Передается ли подход к воспитанию из поколения в поколение? Чтобы оценить, передается ли подход к воспитанию из поколения в поколение (то есть возможно ли связать данные, которые мы собирали о взрослеющих участниках, с тем, что мы впоследствии записали на видео), мы первым делом должны были определить, удастся ли нам статистически объединить всевозможные оценки, которые мы давали родительской ипостаси участников, и вывести некую общую величину для оценки уровня родительской грамотности. Стоит отметить, что наш подход к оценке участников как родителей похож на тот, который мы описывали в четвертой главе: при оценке уровня проявления у участников СДВГ мы также объединяли несколько показателей в одну общую величину. Напомним, что тогда мы указывали следующее: если объединить (сгруппировать) различные показатели, то можно прийти к более точным, надежным и приближенным к истине выводам, чем если изучать каждый показатель по отдельности (раздробив их). Однако поясним, что подход, при котором показатели (в нашем случае – отношение к детям) объединяют, исследователи зачастую выбирают потому, что им он больше по душе, а не по каким-то более осмысленным причинам. Мы же прибегли к нему затем, что так было удобнее и разумнее. Дело в том, что родители (и отцы, и матери), которые сильнее способствовали умственной деятельности детей, чаще проявляли чуткость и положительно отзывались на ребенка, а также реже вели себя назойливо, равнодушно и проявляли меньше отрицательных чувств во время взаимодействия с ребенком. Таким образом, у нас получилось вывести величину, которая отражает, насколько сильно или слабо родитель проявляет заботу, чуткость и способствует развитию малыша. Родители, у которых этот показатель был низким, обычно чаще проявляли нетерпение, вели себя отстраненно по отношению к ребенку и/или отзывались на него отрицательно, в то время как те родители, у которых этот показатель был высоким, чаще проявляли чуткость, заботу и поддерживали ребенка. Если уж на то пошло, на этом этапе исследования хотя бы стало очевидно, что родители, даже зная о том, что их записывают, отнюдь не всегда поступают или могут поступать так, чтобы впечатлить наблюдателей. Когда пришло время ответить на главный вопрос (передается ли грамотный – не насильственный – подход к воспитанию из поколения в поколение), то ответ оказался ясным и убедительным, как мы и ожидали, но лишь в некотором смысле. Говоря в общих чертах, матери (участницы исследования, у которых были трехлетние дети) вели себя в соответствии с нашим предположением почти без отклонений, однако если речь заходила об отцах, то, как ни удивительно, связь между опытом детства и подходом к воспитанию детей значительно ослабевала. Мы не знали наверняка, почему так происходит, но впоследствии мы предположим, как можно объяснить это внезапное наблюдение. Прежде чем сказать хоть что-то по этому поводу, мы должны признать, что к исследованию, о котором говорится в этой главе, не подключались «генетические данные». Мы не знали ничего о наследственности участников и не могли сравнить, насколько отличается подход к воспитанию у родителей однояйцевых и разнояйцевых близнецов или у родных и приемных родителей. В итоге мы так и не смогли установить прямую причинно-следственную связь между тем, как воспитывали участника, и тем, какой из участника вышел родитель. Вполне могло оказаться и так, что связь между первым и вторым обусловлена наследственностью, потому что гены у детей и родителей отчасти совпадают – и тогда наследственность стала бы «третьей переменной», которая объясняет и первое обстоятельство, и второе. Даже столкнувшись с таким ограничением, мы не стали отчаиваться. Мы заложили основу для исследования вопроса о том, передается ли заботливое, чуткое и грамотное отношение родителей к ребенку от поколения к поколению, а значит, нашим последователям будет от чего отталкиваться. Незадолго до того, как эта книга отправилась в печать, мы сумели собрать данные о ДНК участников – в пятой части книги (с двенадцатой по пятнадцатую главу), посвященной наследственности, мы говорим об этом подробнее. Мы собрали эти сведения через много лет после того, как начали изучать вопрос преемственности в воспитании, и это позволило нам определить, передается ли склонность к тем или иным воспитательным подходам по наследству, а также как наследственность сказывается на отношении родителей к своим детям. Мы обнаружили, что, даже с поправкой на набор генов, влияющих на то, как к участникам относятся родители (то есть на то, какой отклик у родителей дети вызывают собственным поведением), воспитание тем или иным образом сказывается на развитии ребенка. Связь между подходом родителя