– Я не обезьяна, – ответил Марти. 41 Только к середине вечера старик согласился встретиться с Марти. К этому времени его гнев прошел, что, видимо, и было причиной задержки. Сегодня вечером Уайтхед покинул кабинет и кресло у окна. Вместо этого он сидел в библиотеке. Единственная лампа, горевшая в комнате, стояла чуть позади кресла. Поэтому было почти невозможно разглядеть его лицо, а голос был настолько лишен интонаций, что по нему не удавалось понять, в каком он настроении, но Марти наполовину ожидал театральности и был готов к ней. Ему хотелось задать еще несколько вопросов, и он не собирался молчать. – Где Карис? – потребовал он. Голова слегка шевельнулась в глубине кресла. Руки закрыли книгу, лежавшую на коленях, и положили на стол. Одна из научно-фантастических книг в мягкой обложке; легкое чтение для темной ночи. – Какое тебе дело? – поинтересовался Уайтхед. Марти думал, что он предвидел все ответы – подкуп, увиливание, – но этого вопроса, снова взвалившего на него бремя расследования, не ожидал. Напрашивались и другие вопросы: например, знал ли Уайтхед о его отношениях с Карис? Весь день он мучил себя мыслью, что она рассказала ему все, пошла к старику после той первой ночи и следующих ночей, чтобы поведать в деталях о его неловкости и наивности. – Мне нужно знать, – сказал он. – Ну, я не вижу причин, почему бы тебе не рассказать, – ответил мертвый голос, – хотя, видит Бог, это личное и болезненное дело. И все же у меня осталось мало людей, которым я мог бы довериться. Марти попытался найти глаза Уайтхеда, но свет за креслом ослепил его. Все, что он мог сделать, – прислушаться к ровным модуляциям голоса и попытаться понять, что скрывается за этим потоком. – Ее увезли, Марти. По моей просьбе. Туда, где ее проблемы можно решить надлежащим образом. – Наркотики? – Ты, должно быть, понял, что ее зависимость значительно ухудшилась за последние несколько недель. Я надеялся сдержать процесс, давая достаточно, чтобы она была довольна, и в то же время постепенно сокращая дозу. До недавнего времени это работало. – Он вздохнул и поднес руку к лицу. – Я вел себя глупо. Мне давно следовало признать свое поражение и отправить ее в клинику. Но все просто: я не хотел, чтобы ее забрали у меня. А вчера вечером – наши гости, убийство собак – я понял, насколько эгоистичен, подвергая ее такому давлению. Слишком поздно для собственничества или гордыни. Если люди узнают, что моя дочь наркоманка, так тому и быть. – Понятно. – Ты был к ней неравнодушен. – Да. – Она красивая девушка, а ты одинок. Она тепло отзывалась о тебе. Со временем она вернется к нам, я уверен. – Я хотел бы ее навестить. – Опять же, со временем. Мне сказали, что в первые несколько недель лечения нужна изоляция. Но будь уверен, она в надежных руках. Все звучало так убедительно. Но это ложь. Конечно, ложь. Комнату Карис опустошили: неужели в ожидании того, что через несколько недель она «вернется к ним»? Все это было очередной выдумкой. Прежде чем Марти успел возразить, Уайтхед заговорил снова, размеренным голосом. – Ты теперь так близко ко мне, Марти. В свое время так было с Биллом. На самом деле, я действительно думаю, что тебя надо принять во внутренний круг, верно? В следующее воскресенье у меня званый ужин. Я хотел бы, чтобы ты был там. Как почетный гость. – Изысканная, льстивая речь. Старик без всяких усилий взял верх. – На этой неделе, я думаю, тебе следует съездить в Лондон и купить себе что-нибудь приличное. Боюсь, мои званые ужины довольно формальны. Он снова потянулся к книжке в мягкой обложке и открыл ее. – Вот чек. – Тот лежал между страниц, уже подписанный, готовый для Марти. – Это должно покрыть стоимость хорошего костюма, рубашки, обуви. Все, что ты хочешь, чтобы побаловать себя. – Чек был зажат между указательным и средним пальцами. – Возьми его, пожалуйста. Марти шагнул вперед и взял чек. – Спасибо. – Деньги можно обналичить в моем банке на Стрэнде. Там будут ждать. И еще я хочу, чтобы ты спустил на азартные игры все, что не потратишь. – Сэр? – Марти усомнился, что правильно расслышал приглашение. – Я настаиваю, чтобы ты рискнул, Марти. Лошади, карты, что угодно. Наслаждайся. Ты сделаешь это для меня? А когда вернешься, сможешь заставить старика позавидовать, поведав о своих приключениях. Значит, это все-таки подкуп. Чек еще сильнее убедил Марти, что старик лжет насчет Карис, но у него не хватило смелости настаивать. Однако не только трусость заставляла его сдерживаться, но и растущее возбуждение. Его подкупали дважды. Один раз деньгами, другой – приглашением сыграть. Уже много лет у него не было такого шанса. Денег в избытке, и время в придачу. Возможно, настанет день, когда он возненавидит папу за то, что тот разбудил вирус в его организме, но до этого можно выиграть, проиграть и снова выиграть целое состояние. Он стоял перед стариком, уже охваченный лихорадкой. – Ты хороший человек, Штраус. Слова Уайтхеда поднимались из затененного кресла, как слова пророка из расщелины скалы. Хотя Марти не мог видеть лица властелина, он знал, что тот улыбается. 