– Я хочу, чтобы ты нашла мистера Тоя. Помнишь мистера Тоя? Конечно, она помнила. Не очень хорошо, но помнила. Его сломанный нос и эти осторожные глаза, которые всегда смотрели на нее так печально. – Как думаешь, ты сможешь его найти? – Я не знаю, как это сделать. – Пусть твой разум обратится к нему. Ты знаешь дорогу, Карис. – Почему ты не можешь этого сделать сам? – Потому что меня он будет ждать. У него – защита, а я слишком устал, чтобы бороться с ним в данный момент. – Он что, боится тебя? – Возможно. – Но почему? – Когда мы с мистером Тоем виделись в последний раз, ты была грудным ребенком. Он и я расстались врагами; он полагает, что мы все еще враги… – Ты собираешься причинить ему вред, – сказала она. – Это мое дело, Карис. Она встала, скользя вверх по стене, к которой прислонилась. – Я не думаю, что хочу найти его для тебя. – Разве мы не друзья? – Нет, – ответила она. – Никогда. – Ну же. Он шагнул к ней. Изувеченная рука коснулась ее: прикосновение было легким как перышко. – Я думаю, ты призрак, – сказала она. Она оставила его стоять в коридоре, а сама поднялась в ванную, чтобы все обдумать, и заперла за собой дверь. Она знала, что он причинит вред Тою, если она приведет его к этому человеку. – Карис, – тихо сказал он. Он стоял за дверью ванной. От его близости у нее по коже головы побежали мурашки. – Ты не можешь заставить меня, – сказала она. – Не искушай меня. Внезапно перед ее мысленным взором возникло громадное лицо Европейца. Он снова заговорил: – Я узнал тебя еще до того, как ты научилась ходить, Карис. Я часто держал тебя в своих объятиях. Ты сосала мой большой палец. – Он говорил, прижавшись губами к двери; Карис спиной чувствовала, как доски вибрируют от его низкого голоса. – Ни ты, ни я не виноваты, что нас разлучили. Поверь мне, я рад, что ты унаследовала таланты своего отца, потому что он никогда ими не пользовался. Он никогда не понимал, какая мудрость таится в них. Он растратил все на славу, богатство. Но ты… Я мог бы научить тебя, Карис. Многим вещам. Голос был таким обольстительным, что казалось, он проникает сквозь дверь и обнимает ее, как его руки много лет назад. Она вдруг стала крошкой в его ладонях; он ворковал ей, корчил глупые рожи, чтобы вызвать улыбку на личике херувима. – Просто найди мне Тоя. Неужели я так много прошу за все мои милости к тебе? Она поймала себя на том, что раскачивается в такт его убаюкиванию. – Той никогда не любил тебя, – говорил он, – никто никогда не любил тебя. Это была ложь и тактическая ошибка. Слова упали будто холодная вода на ее сонное лицо. Ее любили! Марти любил ее. Бегун, ее бегун. Мамулян почувствовал, что просчитался. – Не бросай мне вызов, – сказал он; воркование исчезло из голоса. – Иди к черту, – ответила Карис. – Как пожелаешь… В его словах прозвучала упавшая нотка, будто вопрос закрыт и с ним покончено. Однако он не покинул свой пост у двери. Она чувствовала его близость. Неужели ждет, что она устанет и выйдет? Убеждение с помощью физического насилия, конечно, не было его стилем, если только он не собирался использовать Брира. Карис ожесточилась против такой возможности: она выцарапает ему водянистые гляделки. Прошло несколько минут, и она была уверена, что Европеец все еще снаружи, хотя не слышала ни движения, ни дыхания. А потом загрохотали трубы. Где-то в системе двигался прилив. Раковина издала чавкающий звук, вода в унитазе расплескалась, крышка унитаза открылась и снова захлопнулась, когда снизу вырвался порыв зловонного воздуха. Так или иначе, это было его дело, хотя и казалось бессмысленным упражнением. Туалет снова пукнул: запах был омерзительный. – Что происходит? – спросила она вполголоса. Грязная каша начала просачиваться через край унитаза и капать на пол. В нем шевелилось нечто похожее на червей. Она закрыла глаза. Это была иллюзия, призванная Европейцем, чтобы подавить ее мятеж: она проигнорирует ее. Но даже в отсутствие зрения галлюцинация никуда не делась. Вода плескалась все громче по мере того, как усиливался поток, и сквозь шум течения она слышала, как что-то мокрое тяжело шлепается на пол ванной. – Ну и что? – сказал Мамулян. Она прокляла иллюзии и чародея разом, вдохнув ядовитый воздух. Что-то скользнуло по ее босой ноге. Провалиться ей на месте, если откроет глаза и даст ему еще один повод для нападения. Но любопытство взяло верх. Капли из унитаза превратились в ручеек, будто канализационные трубы изменили направление и сливали свое содержимое к ее ногам. Не просто экскременты и вода – суп из горячей грязи породил чудовищ. Существа, которых не встретишь ни в одной здравомыслящей зоологии, которые когда-то были рыбами, крабами; эмбрионы, спущенные в канализацию клиники, прежде чем их матери могли проснуться и закричать; животные, которые питались экскрементами, чьи тела были гротескной пародией на то, что они пожирали. Повсюду в иле потерянные вещи, потроха и отбросы