к воспитанию и развитием ребенка обусловлена не только наследственностью, но и тем, что у родителей и детей совпадает часть генов, а потому мы вполне можем предположить, что опыт общения с родителями довольно сильно сказывается на развитии ребенка, а преемственность в воспитании действительно существует. Стоит отметить еще кое-что. По нашему – возможно, неправильному – мнению, нет особых причин полагать, что, окажись все дело в наследственности, итоги наших изысканий распространялись бы только на представительниц женского, а не мужского пола. Мы нашли надежные свидетельства того, что подход к воспитанию в той или иной мере передается по наследству, однако нет пока ни одной работы, которая показывала бы, что такое происходит только по женской линии. Не стоит о говорить о том, что мы ни в коем случае не считаем, будто наше толкование полученных данных – единственно верное. Поэтому наша настоящая задача – призвать читателей задуматься над озвученными заключениями, а не представить ему неопровержимые доказательства преемственности в воспитании, причем никак не подкрепленные генетикой. Теперь, когда мы пояснили свою точку зрения, давайте подробнее рассмотрим, что именно мы обнаружили в поисках доказательств существования преемственности в воспитании. В каком возрасте воспитание родителей влияет на ребенка сильнее всего? Пытаясь решить, почему родители воспитывают детей так, а не иначе, мы, если вы помните, оценивали, как на будущий подход к воспитанию влияет опыт детства, которое делится на три ступени: раннее детство (о котором мы судили на основе данных об участниках трех– и пятилетнего возраста), младший школьный возраст (опыт которого мы оценивали на основе данных об участниках семи– и девятилетнего возраста) и подростковый возраст (представление о котором мы складывали на основе данных об участниках тринадцати– и пятнадцатилетнего возраста). Участницы исследования в воспитании чаще проявляли чуткость, заботу и положительные, а не отрицательные эмоции, а также реже бывали навязчивыми и/или равнодушными, если их самих в раннем возрасте не призывали быть чрезмерно послушными, не воспитывали в одной строгости и не убеждали в том, что существуют жесткие требования к поведению в их возрасте. Другими словами, у чутких, понимающих и грамотных матерей были родители, которые прислушивались к их детским потребностям и желаниям, подстраивались под их поведение, проявляли к ним понимание и в той или иной мере сопротивлялись расхожему тогда мнению о том, что важнее поступки ребенка, а не его слова, поскольку его обязанность – слушаться взрослых. Когда мы рассмотрели вопрос преемственности в воспитании с точки зрения опыта, пережитого участниками в младшем школьном и подростковом возрасте, появились новые свидетельства в пользу наших предположений. Если в младшем школьном возрасте дочь обитала в семье, в которой царила сплоченность, преобладали положительные переживания и складывалось мало противоречий, девочка обычно вырастала заботливой, чуткой и грамотной матерью, которая редко проявляла навязчивость, чрезмерную властность и отрицательные чувства по отношению к детям. Та же закономерность наблюдалась у участниц, которые в подростковом возрасте доверяли родителям, открыто с ними общались и не отстранялись от них, то есть испытывали к ним здоровую привязанность. По правде говоря, чем больше благотворного опыта общения с родителями описывали участницы в дошкольном, младшем школьном и подростковом возрасте, тем чаще они вырастали чуткими, отзывчивыми и грамотными матерями. Другими словами, зная об опыте развития ребенка в семье в раннем, младшем школьном и подростковом возрасте, можно точнее предсказать, каким он вырастет родителем, чем если знать об опыте его взросления только в один из трех временных промежутков. Поэтому важно отметить, что не существует возраста, в котором любой пережитый опыт «определяет» дальнейший подход человека к воспитанию; свой вклад в будущую роль родителя вкладывают все первые пятнадцать лет жизни. Читатель наверняка помнит, что к похожим выводам мы приходили, когда изучали связь между уровнем самообладания человека в детстве и его дальнейшей жизнью (см. 4-ю главу). Если вы помните, то по уровню самообладания дошкольника уже можно довольно точно предсказать, что ждет его в будущем, однако предсказание будет намного точнее, если оценивать уровень его самообладания и позже, вплоть до конца начальной школы. Это наблюдение в очередной раз подчеркивает наше прежнее заявление о том, что развитие непрерывно и никогда не останавливается. Развитие не заканчивается на первом, пятом или десятом году жизни. Пусть даже события раннего детства и сказываются на развитии сильнее