42 Несмотря на годы, проведенные на солнечном острове, Карис обладала здоровым чувством реальности. По крайней мере, так было до тех пор, пока ее не отвезли в тот холодный голый дом на Калибан-стрит. Там уже ни в чем нельзя было быть уверенным. Это дело рук Мамуляна. Пожалуй, это единственное, в чем можно было не сомневаться. В доме не водились привидения, только человеческие умы. Что бы там ни двигалось в воздухе, что бы ни порхало по голым доскам с клубами пыли и тараканами, что бы ни мерцало, как свет на воде, в уголках ее глаз, – все это сотворил Мамулян. В течение трех дней после прибытия в новый дом Карис отказывалась разговаривать с хозяином или похитителем, кем бы он ни был. Она не могла вспомнить, зачем пришла, но знала, что он втянул ее в это – его разум дышал ей в затылок, – и она возмущалась манипуляциями. Брир, толстяк, принес ей еду, а на второй день еще и дозу, но она не ела и не говорила ни слова. Комната, в которой заперли девушку, была довольно уютной. У нее имелись книги и телевизор, но атмосфера была слишком нестабильной, чтобы чувствовать себя спокойно. Она не могла ни читать, ни смотреть ерунду по ящику. Иногда ей было трудно вспомнить собственное имя; казалось, его постоянная близость стирает ее с лица земли. Возможно, он и впрямь был на такое способен. В конце концов, он же проник в ее голову, не так ли? Тайком пробирался в ее душу бог знает сколько раз. Он был в ней, ради всего святого, и она этого даже не осознавала. – Не бойся. Было три часа ночи четвертого дня, еще одна бессонная ночь. Он вошел в ее комнату так тихо, что она посмотрела вниз, проверяя, касаются ли его ноги пола. – Я ненавижу это место, – сообщила она ему. – Ты предпочла бы исследовать окрестности, а не сидеть взаперти? – Здесь водятся привидения, – сказала она, ожидая, что он рассмеется. Однако он этого не сделал. И она двинулась дальше: – Ты и есть призрак? – Кто я такой – тайна, – ответил он, – даже для меня самого. – От интроспекции его голос смягчился. – Но я не призрак. В этом можешь не сомневаться. Не бойся меня, Карис. Все, что ты чувствуешь, я в какой-то мере разделяю. Она отчетливо помнила отвращение этого человека к половому акту. Каким бледным, болезненным существом он был, несмотря на все свои силы. Она не могла заставить себя возненавидеть его, хотя у нее для этого имелось достаточно причин. – Не люблю, когда меня используют, – сказала она. – Я не сделал тебе ничего плохого. И не делаю никакого зла сейчас, не так ли? – Я хочу видеть Марти. Мамулян попытался сжать изуродованную руку в кулак. – Боюсь, это невозможно, – сказал он. Рубцовая ткань его кисти блестела, туго натянутая, но исковерканная анатомия не поддавалась. – А почему нет? Почему ты не даешь мне его увидеть? – У тебя будет все, что нужно. Вдоволь еды – и героина. Внезапно ей пришло в голову, что Марти может быть в списке приговоренных Европейцем к смерти. Вероятно, он уже мертв. – Пожалуйста, не трогай его, – сказала она. – Воры приходят и уходят, – ответил он. – Я не могу отвечать за то, что с ним случится. – Я никогда тебя не прощу, – сказала она. – Простишь, – ответил он мягким, почти нереальным голосом. – Теперь я твой защитник, Карис. Если бы мне позволили, я воспитывал бы тебя с самого детства и ты была бы избавлена от унижений, которые он заставил тебя вытерпеть. Но уже слишком поздно. Все, что я могу сделать, – защитить тебя от дальнейшего разложения. Он оставил попытки сжать пальцы в кулак. Она видела, что раненая рука вызывает у него отвращение. Он бы отрезал ее, если бы мог, подумала она: он ненавидит не только секс, но и плоть. – Довольно, – сказал он то ли по поводу руки, то ли завершая спор, то ли просто так. Оставив ее спать, он не запер за собой дверь. На следующий день Карис приступила к осмотру дома. В этом месте не было ничего примечательного: просто большой, пустой, трехэтажный дом. По улице за грязными окнами шли обычные люди, слишком погруженные в свои мысли, чтобы даже оглянуться. Хотя ее первым побуждением было постучать по стеклу, чтобы обратиться к ним с беззвучной мольбой. Это желание удалось легко победить здравым смыслом. Если удастся ускользнуть, от чего она будет убегать или куда? Здесь у нее – своего рода безопасность и наркотики. Хотя поначалу она сопротивлялась им, они были слишком привлекательны, чтобы смыть их в унитаз. После нескольких дней приема таблеток она поддалась и героину. Он поступал в неизменном количестве: не слишком много, не слишком мало, и всегда хорошего качества. Только Брир, толстяк, расстраивал ее. Время от времени он приходил и наблюдал за ней водянистыми глазами, похожими на яйца всмятку. Она рассказала о нем Мамуляну, и на следующий день он не стал задерживаться, просто принес таблетки и поспешил прочь. Дни текли один за другим; иногда она не помнила, где находится и как сюда попала; иногда вспоминала свое имя, иногда – нет. Раз или два она попыталась думать о Марти, но он был слишком далеко от нее. Либо так, либо дом подавил ее силы. Как бы то ни было, ее мысли заблудились в нескольких милях от Калибан-стрит, и она вернулась туда в поту и страхе. Карис пробыла в доме почти неделю, когда все стало еще хуже. – Ябы хотел, чтобы ты кое-что для меня сделала, – сказал Европеец. – Что?