– Что ж, полагаю, я должен признаться, зачем я здесь, – сообщает он и ставит чашку на блюдце. – Хотя, уверен, вы уже догадались. Я очень ясно выразил свое восхищение вами, если не непосредственно перед вами, то перед вашей семьей и друзьями. Вряд ли вас удивил мой сегодняшний визит. – Нет, не удивил, – говорю я ровным тоном. Он, кажется, воодушевлен моим ответом, его губы растягиваются в улыбке, он встает и подходит к дивану. Как только он садится рядом, я встаю и медленно пересаживаюсь на другую сторону стола. И смотрю ему прямо в лицо. Не с презрением или моей натренированной высокомерной усмешкой, а с открытым любопытством. – Почему я вам нравлюсь, мистер Астон? Его брови сходятся вместе, и он запинается, прежде чем отыскать ответ. – Вы должны знать, что вы мне кажетесь очень красивой, – произносит он, краснея. – Что еще? Он поправляет галстук и откашливается. – Ну, вы самая умная, начитанная девушка в Верноне. – Откуда вам знать? Вы общались со всеми женщинами в городе? – Мне не нужно знакомиться со всеми, чтобы отметить, что ваше остроумие не имеет себе равных. Мне хватило нескольких наших бесед. – А с чего вы решили, что я умная? – Я видел, как вы держали мою любимую книгу, – вспоминает он. – Тот факт, что вы цените ту же литературу, что и я… – Разве вы не видели, как я возвращала книгу мистеру Корделлу? Он наклоняет голову, на его лице смятение. – О, да, я полагаю, так и было. – Вот в чем дело, мистер Астон. Ваше впечатление обо мне ошибочно от начала и до конца. Признаю, полюбить другого человека из-за взаимного восхищения книгой очень романтично, но даже если бы мне правда нравилась та книга, это не гарантировало бы, что мы бы нашли общий язык и полюбили друг друга. А правда в том, что я никогда не читала «Бесконечные страдания в саду случайностей» и никогда ее не прочитаю, потому мне хватило одного взгляда понять, что это самая скучная и неинтересная книга. Видите ли, ее просто поставили не на ту полку. По правде говоря, я читаю любовные романы. В которых головокружительная любовь, страстные интрижки и счастливый конец. Вот я какая. Он потирает затылок и смотрит на чайный столик, его щеки краснеют еще сильнее. Затем, коротко рассмеявшись, он снова глядит на меня: – Даже забавно. Познакомиться благодаря книге, которая лежит не на своей полке. На самом деле это потешно. И не в малой мере из-за того, что вы боялись, что из-за правды я решу, что вы не настолько умны. Напротив, теперь я о вашем интеллекте еще более высокого мнения. Я сжимаю челюсти. – Я рассказала вам об этом не потому, что боялась, что вы сочтете меня недалекой. А для того, чтобы проиллюстрировать, что вы ничего обо мне не знаете. Уж точно недостаточно, чтобы признаваться в любви и просить руки. Он со взглядом горящих глаз поднимается на ноги и обходит стол, чтобы очутиться передо мной. – Вы ошибаетесь, – заявляет он и берет меня за руки. – Я полюбил вас с первой встречи и люблю до сих пор. Я готов игнорировать скандальные слухи, циркулирующие по городу. Вот насколько я вас люблю. Я люблю так сильно, что спасу от этого скандала и заставлю каждого сплетника пожалеть о том дне, когда он отозвался о тебе плохо. – Мне не нужно, чтобы меня спасали от скандала. – Я вырываю свои руки из его и отступаю, из горла угрожает вырваться истеричный смех, и из-за этого у меня приподнимаются уголки губ. – Меня не нужно от него спасать, потому что, скорее всего, все говорят правду. Я работала на мистера Рочестера, жила в его поместье и провела с ним много времени без сопровождения. Гэвин качает головой. – Я не такой консервативный, как другие горожане. Вы взрослая женщина, способная следить за собой. По крайней мере, до замужества. Я доверяю