последующих, то, что происходит позже, также имеет значение. Наблюдается ли преемственность в воспитании среди отцов? Хотя выводы (а точнее, отсутствие выводов) в отношении отцов нас удивили, две мысли подтолкнули нас к тому, чтобы внимательнее присмотреться к полученным данным. Первая мысль была связана с тем, что в науке существует одно важное правило: «Отсутствие доказательства не является доказательством отсутствия». Другими словами, пусть даже мы и не нашли свидетельств преемственности в воспитании у участников мужского пола, это не значит, что на развитие мальчиков никак не влияет то, как к ним относятся родители. Это лишь значит, что мы не обнаружили необходимых свидетельств. Поэтому, желая разобраться, что влияет на подход отцов к воспитанию, мы первым делом посмотрели, вносят ли свой вклад в преемственность в воспитании отношения мужчин с возлюбленными (то есть с супругами или партнерами). Мы обратились к этому вопросу, поскольку некоторые работы, посвященные грубому обращению с детьми и даже насилию над ними, показывали, что здоровое отношение и поддержка со стороны близких людей способна стать «исправительным эмоциональным опытом», который позволит разорвать порочный круг плохого обращения взрослых с детьми. В ходе некоторых других исследований было обнаружено, что люди, с которыми в детстве обращались плохо, зачастую воздерживаются от похожего обращения с собственным ребенком благодаря здоровым близким отношениям. Следовательно, мы решили проверить (на основе данных об участниках данидинского исследования), действительно ли качество отношений с любимым человеком способно повлиять на то, сработает ли правило преемственности в воспитании, особенно если речь идет о представителях мужского пола. Пусть даже изначально мы хотели проверить это предположение, потому что не знали, как объяснить тот или иной подход к воспитанию со стороны отцов, нам показалось разумным подключить к проверке и данные о матерях. Мы решили в целом выяснить, распространяется ли закономерность, наблюдаемая у неграмотных родителей, на родителей грамотных. Оказалось, что не распространяется – по крайней мере у участников данидинского исследования. Мы обнаружили, что нет никакой связи между качеством любовных отношений и тем, насколько сильно участник повторяет в воспитании за собственными родителями. Примечательнее всего то, что, вопреки нашим предположениям, если участник во время взросления сталкивался с непреодолимыми трудностями, даже хорошие отношения с любимым человеком никак не снижали влияния отрицательного детского опыта на подход к воспитанию. Это наблюдалось как среди отцов, так и среди матерей. Поскольку наши первоначальные предположения казались крайне воодушевляющими, полученные итоги нас разочаровали, однако повторим, что сейчас мы можем заявить наверняка лишь одно: нам не удалось найти свидетельств в пользу своих предположений. То, что мы не смогли доказать некое явление, не означает, что этого явления вовсе не существует. Это лишь означает, что мы не смогли доказать его наличие. В то же время мы не собираемся и дальше себя оправдывать. Как исследователи человеческого развития, мы твердо уверены, что спорить с эмпирическими данными бессмысленно. Да, полученный ответ может нам не нравиться, однако он от этого не изменится. Тем не менее даже такие ответы не мешают нам сменить русло исследования и подобраться к вопросам отцовства с какой-либо иной стороны. Кроме того, мы задумались, могло ли на наши выводы – и отсутствие таковых – повлиять то, что поначалу мы собирали данные только о тех участниках, которые стали родителями довольно рано. Мы упоминаем об этом, поскольку не в нашей власти было повлиять на то, в каком возрасте участники соберутся родить детей. А потому все, что нам оставалось, – это ждать, покуда они сами не решат стать родителями, и лишь после этого наведываться к ним домой. И, конечно же, кто-то становился родителями раньше остальных. Кто-то становится родителем просто потому, что так случилось; кто-то, особенно если он заводит ребенка в более позднем возрасте, нарочно все как следует продумывает. Такие родители не только будут дожидаться подходящего партнера, но и, скорее всего, сначала получат образование и найдут постоянную занятость. Когда мы изучали, существует ли преемственность в воспитании, то первым делом обратились к тем участникам данидинского исследования, которые завели детей раньше, а не позже. Что, если люди (и, в частности, мужчины), которые становятся родителями позже, в воспитании намного более явно повторяют за теми, кто когда-то растил их, и мы не сумели найти свидетельств преемственности в воспитании, поскольку наша выборка включала участников, ставших