поднимались и, пошатываясь, ползли к ней, кто хлопая крыльями, кто шлепая ластами. – Пусть они уйдут, – сказала она. Отступать они не собирались. Грязный прилив продолжал двигаться вперед: фауна, которую выблевывал унитаз, становилась все крупнее. – Найди Тоя, – предложил голос по ту сторону двери. Ее потные руки скользнули по ручке, но дверь не открылась. Не было и намека на отсрочку. – Выпустите меня. – Просто скажи «да». Она прижалась спиной к двери. Крышка унитаза распахнулась, словно от сильнейшего порыва ветра, и на этот раз осталась открытой. Поток усилился, и трубы заскрипели: по ним к свету пробивалось нечто чересчур большое. Она слышала, как его когти царапают стенки труб, слышала стук его зубов. – Скажи «да». – Нет. Блестящая рука высунулась из рыгающей чаши и шарила по сторонам, пока ее пальцы не уперлись в раковину. Затем существо начало подниматься, его истлевшие от воды кости гнулись словно резиновые. – Пожалуйста! – закричала она. – Просто скажи «да». – Да! Да! Что угодно! Да! Когда она выплюнула эти слова, ручка двери дернулась. Она повернулась спиной к появившемуся ужасу и всем своим весом навалилась на ручку одновременно с тем, как ее вторая рука нащупала ключ. Позади себя она услышала звук тела, извивающегося, чтобы освободиться. Она повернула ключ не в ту сторону, потом – в правильную. Грязь брызнула ей на голень. Оно почти настигло ее. Когда она открыла дверь, мокрые пальцы схватили ее за лодыжку, но она выскочила из ванной прежде, чем оно успело поймать ее, и, оказавшись на лестничной площадке, захлопнула за собой дверь. Мамулян, одержав победу, ушел. После этого она не могла заставить себя пользоваться ванной. По ее просьбе Пожиратель Бритв предоставил ведро, которое приносил и уносил с почтительностью. Европеец больше никогда не заговаривал об инциденте. В этом не было необходимости. В тот вечер она сделала, как он просил – распахнула разум, отправилась искать Билла Тоя и через несколько минут нашла его. Вскоре Последний Европеец сделал то же самое. 43 Никогда еще с тех безмятежных дней, когда он выигрывал в казино, у Марти не было столько денег, как сейчас. Две тысячи фунтов – не состояние для Уайтхеда, но Марти они вознесли на невиданные высоты. Возможно, рассказ старика о Карис был ложью. Если так, со временем он вытянет из него правду. Быстро только кошки родятся, как говаривал Фивер. Что сказал бы Фивер, увидев Марти сейчас, ступающим по ковру из бабла? Он оставил машину возле Юстона и поймал такси до Стрэнда, чтобы обналичить чек. Затем отправился на поиски хорошего парадного костюма. Уайтхед предложил ему магазин на Риджент-стрит. Менеджеры поначалу обращались с ним довольно грубо, но, как только он помахал деньгами, сменили пластинку и стали подхалимничать. Сдерживая улыбку, Марти разыгрывал из себя привередливого покупателя; они заискивали и суетились; он им это позволял. Только после трех четвертей часа их чародейских забот он остановился на том, что ему нравилось: вариант консервативный, но безупречно стильный. Костюм и сопутствующий ему гардероб – туфли, рубашки, галстуки – откусили от налички больше, чем он ожидал, но он позволил деньгам утекать сквозь пальцы как вода. Костюм и один комплект дополнений взял с собой. Остальное отправил в Приют. Когда он вышел, было время обеда, и он бродил вокруг, ища, что поесть. На Джерард-стрит был китайский ресторан, который они с Чармейн посещали, когда позволяли средства, – теперь он туда вернулся. Хотя фасад модернизировали, чтобы разместить большую неоновую вывеску, интерьер почти не изменился; еда была такой же хорошей, как он помнил. Он сидел в гордом одиночестве, ел и пил, изучая меню, и был счастлив играть роль богача до конца. После обеда заказал полдюжины сигар, выпил несколько рюмок бренди и дал на чай, как миллионер. Папа гордился бы мной, подумал он. Насытившись, напившись и удовлетворившись, он вышел в благоухающий полдень. Пришло время выполнить остальные инструкции Уайтхеда. Он несколько минут бесцельно бродил по Сохо, пока не нашел букмекерскую контору. Когда он вошел в прокуренное помещение, проснулись угрызения совести, но Марти велел чувству вины, этому кайфоломщику, пойти и повеситься. Он подчинился приказу, явившись сюда. Были скачки в Ньюмаркете, Кемптон-парке и Донкастере – каждое название вызывало горько-сладкую ассоциацию, – и он, не сдерживаясь, сделал ставки по каждому пункту. Вскоре прежний энтузиазм заглушил последнюю каплю вины. Эта игра была похожа на жизнь, но на вкус сильнее. Своими обещанными выгодами и чересчур легкими потерями она будто воплощала чувство, которое он испытывал ребенком, когда думал, каково быть взрослым. Он считал в те времена, что, когда вырастаешь и оставляешь позади скуку, вступаешь в тайный, бородатый, эректильный мир мужественности, где каждое слово будет наполнено риском и обещанием, каждый вздох – выигран перед лицом невероятных шансов.