Слишком скоро двери гостиной открываются, и мое сердце подскакивает к горлу. У меня напрягается каждая мышца тела, и я стискиваю подлокотники. Но в гостиную входит не Гэвин, а Нина. Я вздыхаю, чувствуя, как уходит напряжение, и откидываюсь на спинку кресла. Нина подходит и садится рядом. Я не здороваюсь с ней и не встречаюсь взглядом, но все равно ощущаю ее жалость. Несколько мгновений мы сидим в тишине, пока Нина не заговаривает тихим голосом: – Ты же не собираешься выходить за него замуж, правда? Я не могу точно распознать интонации. Тревога? Осуждение? – И что ты хочешь услышать, Нина? Она наклоняется ко мне: – Что ты скажешь «нет», откажешь ему. Ошеломленная, я медленно перевожу взгляд на сестру и замечаю в ее глазах ярость и вызов. Вот бы и мои глаза горели так же. – С каких пор ты поощряешь мое неповиновение отцу? – Как увидела вас танцующими с мистером Рочестером. Мое сердце сначала делает кульбит, а потом уходит в пятки. Я снова смотрю на огонь. – И что это значит? Нина подается ко мне и двумя руками обхватывает мою. – Джемма, я пыталась дать тебе время и не задавала вопросов, но между вами что-то произошло. И я хочу, чтобы ты поделилась. Я вырываю свою руку из ее хватки. – Ничего не произошло. Она садится, выпрямляет спину и говорит резче: – Ты не заставишь меня поверить, что то, что я видела, пустяк. Я видела, как он смотрел на тебя. Как на него смотрела ты. Любой, у кого есть глаза и мозги, заметил бы это. Я усмехаюсь: – Таких довольно мало. – Ты любила его, а он любил тебя. Я поворачиваюсь к ней лицом: – Ты не знаешь, о чем говоришь. Фейри не способны любить, как мы. Оказывается, что часть сказок все-таки правда. – Тогда расскажи, что случилось. Не отгораживайся от меня. Я знаю, что тебе больно, и хочу тебя поддержать. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Слова эхом отдаются в моей голове, ее голос смешивается с его. Это уже слишком. Слишком рано. Слишком больно. Меня вытряхивает из моего укрытия, моя маска невозмутимости дает трещину. – Он разбил мне сердце, ясно? – Мне гадко от того, как ломается мой голос, когда я говорю свою правду. – Понятно, – говорит Нина мягко и спокойно. – Расскажи мне. Я выслушаю. – Это… не только моя история. Есть такое, чего я о нем рассказать не могу. – Тогда расскажи мне свою версию. Я молчу, обдумывая, что сказать, удивляясь облегчению, которое охватывает меня при мысли о том, что я расскажу ей хотя бы часть всего, что накопилось. Когда я говорю, мой голос едва громче шепота: – Я открылась. Доверилась ему. Отдала свое сердце и посчитала, что между нами все наладится. Я поверила его обещанию, что он готов сделать все необходимое, чтобы это случилось. Но как и в случае с Освальдом, когда дошло до дела, он не стал бороться за меня. Не смог сделать то, что должен был. – Что ему нужно было сделать? – Отказаться от того, чем он дорожил сильнее меня. – Когда я произношу это, сердце пронзает чувство вины, и наружу всплывает больше, чем я хотела открыть. – Я понимаю, почему он не захотел отказываться. Окажись я на его месте, я бы отказалась. Мы оба слишком высоко ценим свободу. Из-за чего мы не подходим друг другу. Нина не просит меня вдаваться в подробности, просто спрашивает: – Он объяснил почему? – Ему и не нужно было. – Но как только я это говорю, желудок сжимается. Эллиот действительно пытался объясниться, но я отказалась слушать. Я вложила в его уста слова, которые наверняка правдивее, чем тот вздор, который он собирался извергнуть. И все же в словах Нины есть смысл. – Джемма, ты склонна ожидать от людей худшего. – И когда я ошибалась? Если бы я с самого начала ожидала от людей худшего, то знала бы, что Освальду нельзя доверять. – Каким-то образом тебе же удалось довериться мистеру Рочестеру. – О, и чем все закончилось? Нина разочарованно вздыхает. – Я пытаюсь сказать, что ты не можешь позволить