– Которую? – сказал он. – Их пять. Расположение улиц поставило нас в тупик. Многие были без указателей, а некоторые назывались одинаково. Как и в Лондоне, большинство парижских улочек были кривыми и сворачивали в средневековые переулки – полутёмные, потому что верхние этажи противоположных домов почти смыкались над ними. Мы бродили целый час, пытаясь найти какой-нибудь указатель – или прохожего, способного подсказать дорогу. Безуспешно. Как и вчера, Бриджит увязалась за нами. Она то летела над нашими головами, то исчезала на несколько минут. Я видел, как она направилась к мрачному зданию, маячившему в отдалении: чёрной квадратной башне с пристроенными по углам четырьмя круглыми узкими башенками. Бриджит вернулась и спикировала вниз, приземлившись у моих ног. Я поднял голубку и пригладил ей перья. – Вряд ли ты знаешь, куда нам идти? – сказал я. Она заворковала. Салли молчала, но мне казалось, что она всё больше отчаивается. – Давайте плюнем на это дело, – наконец сказала она. – Да ладно тебе, – возразил я. – Мы ведь уже здесь. Ты расспроси вот эту старушку, а я – вон того мужчину. Если мы найдём человека, который давно живёт здесь, он должен понять, о чём мы говорим. Салли ушла – без особого энтузиазма. Я уже собирался обратиться к мужчине, когда Том схватил меня за руку. – Кристофер! – Что? – Кажется, я нашёл. – Правда? Я оглядел вывески над магазинами в поисках драгоценного камня и горы. – Нет, – сказал Том. – Смотри туда. Он указал вперёд. На пятачке грязи расположились двое ребятишек, катая туда-сюда моток спутанной верёвки. Сперва я не мог понять, что же углядел Том, а потом заметил девчушку лет восьми, одетую в простую зелёную блузу. У неё были рыжеватые кудряшки, спадающие на плечи, бледная кожа и слегка вздёрнутый нос, покрытый веснушками. Мне вспомнилось одно Рождество в Крипплгейте, когда я помогал ухаживать за очень похожей девочкой, умирающей от лихорадки… Сходство было поразительное. – Салли! – крикнул я. Она обернулась, и я кивнул на девочку. В первый момент Салли тоже не поняла – а потом замерла, остановившись как вкопанная. Наконец Салли медленно двинулась к девочке. Малышка подняла взгляд, прикрыв глаза от солнца, чтобы разобрать, кто идёт. Затем она вскочила на ноги. Несколько секунд они стояли друг напротив друга, словно глядя в какое-то странное зеркало времени. – Ты кто? – изумлённо спросила девчушка. – Я… Салли-Клер. – Теперь и я глянул на неё с изумлением. – Салли-Клер Дешам. Моим отцом был Никола Дешам. – Ты моя кузина! – Девочка подняла руку и ткнула Салли в щёку, словно желая убедиться, что она настоящая. – А ты здесь живёшь? – спросила Салли. Не отвечая, девочка ринулась на улицу, проворно шныряя между экипажами. Мы поспешили за ней, не столь успешно пробираясь мимо повозок. По пути я перевёл Тому слова Салли. Он был удивлён не меньше моего. – Ты знал, что её настоящее имя Салли-Клер? – прошептал он. Я покачал головой. Для меня она всегда была просто Салли. Впрочем, я понимал, почему она держала это в секрете. Салли была англичанкой – по крайней мере, наполовину: её мать родилась в Лондоне. Но, как сказал Симон, французу в английской школе приходится несладко. Крипплгейт и так был достаточно плох; я даже представить не мог, каким кошмаром стало бы иностранное имя. Девчушка привела нас к четырёхэтажному дому. Над дверью висел знак, который мы так долго искали – драгоценный камень и гора. Девочка распахнула дверь и ринулась внутрь, крича: – Бабушка! Бабушка! Пришла твоя внучка. Ещё одна внучка! Салли нерешительно остановилась на пороге. Маленькая кузина, подбежав, схватила её за руку: – Пойдём к бабуле! Потолок в гостиной был раскрашен так, что походил на небо – аквамарин с пушистыми белыми облаками. Доходя до окна, он словно сливался с настоящим парижским небом снаружи. У камина, выложенного синими и белыми плитками, стояло кресло с бархатной спинкой. За ним я увидел трёх девушек – две на год или два старше меня, третья – гораздо младше. Все они выглядели странно знакомыми, как чуть изменённые копии Салли. Но по-настоящему мой взгляд привлекла женщина, которая расположилась в кресле. Три года я помогал мастеру Бенедикту лечить его пациентов, а потому сразу распознал признаки. Правый угол рта женщины был опущен, как и правое веко. Щека искривилась. Пальцы правой руки, покоящейся на коленях, были скрючены. В левой она держала богато изукрашенную серебряную трость. Было очевидно, что некогда эта женщина перенесла апоплексический удар. И также было очевидно, что он не затронул разум. Она пристально смотрела на нас, и когда наши взгляды встретились, я увидел ясные и проницательные глаза, говорившие об остром уме. Отец Салли сказал, что эта женщина правила всей семьёй. Наверняка так оно и было. Госпожа Дешам, стареющая королева этого дома, оглядела Салли с головы до ног. Её внучки тоже во все глаза смотрели на свою новоиспечённую двоюродную сестру. Миг спустя старуха подняла трость, кивнула Салли и указала на диван перед ней. «Садись». Салли повиновалась безмолвному приказу. Мадам ещё раз посмотрела на неё, а потом похлопала ладонью по столу между ними. Старшие девочки выбежали из гостиной и вернулись с выпечкой и хлебом. Женщина взмахнула тростью над тарелками. «Ешь». Салли взяла пирожное – слоёное тесто, наполненное свежими сливками, – и откусила. – Спасибо, – сказала она. Женщина кивнула и подняла трость. «Говори». И Салли заговорила. Она рассказывала о жизни в Англии. Не о приюте, а временах до него. О своём отце. О его руках – сильных и любящих. О его ласковом голосе. О днях, проведённых в его магазине, и о вечерах у камина. О тех вещах, которых у неё больше не было. А у меня не было никогда – до мастера Бенедикта. Он спас меня от пустой и никчёмной жизни. Стоя рядом с Томом, я молчал и слушал так же внимательно, как и бабушка Салли. Пришлось отвлечься, когда кто-то ткнул меня в руку. Я обернулся и увидел мальчишку лет одиннадцати с несколько кислым выражением лица. – Ты англичанин? – спросил он. Несмотря на более тёмный цвет лица, он тоже имел заметное сходство с Салли. Двоюродный брат. Позади его стоял ещё один мальчик, года на два младше. – Да, англичанин, – сказал я. – Вы едите коров живьём? Кажется, я неправильно перевёл его слова. – Что ты сказал? – Коровы. Вы их едите, когда они ещё живы? Я не знал, что на это ответить. – Конечно, нет. С чего ты взял? – Наш отец говорит, что англичане, – он использовал французское жаргонное словечко, обозначающее англичан: goddons, – едят коров и свиней живьём. А кур вы заглатываете целиком, даже не ощипывая. Просто намазываете их жиром и заталкиваете в глотку. – Думаю, твой отец пошутил, – сказал я. – Никто в Англии ничего такого не делает. – Угу. – Судя по его виду, он мне не поверил. – Ты муж Сары-Клер? Я не сразу сообразил, что мальчик имеет в виду Салли. – Нет. – А кто? – Я… – К счастью, я вовремя спохватился. – Я барон Чиллингем. – Угу. Это его не особенно впечатлило. Вступил младший мальчик: – А наш отец – ювелир. – Да? Как интересно.