вашему суждению… – Я влюбилась в него, – перебиваю я его. – Мы зашли так далеко, что завели роман. Очень физический, просто для ясности. Его глаза расширяются, он нервно сглатывает свои слова о защите. – До того, как моя семья переехала сюда, я была вовлечена в другой роман, с виконтом Брекширским. Слухи об этом скандале тоже верны, за исключением той части, которая рисует меня зачинщиком. В обоих случаях я была влюблена и согласилась на все сама. И я не жалею о своих чувствах. Чего не скажешь о том, что я отдала сердце недостойным людям. Гэвин становится еще бледнее, на его лбу выступает испарина. – Я… был бы лицемером, если бы отрицал право женщины… делать со своим телом все, что ей заблагорассудится, поскольку от мужчин не ожидают, что они сами будут целомудренны. – Он тяжело сглатывает, словно сдерживая желчь, подступающую к горлу, и понижает голос до шепота: – Но леди не должна так свободно делиться подобными историями, особенно с поклонниками. Как и джентльмену полагается хранить в тайне свое… романтическое прошлое. Я делаю несколько шагов назад, затем опускаюсь в кресло. Выпрямившись, я закидываю одну ногу на другую и кладу руки на подлокотники. – Мистер Астон, если вы пришли сюда, ожидая, что я буду той леди, какой меня хочет видеть общество, то вы заблуждаетесь на мой счет еще сильнее, чем я думала. Я вот такая. Я читаю любовные романы, говорю то, что думаю, и не терплю сплетен. Я никогда не буду пытаться вписаться в такой город, как Вернон, но сделаю все возможное, чтобы найти подходящее для меня место. Я гарантирую, что это не будет высшее человеческое общество. Кроме того, я любила и до сих пор люблю Эллиота Рочестера. Мы никогда не будем вместе, но прямо сейчас я ненавижу его и люблю в равной мере и не готова исцелиться. Моя собственная честность застает меня врасплох, а вместе с ней приходит и другая правда. – Но я исцелюсь. Когда-нибудь. Но даже когда это случится, сомневаюсь, что мы с вами подойдем друг другу. Видите ли, я хочу, чтобы меня любили, зная при этом вдоль и поперек. Чтобы смотрели на мое прошлое не как на череду ошибок, а как на строительные блоки, которые сделали меня той, кто я есть. И мужчина, который меня любит, не попросит скрывать, игнорировать или держать какую-либо часть меня или моего прошлого под замком. Он будет любить меня такой, какая я есть. А теперь скажите, мистер Астон. Это описание вам подходит? Во время моей тирады он бледнеет еще сильнее и, кажется, съеживается с каждым следующим мгновением. Я выдерживаю его взгляд с нейтральным выражением лица. Это его шанс. Его единственный шанс доказать, что мои прежние суждения о нем были ошибочны. Нина была права, когда сказала, что я всегда ожидаю от людей худшего, поэтому готова дать ему шанс. Может быть, в нем есть что-то, чего я пока не вижу, как было с Эллиотом. Может быть, у нас есть точки соприкосновения. Гэвин делает шаг назад и, отводя глаза, еще один. Затем он молча разворачивается на каблуках и покидает гостиную, оставив свое предложение невысказанным. * * * Неудивительно, что следующим идет отец. Он застает меня у окна, я наблюдаю за оживленными улицами, кишащими людьми, гудящими автомобилями и трескучими экипажами. Легкая снежная пыль из-за столпотворения и пробок уже стала коричневой. Отец начинает кричать, а я сосредотачиваюсь на падающих снежинках. Меня завораживает и успокаивает их замысловатый путь с неба и до земли. Благодаря этому зрелищу я возвращаюсь к тишине гор, что помогает мне собраться и переждать гнев отца. Я не смотрю на него и не перебиваю его, пока он отчитывает меня повышенным тоном. Наконец его отповедь заканчивается вопросом, которого я не слышу. Я медленно поворачиваюсь к нему