родителями в относительно молодом возрасте? Тому, что мы не нашли свидетельств в пользу своих предположений, могло быть еще одно объяснение. Если судить по уже полученным нами данным, это объяснение касается скорее матерей, чем отцов. Что, если у участников, у которых первенец родился позже (и которые, следовательно, хуже помнили детство и юность), наоборот, наблюдается не такая сильная связь между детским опытом общения с родителями и их подходом к воспитанию? Чтобы проверить, насколько эти предположения близки к истине, мы продолжили собирать данные об участниках – на этот раз о тех, которые стали родителями позже других. Благодаря этому мы смогли провести второе исследование, посвященное тому, влияет ли возраст, в котором участник стал родителем (и, как следствие, объектом наблюдения), на то, насколько сильно в воспитании детей он повторяет за родителями. Однако нас вновь ждало разочарование. Участники, которые стали родителями после двадцати, и участники, которые стали родителями после тридцати, повторяли в воспитании трехлетних детей за родителями с одинаковой силой: матери – во многом, а отцы – почти ни в чем. Выводы Из нашего исследования, посвященного тому, почему родители воспитывают детей так, а не иначе, можно уверенно вывести одно: ожидания и надежды людей не всегда оправдываются. Такое бывает, если обитать, как мы, в мире эмпирических данных – и доверять собранным свидетельствам больше, чем своему чутью, своим убеждениям или предположениям. Однако даже это не позволяет нам окончательно отказаться от попыток «вдохнуть жизнь» в отсутствие каких-либо свидетельств. Дело в том, что отсутствию ожидаемых свидетельств могут быть самые разные причины. Позвольте нам предположить, почему мы так и не сумели связать опыт взросления и подход к воспитанию у отцов. Представьте, что мы кладоискатели, которые долгое время копали не там и в итоге так и остались ни с чем. Быть может, нам не удалось выявить преемственность в воспитании у мужчин потому, что судили об их детском опыте на основе рассказов их матерей, а не отцов. Что, если бы мы собирали данные о том, как проходит детство участника, еще и на основе рассказов отцов? Кроме того, может быть и так, что условия, в которые мы помещали участников, когда оценивали их подход к воспитанию, были уместнее для матерей, чем для отцов. Что, если бы нам удалось узнать отцов получше (и получить явные свидетельства преемственности в воспитании у мужчин), придумай мы для них иные задания, например в которых ребенку необходимо в чем-то их превзойти? Вполне возможно, что итоги оказались бы иными. Именно поэтому, повторяем, «отсутствие доказательства не является доказательством отсутствия». Возможно, мы не сумели добыть свидетельств в пользу важности отношений с любимым человеком еще и потому, что сосредоточились на грамотном и заботливом воспитании, а не грубом и насильственном. А возраст, в котором участники становились родителями, никак не влиял на силу преемственности, потому что мы пока еще не подключили данные об участниках, которые нарочно оттягивают с отцовством и материнством до сорока лет и дальше. И напоследок может и вовсе случиться так, что мы не нашли свидетельств преемственности в воспитании у отцов, или важности отношений с любимым человеком, или того, что дело в возрасте самих родителей, потому что изучали, как участники обращаются с трехлетними детьми. Возможно, мы всего лишь начали свои поиски, так сказать, не в том месте и не в то время (или в том месте, но не в то время?). Были бы итоги иными, если бы мы посмотрели, как участники воспитывают восьмилетних детей или детей-подростков? Даже сегодня многие отцы полагаются в воспитании на матерей, однако с годами все охотнее сами участвуют в жизни детей. Полученные данные показывают лишь то, что наше исследование отнюдь не ставит точку в вопросе преемственности в воспитании, полном чуткого и заботливого отношения к ребенку, а также благотворного влияния на его развитие. Научные знания закрепляются лишь со временем, когда удается накопить достаточно свидетельств в пользу тех или иных утверждений. Мы внесли самый разнообразный вклад в то, чтобы заложить необходимые для дальнейших исследований основы: мы проспективно, не ретроспективно, изучили вопрос преемственности в воспитании; сосредоточились на целом поколении детей, а не только на тех, кто наверняка будет плохим родителем; мы наблюдали за участниками с раннего детства, а не с подросткового возраста; мы собирали данные об их воспитании на трех важных этапах взросления; кроме того, мы сосредоточились на тех особенностях воспитания, которые способствуют, а не препятствуют развитию. Тем самым мы в своем длительном исследовании или, если