— Как ты оказался здесь, ведь я видел тебя на том берегу? — Есть много способов попасть из одной точки пространства в другую, — сказал человек, поправляя белый саван. — Но это неважно. Ты чувствуешь боль? — Еще какую. — Очень хорошо, — довольно сказал человек. — Ты чувствешь гнев, страх, отчаяние? — Не так сильно, как хотелось бы. — Прекрасно. Ты преодолел порог. Он, первый, который с такими трудностями доплыл до берега, начинал понимать. Он вспомнил их первый разговор. — Кажется, я сделал то, что не смог никто. — Нет, ты второй, — поправил человек в саване. — Однажды и мне удалось сделать это. Ты знаешь, как меня зовут. Верно. Он знал. Все знал с самого начала. Это знание было спрятано в нем, и настала пора открыть его. — Ты — Максуд. Тот самый миллиардер, сын богатого шейха, заказавший Архимеду Спанидису проект Термополиса. Белый человек сложил ладони лодочкой. — Продолжай. — Ты дал архитектору деньги на проект. Фактически пожертвовал семейным капиталом ради осуществления этой затеи. Ты заказал Спанидису не одну, а семь башен. И подробно описал все, чем их следовало наполнить. Ты каким-то образом знал, что человечество погибнет. Стал Ноем для своего времени. Но не попал на борт, потому что скончался от болезни. Почему я разговариваю с тобой? Кто ты, призрак? Максуд рассмеялся: — О нет, мой дорогой друг. Это довольно сложно объяснить. Ты уже догадался, отчего я как ты выразился, «умер»? — В архивах об этом нет никакой информации. Но раз ты первым достиг берега, то выходит, что… ты… — Был первым пороговым. Я был молод и заболел до того, как Спанидис взялся за строительство. Лихорадка длилась три месяца. Я валялся в постели еле живой, родные готовились к самому печальному концу. Но когда однажды я проснулся и осознал себя по-новому, мир изменился. Мой мир. До болезни я вел разгульную жизнь и ни в чем себе не отказывал. Кто может осудить меня? Эти вопросы из области этики мало волнуют человека, когда ему двадцать лет. Но после болезни во мне открылись удивительные способности. Я легко запоминал все, что прочитывал. Появилась гибкость, выносливость, необыкновенная мышечная сила. Математика распахнула целую вселенную. Я прошел ускоренный курс обучения по физике, химии, биологии. Смог предугадывать мировые тенденции, глобальные процессы. Я чувствовал дыхание будущего на кончиках пальцев. Видел его в зеркале, и даже говорил с ним. Знаешь, какой у будущего цвет? В глазах Максуда запульсировал золотой огонь. Он снова рассмеялся и звонко хлопнул в ладоши. Из тени на ступеньки храма выбрались фигурки. Дети, тысячи детей, одетые в хламиды. Их глаза горели расплавленным золотом. Сотни пар маленьких огоньков. Максуд произнес: — Все, что произошло с человечеством, было неизбежно. Как ты понял, мне хватило даже поверхностных знаний по истории эволюции, чтобы понять, что если появится новый вид Хомо, эволюционную гонку современный человек не выдержит. Даже хуже. Начнется война. Старое всегда ненавидит новое. Старое боится перемен. Стариков пугает будущее. Потому что они не в силах его контролировать. — Ты знал, что пороговых будут преследовать. Максуд молчал, и это молчание было утвердительным. — Ты придумал программу «Иерихон». — Нет. Не я. Природа сама постаралась. Я лишь транслировал поток, был пером, записывающим эту поэму. Каждую ночь, день за днем, я слушал голос моего нового вида. Множество сценариев, от полного уничтожения, до полного поглощения и слияния. Отсюда и разные протоколы — «Армагеддон», «Санктум» и другие, включая даже контакт с внеземным разумом. — Что ж, ты победил. Максуд грустно покачал головой: — В тебе странным образом сочетается старый тип мышления и формация нового человека. Победил кого? В этой битве нет победителей и проигравших, только старому виду была нужна война. Им, — он указал на сидевших детей, — нужно совсем другое. Но для начала, им необходим новый дом, выращенный по принципиально новой технологии, революционной даже для техники башен. — Кажется, я понимаю. Речь идет о той штуке овальной формы? — Колыбель, — подтвердил Максуд. — Ковчег, выращенный на потоках нейтрино, сгенерированных из стержней башен. Корабль, сотканный из материи не как машина, но как… — …живое существо, — подхватил теперь уже второй. — Правильно. Огромная биомашина, настроенная на электромагнитное излучение мозга обновленного человека — человека следующей ступени эволюции. — Прямой контакт с машиной. Нейроинтерфейс? — Совершенно верно. Ты все знаешь. Значит, ты готов открыть дверь. — Я… — он помедлил, — не уверен. Максуд ждал, вглядываясь в него. Солнце почти зашло за горизонт, окрашивая перья облаков и верхушки деревьев багрянцем. — Ты боишься, — озвучил Максуд очевидное. Не сразу, но тот, кого в реальной жизни называли Риком, вынужден был признать: — Да. Максуд понимающе кивнул. — Порой мы боимся исполнить песню, оттого что не знаем слов или не имеем голоса. Страх губит нас, ведь именно он и есть порог. И это хорошо. Страх нужен, он существует, чтобы преодолевать его. Преодолевая его, ты становишься сильнее. В этом вся суть. — Легко сказать. — Но такова правда. Каждый человек — это законченое произведение природы, симфония генов. К сожалению, лишь единицы способны услышать и пробудить в себе эту музыку. У тебя такой шанс есть. Теперь я ухожу. — Вот так? — удивился Рик. — И это все? Максуд развел руками. — А чего ты еще хотел? Упреков, угроз, уговоров? Этого не будет. Просто взгляни на них, — он указал на маленьких зрителей, — и подумай, какое будущее они заслужили. Темное, холодное и враждебное, как твоя жизнь, или какое-то иное. Выбор за тобой. И, прежде чем скрыться за обелиском, Максуд улыбнулся краем губ. Рик не стал преследовать его и обходить обелиск кругом. Рик знал: все это — проекция, искусно воссозданная картинка из коллектвной памяти, унаследованной от далеких предков. — И что дальше? — крикнул он детям. — Будете ждать, когда я освобожу вас? Молчание. Тишина. — А если я не хочу? А вдруг я не тот, на кого следует рассчитывать? Никакого ответа. — Я могу найти десятки причин не делать этого. И буду прав. Слышите? — он сам с трудом верил в то, что говорит. На внутренний дворик быстро спускалась ночь. Зажигались первые звезды. Небо наливалось глубоким ультрамарином. Он вслушивался в тишину. Постепенно внутри нарастало сладкое, ноющее чувство. Кровь медленно закипала в жилах, на языке налипло что-то вязкое, возникло тягучее ощущение, похожее на жажду. Она ширилась, занимая собой все мысли. Вдруг он понял, что дети не нуждаются в свободе. Дети рождаются свободными. Это он находится в клетке и смотрит на открытую дверцу. Все, что требуется — выйти наружу. Бежавший некогда из крепости Коммуны, Рик только сейчас понял, что так и не покинул свою внутреннюю башню и по-прежнему остается узником в опустевшей цитадели. Он заплакал, вцепившись ладонями в лицо. Слезы текли, как обжигающие потоки лавы. Потом, отняв руки, он увидел неподалеку колокол, подвешенный под аркой. Дети исчезли. Над храмом мерцала мириадами звезд ночь. Он постоял еще немного, любуясь звездным покрывалом, ведь время больше не имело значения. А потом подошел к колоколу, провел рукой по литому металлу, чувствуя подушками пальцев каждую щербину, каждую выпуклость. Неподалеку лежал молот. Рик поднял его, взвесил в руке, приноравливаясь к тяжести. Прицелился. Все его существо ликовало. Хотелось кричать от счастья. Слезы мгновенно высохли, он замахнулся и по ширкой дуге нанес удар. Колокол заговорил. Низкий звук всколыхнул все внутри, и тело с готовностью откликнулось на этот призыв. Рик со стуком уронил молот. Внутри рождалось что-то, как цветок в распускающемся бутоне. Он запел. Он не знал мелодию, не знал слов, но это было неважно, потому что песня рождалась на ходу. Это была песнь его жизни — о прошлом, настоящем и будущем. О друзьях, врагах, обо всем, что он испытал или пережил. Он пел и наблюдал за тем, как гаснут звезды. Словно свечи, задуваемые ветром. Одна за другой. Вскоре мир поглотила Тьма. Тьма изначальная. 29. «初» Он открыл глаза. Что-то пронзительно-голубое плавало прямо перед носом. Небо? Нет. Он тронул это рукой и понял, что лежит на нем. Потом вспомнил про овальный зал и дорожку, про белый шар и детей. Рик резко поднялся. Он находился в туннеле, по центру которого тянулась Хорда. Туман исчез, открывая вид на часть овального зала. Там, внутри, что-то происходило. Казалось, из пола прорастают белесые деревья. Деревья выпускали ветви, которые сливались и выпускали новые ветви, и так без конца. Там были дети, и теперь они смеялись и играли. Сфера по-прежнему мерцала посередине, выпростав из себя что-то вроде тонких канатов, которые протянулись во все части этого пространства.