнулся назад, кто-то, как епископ, наоборот, сделал шаг вперед. – Расследование, дочь моя? – Сергей Владимирович подал мне хорошую идею, – не стала скрывать я. – Мой супруг скончался слишком… он едва успел признать сына и взять его на руки. А если бы не успел? Такие намеки церковный иерарх ловил на лету. – Дочь моя, я обещаю взять это дело под свой личный контроль. Я благодарно улыбнулась. – Верю, ваше преосвященство, вы не оставите нас своей милостью. Не знаю, что покажет вскрытие, но рисковать я не буду. Промолчи сейчас – и тебя сожрут потом. В очень скором будущем. Нет уж! Моя репутация должна быть крепче и прозрачнее алмаза! * * * Вечер я коротала в компании Вани, Пети и двоих малышей. Один из них лежал в колыбели, второй активно ползал по полу и пытался попробовать на вкус все, что попадало к нему в руки. Особого внимания удостаивалась одна из погремушек – деревянная. Зубки, что ли, чешутся? – Что теперь будет? – тихо спросил Ваня. Днем у нас как-то времени поговорить и не было. – Похороны. – А… – Расследование, безусловно. А потом похороны.