придерживаться образности, приключении в поисках признаков, по которым возможно предугадать, насколько хорошим человек станет родителем, определили, что опыт, с которым во время взросления (в раннем, младшем школьном и подростковом возрасте) сталкиваются девочки, судя по всему, влияет на то, как они в будущем воспитывают трехлетних детей. Кроме того, мы обнаружили, что девочки, которые во время взросления (на всех трех перечисленных ступенях) получали больше поддержки со стороны, впоследствии чаще проявляли к детям чуткость, способствовали их развитию и вели себя отзывчиво по отношению к ним – а это, как показывают другие исследования, благотворно сказывается на жизни детей. Однако к каким бы выводам по поставленному вопросу мы ни пришли, важно помнить, что воспитание включает в себя множество составляющих. Его определяет не только детский опыт родителя, но и уровень его здоровья и благополучия, его профессиональный опыт, качество близких отношений, а также поддержка со стороны – от друзей, соседей, родственников и коллег. Кроме того, не забывайте, что дети своим поведением также влияют на то, как к ним относятся родители. Поэтому, несмотря на все усилия, которые мы приложили к тому, чтобы осветить вопрос преемственности в воспитании, нам все равно необходимо помнить, что мы изучили лишь одну сторону непрерывного процесса, от которого зависит, как человек будет относиться к своим детям. 6. Семейная среда и «нарушители порядка» Многие читатели этой книги, особенно мужского пола, вспомнив юность, наверняка смогут привести пример поступка, который они ни за что не посоветовали бы повторять – и в первую очередь собственным детям. Мы сейчас о поступках наподобие тех, когда человек ворует что-то мелкое в магазине, или садится в нетрезвом виде в автомобиль, за рулем которого находится такой же пьяный друг, или занимается незащищенным сексом с едва знакомым человеком. Самое любопытное в таком подростковом поведении то, насколько оно распространено, особенно среди юношей. Мы и вовсе помним одного друга, который настолько хотел поступить в американскую Военную академию в Вест-Поинте, что всю юность неустанно развивался в учебе и спорте и при этом был председателем школьного самоуправления, надеясь тем самым заслужить рекомендацию от члена Конгресса США, необходимую для поступления в это именитое заведение. Но как бы велико ни было желание этого «хорошего мальчика», он не мог устоять перед влиянием менее целеустремленных друзей и то участвовал вместе с ними в каком-нибудь мелком воровстве, то напивался. В этой главе мы рассмотрим еще одно любопытное качество этого подросткового явления, связанного с нарушением порядка в юности, а именно то, что некоторые с годами перерастают как желание идти против правил, так и пристрастие ко всему, что положено взрослым и не положено детям; а некоторые – нет. Здесь мы можем вспомнить еще одного друга, чей старший брат зависал с «плохими ребятами» в старшей школе: те курили, прогуливали занятия и дрались с детьми из соседних районов. Однажды этого старшего брата (ему тогда было пятнадцать) заметили за рулем родительского автомобиля: он колесил по городу. А еще один раз, напившись с друзьями, он взял родительскую лодку и в итоге врезался в корабельный док. Однако даже эта ошибка не заставила его одуматься. Его исключили из небольшого колледжа после того, как он стрелял по стенам общежития – как он признавался годами позднее, чтобы вернуть себе «доброе имя». Однако любопытно вот что. Некоторые из тех самых друзей, которые помогали этому старшему брату устраивать «розыгрыши», после старшей школы больше не ввязывались в подобные мероприятия. По правде говоря, один из них даже стал директором старшей школы, которому, естественно, было поручено смотреть, чтобы ученики ни в коем случае не нарушали правила, которые сам он некогда совершенно охотно нарушал. Поэтому исследователи человеческого развития, к которым относимся и мы, задаются вопросом: почему одни юноши, склонные нарушать правила, впоследствии это «перерастают», а другие – нет? Когда Терри Моффитт, которая входит в число авторов этой книги, впервые задумалась над данным вопросом, то обнаружила, что склонных к нарушениям порядка подростков можно поделить на две различные группы. В этой главе мы поделимся представлениями Моффитт о том, в каком направлении могут развиваться юные хулиганы, а также приведем свидетельства в пользу этих представлений. Кроме того, мы ненадолго возвратимся и к первому вопросу этой книги (можно ли по состоянию и поведению ребенка предсказать, какой будет его дальнейшая жизнь – см. главы 1-й по 3-ю) и объединим его со вторым (как на развитие человека влияет опыт в кругу и за