одному ужасному мужчине разрушить твое счастье. Тебе удалось пережить то, что случилось с виконтом Брекширским, и ты даже дала шанс мистеру Рочестеру. Пускай что-то и не получилось, но это не значит, что пытаться не стоило. Я видела, какой счастливой ты выглядела, когда танцевала с ним, и отказываюсь верить, что, по крайней мере на какое-то время, это того не стоило. Ее слова напоминают мне о выводе, к которому я пришла, когда танцевала с Эллиотом на балу. Я была готова его потерять и даже смирилась с этим, потому что его краткосрочное присутствие в моей жизни на какое-то время сделало ее лучше. Фантазии осуществляются в реальности, только не стоит ждать, что они продлятся вечно. А потом он все испортил, превратил все мои теплые мысли о нем в горечь. Если бы не случилось той последней, прекрасной ночи, я бы позволила ему жениться на Имоджен и всего-то испытывала бы горькую боль, а не кипящую, ядовитую обиду. Пока я думаю об этом, в моих мыслях проносится еще одно эхо. Если бы я только мог вернуться в прошлую ночь. До того, как узнал, что ты тоже меня любишь. Стереть все, что произошло после. По крайней мере, тогда я бы смог снять проклятие и не лишиться того, что для меня ценно. Я ерзаю на стуле, не желая понимать, что он имел в виду. Почему из-за нашей совместной ночи ему было труднее пожертвовать своей неблагой формой? Разве не должно было стать проще от осознания, ради чего он приносит жертву? До моего признания такой выход из ситуации даже не мог прийти ему в голову. Нина, должно быть, видит смятение на моем лице. – Может, стоит позволить ему объясниться? – Слишком поздно, – говорю я, и мой голос срывается. – Кроме того, это как раз ты слишком высокого мнения о других. Что бы он ни сказал, ему не удастся все исправить. Все кончено, и я больше не хочу о нем говорить. – Тогда что насчет тебя? Ты действительно собираешься отказаться от своей мечты? Я знаю, что ты не хочешь быть просто чьей-то женой. Ты хочешь свободы и настоящей любви… – Я не хочу любви. – Я скажу, чего ты не хочешь. Гэвина Астона. Во мне вспыхивает искра гнева, вырывающая меня из апатии. – А что еще мне делать? Все, о чем ты меня предупреждала, сбылось. Отец выгонит меня, если я не приму руку мистера Астона, да и устроиться на работу в этом городе у меня уже не получится. Нина встает со своего места только для того, чтобы опуститься перед моим креслом и взять меня за руки. Она смотрит с такой любовью и обожанием, что мне больно это видеть. – Ты умна и красива, и ты ни разу не переставала бороться. Я закрываю глаза, отгораживаясь от ее вида. Ее вера в меня слишком сильна, чересчур. – Просто я так устала, Нина. – Уставать нормально, – говорит она. – Но не смей сдаваться. Не позволяй искре погаснуть. Это твоя суть. Я закрываю глаза и слушаю, как она поднимается на ноги и выходит из комнаты. Как только понимаю, что осталась одна, я открываю глаза и тут же начинаю рыдать. Я только решила, что слез не осталось, но вот реву в три ручья. И создается ощущение, что я не оплакиваю горе, а освобождаюсь. Когда слезы заканчиваются, меня охватывает то же чувство, которое я испытала после вальса с Эллиотом. То же самое, как и когда дочитала книгу о мальчике и собаке. Горько-сладкий покой, одновременно болезненный и согревающий. Глава XXXVIII Гэвин приходит вскоре после двух часов дня. Мы устраиваемся с чайным столиком вдвоем. Он садится в кресло, а я занимаю свое место на диване. Сьюзан, горничная, приносит чай и печенье, и между нами повисает неловкое молчание. Я чувствую сильное желание надеть свою маску невозмутимости, но отгоняю этот порыв. После разговора с Ниной я решила встретиться с ним, не скрываясь за деланой личиной. Без возведенных стен. Безоружной. Только я. Гэвин тянется к чайнику и наполняет обе чашки. Затем трясущимися руками подносит чашку к губам и делает глоток. Я делаю то же самое.