лицом, и он повторяет его: – Почему ты ищешь собственной гибели? – Грудь отца вздымается, его лицо багровеет. Я отвечаю своим собственным вопросом: – Почему ты так сильно меня ненавидишь? Он делает шаг назад, широко распахнув глаза, как будто я ударила его ножом. – Я не ненавижу тебя, Джемма. Все, что я для тебя делал, я делал из любви. Но я больше ничего не могу сделать, уж ты об этом позаботилась. Ты слишком непослушная. Если кажется, что я люблю твоих сестер больше, то это только потому, что они повинуются. Они не дают мне повода злиться на них. Я качаю головой: – Послушание – это не любовь, отец. Принуждать свою дочь к нежелательному браку – это не любовь. – Для твоих сестер этого было достаточно. Почему тебе мало? Я поворачиваюсь к нему лицом: – Потому что они были готовы. Они влюблялись в своих первых потенциальных женихов, и поклонники отвечали им взаимностью. Отец грозит мне пальцем. – И у тебя могло быть то, что есть у них, если бы ты не нацелилась на женатого мужчину. Я закрываю глаза, не давая своему гневу вырваться наружу. – Я совершила ошибку, отец, но не такую, как ты думаешь. Я уже не надеюсь, что ты однажды меня поймешь. Я устала пытаться быть удобной для тебя дочерью и устала бороться с тобой. В конце концов, я не знаю тебя, а ты не знаешь меня. Отец, которого я любила, умер, когда умерла моя мама, а мужчина, который остался, не стоит моего послушания, моего гнева или моего неповиновения. Он срывается на шипение: – Да как ты смеешь. Неблагодарная… – Он поднимает руку, но останавливается. Как будто пораженный физической болью, он морщится и отступает, качая головой. Вдруг слезы застилают его глаза. Когда он говорит, его голос срывается: – Хочешь знать, почему я тебя ненавижу, Джемма? У меня перехватывает дыхание, легкие болезненно сжимаются. Я нахожу силы только кивнуть. – Потому что ты больше их напоминаешь мне ее. Твою мать. Его слова звучат так неправильно. Они должны быть нежными, ностальгическими, но вместо этого наполнены отвращением. Этого достаточно, чтобы в моей груди зародились рыдания, которые я сдерживаю изо всех сил. Отец продолжает: – Она была дикой и дерзкой, как и ты. И посмотри, к чему это ее привело. – О чем ты говоришь? – Она никогда не довольствовалась ролью жены. Я дал ей все. Детей, дом, лошадей, которых нужно приручить, и цыплят, которых нужно вырастить. Но она хотела большего, хотя права на это не имела. Она настояла на том, чтобы вмешаться в мой бизнес. Хотела навестить наших работников на шахтах, позаботиться об их благополучии. Ей не нужно было идти в шахты в день, когда они рухнули. Я даже запретил ей туда ходить, потому что поступили сообщения о нестабильности в более глубоких туннелях. Но послушалась ли она? Нет. После того как узнала, что некоторые умерли от болезни легких, она захотела сама проведать рабочих, убедиться, что с ними все в порядке. И неповиновение ее убило. Мое сердце переполняется сочувствием, из-за того, как яростно отец осуждает действия мамы, оно кажется неуместным. Я начинаю задаваться вопросом, а был ли он при жизни мамы тем, кем я его считала? Тогда он хотя бы казался добрым. Счастливым. – Ты не должен был позволять этому ожесточить тебя, – говорю я, и мой голос дрожит от сдерживаемых слез. – Тебе не нужно было отказываться от любви и отталкивать всех нас. Он стискивает челюсти. – Я не сдавался, но сейчас сдаюсь. Твое непослушание приведет тебя к смерти, как и твою мать. И я не стану дожидаться, когда это произойдет. – Он разворачивается на каблуках и направляется к двери. Прежде чем уйти, он останавливается у порога. – Я позволяю провести тебе в доме последнюю ночь. Чтобы утром тебя здесь не было. Мне все равно, куда ты пойдешь.