пределами семьи – см. 5-ю главу). Два вида «нарушителей порядка» Когда возникла необходимость описать, чем отличаются друг от друга два вида людей, склонных к нарушению порядка, Моффитт использовала ярлыки, по которым сразу понятно, как долго представители той или иной группы безобразничают. Итак, одних нарушителей порядка (которые начинают идти против правил с детства или продолжают делать это в течение всей жизни) она назвала «вечными», а вторых (которые становятся нарушителями порядка в юности или перерастают склонность к бесчинствам к молодости) – «временными». Моффит предположила, что «вечные» нарушители порядка начинают идти против правил с раннего детства из-за не проявляющихся внешне нейропсихологических трудностей, которые препятствуют развитию языковых способностей, памяти и самообладания (о котором мы подробно рассказывали в 3-й главе). В итоге к дошкольному возрасту умственное развитие у таких детей идет медленнее, а также они обладают трудным, своенравным темпераментом (о котором мы подробно рассказывали во 2-й главе). Моффит предположила, что подобные признаки особенно отчетливо наблюдаются у детей в семьях, которые испытывают трудности с деньгами или в которой преобладает нездоровое общение. И то и другое лишь усугубляет склонность ребенка к враждебности даже в таком раннем возрасте, и в дальнейшем такая склонность закрепляется уже сама собой. Сейчас самое время вспомнить, как мы в пятой главе обсуждали неграмотные подходы к воспитанию, а во второй – то, как ребенок сам влияет на свое развитие, из-за чего в его поведении сохраняются и усиливаются те или иные особенности. Из-за того, что «вечные» нарушители порядка уже в таком раннем возрасте ведут себя неподобающе и, допустим, забирают у сверстников игрушки или отзываются на неоднозначные события озлобленно (например, бьют в ответ ребенка, который случайно налетел на них в очереди в столовой), с годами их поступки становятся только хуже, поскольку отклик среды на их действие только усугубляет их отношение к среде. «Вечная» склонность к нарушению порядка губит жизнь не слабее, чем «ловушки» юности, о которых мы говорили в третьей главе. Моффитт предполагала, что «вечные нарушители порядка», которые зачастую растут в не самых благоприятных условиях, а также испытывают трудности в умственном и поведенческом развитии, с большей вероятностью попадают в ловушки юности, которые, в свою очередь, только сильнее усугубляют их положение и едва ли не окончательно лишают их надежды на светлое будущее. Напомним, что в число подобных «ловушек» входит склонность к алкоголю, вождению автомобиля в нетрезвом виде и употреблению запрещенных веществ, а также отчуждение и отстраненность от семьи, нежелание получать школьное образование и беременности в подростковом возрасте. Получается, из-за того, что окружающие отзываются о «вечных нарушителей порядка» определенным образом, в поведении тех возникают и укореняются новые опасные черты: они проводят время с себе подобными хулиганами, их обходят стороной сверстники, а в школе они не поспевают за одноклассниками. В конце концов ребенок превращается в антисоциальную личность, которая с течением лет уже не меняется в лучшую сторону. Моффит была уверена, что «вечными нарушителями порядка» окажется лишь небольшое число детей, и когда мы решили проверить основные положения ее теории на материале данидинского исследования, то обнаружили, возможно ожидаемо, что мальчики оказывались «вечными нарушителями порядка» в десять раз чаще девочек. Именно поэтому в настоящей главе мы в основном говорим о мальчиках. Моффит предположила, что «временные нарушители порядка», в отличие от «вечных», в основном поступают наперекор правилам и законам в юные годы, а до и после них не проявляют пугающих наклонностей. «Временная» склонность к нарушению порядка просыпается в людях где-то в годы полового созревания, однако живет – поскольку в итоге такой человек перерастает склонность к антисоциальному поведению – лишь в течение юности, по крайней мере по предположениям Моффитт. Возмутительное поведение «временных нарушителей порядка» вызвано не совокупностью психологических нарушений в раннем детстве и тяжелой жизнью в семье, а влиянием подросткового мира. Согласно теории Моффитт, обычно у ребенка к подростковому возрасту возникает естественное желание пойти против правил, поскольку он еще не успел обособиться как личность и оказался на рубеже между детством и взрослой жизнью. В итоге он возмущается, что закон, семья и общество запрещают ему пользоваться преимуществами взрослой жизни (возможностью курить, пить алкоголь, водить автомобиль и заниматься сексом). Однако, приглядевшись к «вечным нарушителям порядка», которые не внемлют мольбам взрослых и тянутся к «запретному плоду» зрелости, «временные нарушители порядка» просто начинают повторять за ними, тем самым обозначая свою независимость. В конце концов «временные нарушители порядка» взрослеют, получают доступ к преимуществам зрелости и становятся законопослушными, применяя те полезные навыки, которыми владели до юных лет, например самообладание и усердие. Если так посудить, у «временных нарушителей порядка» в детстве с психикой и умственным развитием все в порядке, а потому они, в отличие от «вечных нарушителей порядка», намного проще перерастают юношеское безрассудство. Кроме того, «временные нарушители порядка» намного сильнее привязаны к родственникам и друзьям. Такой строгий подход к разграничению видов юных нарушителей порядка был особенно важен не только потому, что подчеркнул, насколько сильно на жизнь ребенка влияет развитие его психики и поведения, а также опыт, пережитый в кругу родных и за его пределами, но и потому, что догадки Моффитт еще только предстояло подтвердить. Моффит пришла к своему предположению, когда свела вместе данные различных исследований в попытке упорядочить эмпирический хаос, совсем как следователь, у которого в распоряжении множество улик, однако он никак не может связать их друг с другом. Иными словами, бо́льшую часть из того, что мы описали выше (а именно то, что юных нарушителей порядка возможно поделить на два вида), прежде никто не упоминал в своих трудах и, как следствие, не проверял в своих изысканиях, а значит нам с нашими данными, полученными в ходе данидинского исследования, предстояло стать первопроходцами. В итоге благодаря предположениям Моффитт мы провели два отдельных исследования, которые стали частью нашего нового приключения, направленного на то, чтобы понять, как развиваются подростки со склонностью к нарушению порядка. Первое исследование в основном было сосредоточено на том, почему у тех или иных подростков наблюдается склонность к антисоциальному поведению, а также чем отличаются друг от друга представители двух видов нарушителей порядка в детские и подростковые годы. А второе исследование, которое мы рассмотрим строго после первого, было посвящено тому, как развивалась жизнь юных нарушителей порядка после школы. Если ради первого исследования нам достаточно было потерпеть до восемнадцатилетия участников, то ради второго пришлось ждать значительно дольше. Все потому, что в ходе второго исследования мы пытались понять, как складывается взрослая жизнь участников, которые в юности стремились поступать наперекор правилам. Поскольку развитие требует времени, таким искателям приключений, как мы, необходимо проявлять должное терпение. Прежде чем рассказать, что мы делали и что обнаружили в ходе своего путешествия по миру подросткового хулиганства, необходимо пояснить вот что: мы проверяли предположение Моффитт не только потому, что это позволило бы нам лучше разобраться в человеческом развитии. Важнее то, что предположение Моффитт, получи оно подтверждение в ходе нашего исследования, могло оказаться очень полезным с точки зрения прикладной науки. Своими выводами мы могли бы подсказать, как предотвращать и исправлять антисоциальное поведение. Тогда можно было бы не только выявлять детей, которые наверняка в юности станут «вечными нарушителями порядка», и помогать им (поскольку склонность к антисоциальному поведению проявляется в их психологии и поведении еще в раннем детстве), но и иначе взглянуть на антисоциальное поведение подростков как таковое. Если бы предположение Моффитт получило распространение, то антисоциальное поведение подростков воспринималось бы как нечто естественное, а потому взрослые относились бы к нему спокойнее, не спеша никого клеймить. Однако в определенных случаях, как можно судить по примерам некоторых детей, есть смысл бить тревогу. Причины поведения юных «нарушителей порядка» В первом исследовании, связанном с мыслями Моффитт о юных «нарушителях порядка», мы стремились изучить три основных вопроса: во-первых, как себя ведут и как относятся к окружающему миру представители разных видов юных «нарушителей порядка»; во-вторых, попадают ли они в «ловушки» юности, способные погубить их дальнейшую жизнь; а в-третьих, каким бывает детство у «вечных» и «временных нарушителей порядка». Задав первый вопрос, мы предположили, что «вечные» и «временные нарушители порядка» ведут себя одинаково, однако первые при этом проявляют больше жестокости, чем вторые, а значит, представляют бо́льшую угрозу. Кроме того, мы ожидали, что в поведении «вечных нарушителей порядка» должны наблюдаться проявления психопатии, например неумение поддерживать длительные отношения с друзьями или родственниками вкупе с враждебным и настороженным отношеним к окружающим, а также склонностью довлеть над ними. Когда мы поставили перед собой второй вопрос, то подумали, что «временные нарушители порядка» наверняка будут развиваться правильнее «вечных», поскольку реже будут попадать в «ловушки» и, как следствие, губить свою дальнейшую жизнь. Наконец, мы решили поразмышлять, каким могло бы быть детство у «вечных» и у «временных нарушителей порядка». Моффит подчеркнула, что значительный вклад в подростковое антисоциальное поведение вносят нарушения раннего нейропсихологического развития, а потому мы предположили, что «вечные нарушители порядка» в детстве должны чаще «временных» сталкиваться с трудностями в умственном развитии и, скорее всего, обладать в трехлетнем возрасте трудным темпераментом (о котором мы рассказывали во 2-й главе). Но поскольку Моффитт еще предположила, что «вечные нарушители порядка» должны в основном происходить из неблагополучных семей (и пагубные наклонности в их поведении должны закрепиться как раз под влиянием тяжелого детского опыта), мы высказали еще одну догадку: родители «вечных нарушителей порядка» наверняка бывают не такими заботливыми, как родители «временных», а также чаще страдают от психических заболеваний и наверняка воспитывают сына в одиночку. Прежде чем отправиться проверять выдвинутые предположения, нам пришлось, как вы понимаете, собрать необходимые припасы. Первым делом мы отправились в кладовую данных за разнообразными сведениями, которые собирали об участниках каждые два года, начиная с трехлетнего возраста и заканчивая пятнадцатилетним, а также еще через три года, когда участникам было по восемнадцать лет. Благодаря этому мы могли посмотреть, как развивалось антисоциальное поведение подростков в течение двенадцати лет. В дальнейшем мы опишем то, как собирали данные, в общих чертах, пускаясь в подробности лишь тогда, когда будем озвучивать выводы, связанные с очередным предположением из вышеописанных. То, как мы собирали сведения об участниках, в той или иной мере зависело от их возраста, однако в основном происходило следующее: участника приводили в исследовательский отдел в один из шестидесяти дней после дня рождения, и ученые собирали о нем всевозможные данные, что могло длиться вплоть до шести часов. Важно отметить, что данные собирались блоками – за сведения о психическом здоровье, о поведении, о сексуальной жизни, о самовосприятии, об интеллекте и умственной деятельности (например, памяти) отвечали разные люди, которые не знали ничего о других сторонах жизни участников, а потому воспринимали их непредвзято. Представления об участниках как о цельных личностях у этих людей не было, а потому мы могли быть уверены в точности необходимых нам показателей. В прошлых главах мы уже отмечали, что родителям и учителям участников по электронной почте высылали перечни анкет, причем все те восемь раз, когда самих участников приводили в исследовательские отделы. Благодаря этому данные, полученные напрямую от участников, можно было дополнить мнением со стороны хорошо знакомых с ними взрослых. В итоге мы могли взглянуть на участников с двух сторон и лучше понять их личность, отношение к окружающим и поведение. Стоит отметить, что мы подключили и те оценки, которые наблюдатели выставляли участникам в трех– и пятилетнем возрасте – именно эти оценки мы использовали, когда делили участников по темпераментам (см. 2-ю главу). Кроме того, мы связались с отделами полиции и судами, чтобы выяснить, нарушали ли участники закон. Помимо данных об умственном, социальном и поведенческом развитии участников в детстве и юности, мы также собрали сведения о том, в какой среде они воспитывались. В частности, у родителей мы узнали, в каких социально-экономических условиях рос ребенок, каким было его психическое здоровье, а также как его предпочитали воспитывать, какие ценности ставили на первое место и как к нему относились (мы затрагивали этот вопрос в 5-й главе). Набрав полную корзину «ингредиентов», мы отправились «готовить» три различных «блюда», по одному на каждый вопрос, который поставили перед собой в исследовании природы и развития склонности к нарушению порядка у двух видов юношей. Первое блюдо должно было отразить, чем отличается поведение «вечных нарушителей порядка» от поведения «временных нарушителей порядка» с трех и до восемнадцати лет. Второе – как представители двух видов юных нарушителей порядка вели себя в подростковом возрасте. И завершающее – отличалось ли детство у представителей двух групп, и если да, то чем, поскольку именно по отличиям можно понять, как вовремя наставить будущих нарушителей порядка на путь истинный. «Вечные» и «временные нарушители порядка»