Такие выводы явно сходились с заявлением о том, что родитель, который часто и надолго разлучается с ребенком, понимает его плохо, а потому не способен общаться с ним так, чтобы способствовать его развитию. Мы нашли некоторые свидетельства в пользу того, что детям, о которых чужие люди заботились плохо, уделяла меньше внимания и мать, однако эти свидетельства были не такими обширными и убедительными, как данные, подтверждающие: материнское поведение зависит от количества часов, которые ребенок проводит с ней. Подведем итог: не важно, с какой стороны мы подходили к вопросу отношений между матерью и ребенком – разлучали детей с родителями и проверяли, насколько те привязаны друг к другу (в двух разных возрастах), или просто наблюдали за их общением в непринужденной обстановке (четыре раза) – оказывалось, что дело в основном не в том, насколько чутко за ребенком приглядывают чужие люди, а в том, сколько времени ребенок проводит без матери. Эта закономерность наблюдалась вне зависимости от того, насколько хорошо или плохо о ребенке заботились в отсутствие матери. Другими словами, если у родителя не ладились отношения с ребенком, то виноваты были, вопреки расхожему тогда мнению, не те, кто плохо заботился о нем, пока мама была на работе, а то, как долго он оставался на чужом попечении. Социальное, поведенческое и умственное развитие Причины, по которым мы в рамках исследования NICHD сосредоточились на развитии отношений между детьми и родителями, касались не только теории привязанности. К исследованию нас в том числе подтолкнуло расхожее мнение, что на развитии ребенка в основном сказывается воспитание и его отношения с родителями. Эта мысль, а также любопытство, которое вызывают многие другие стороны человеческого развития, вдохновило исследователей, работающих над проектом NICHD, проверить, как количество часов, которые ребенок проводит под чужим присмотром, и то, насколько хорошо о нем заботятся в отсутствие родителей, сказывается на социальном, поведенческом и умственном развитии. Кстати, напомним, что смелое заявление Белски о важности количества времени, которое ребенок проводит без матери, было основано на ранних, пусть даже имеющих недостатки, данных в пользу связи между длительным времяпрепровождением под присмотром чужих людей и излишней в сравнении с другими детьми озлобленностью и непослушанием с трех до восьми лет. В то же время – и тоже до того, как было запущено исследование NICHD – данные подсказывали, что не будет лишним проверить, правда ли ребенок, о котором очень хорошо заботятся в отсутствие матери, развивается лучше, особенно в умственном смысле. Как развивается ребенок дошкольного возраста Такова была предыстория наших научных изысканий, в ходе которых мы спрашивали родителей и других значимых для участников взрослых о том, как те ведут себя с окружающими и насколько развиты в эмоциональном смысле, а также проверяли умственные способности участников с помощью стандартных тестов на уровень развития. Оценка проводилась три раза, когда участникам было по два, три и четыре с половиной года. Мы вновь пришли к крайне любопытным выводам. Примечательнее всего то, что количественные и качественные показатели, судя по всему, влияли на совершенно разные стороны развития. Каждый раз, когда мы оценивали умственное развитие детей (в два, три и четыре с половиной года), оказывалось, что умственно-языковая деятельность зависит от качественных показателей, однако количественные при этом отчетливо влияли на уровень интеллекта, если верить тестам. Таковы «добрые вести» о том, как на развитие детей влияет забота со стороны чужих людей. Однако почти, если и вовсе не окончательно, противоположным положение дел оказалось тогда, когда мы изучили социальное, эмоциональное и поведенческое развитие детей. Несмотря на то что дети, о которых лучше заботились в отсутствие матери, в определенном возрасте выигрывали по некоторым показателям социального развития, связь между обстоятельствами была слишком слабой, особенно в сравнении со связью между качеством заботы и с умственным развитием и тем более – между временем, которое ребенок проводил под чужим присмотром, и социальным и поведенческим развитием. Однако связь между временем, проведенным на чужом попечении, и указанными исходами, как выяснилось, не настолько прямолинейна; тем не менее данные чаще свидетельствовали в ее пользу и определенно давали пищу для размышлений. Согласно свидетельствам взрослых, которые приглядывали за участниками вместо родителей (и при этом отнюдь не обязательно знали о том, кто сидел с ребенком, когда тому не было и года), чем больше времени дети за первые два года жизни проводят под чужим присмотром, тем озлобленнее и непослушнее становятся к двум годам. Эта связь, опять же, сохранялась вне зависимости от того, насколько хорошо о детях заботились чужие люди. Однако спустя всего двенадцать месяцев (когда участникам было по три года) эта связь уже не наблюдалась. Из-за такого неочевидного несоответствия исследователи разошлись во мнениях, что видно в статье, где идет обсуждение полученных данных и представлены итоги общих трудов. Там мы отметили следующее: поскольку в трехлетнем возрасте у участников не наблюдалась выявленная ранее связь между количеством времени, которое они проводят под чужим присмотром, и особенностями их развития, то можно как заключить, что выводы, к которым мы пришли ранее, не стоят пристального внимания, так и предположить, что в дальнейшем эта связь может проявиться снова. В итоге следующая оценка развития участников – уже в четыре с половиной года – должна была стать решающей. Проявится ли вновь связь между количеством времени, которое ребенок проводит без родителей, и тем, насколько он агрессивный и непослушный? Если нет, то мы сможем уверенно заключить, что между количеством часов, которые ребенок проводит под чужим присмотром, и его плохим поведением на самом деле нет никакой связи, а выявленная нами ранее закономерность – не более чем сбой, который не стоит внимания. Однако когда мы вновь попросили тех, кто присматривает за детьми вместо родителей, оценить поведение малышей уже в четыре с половиной года, то вновь обнаружили свидетельства в пользу выявленной прежде связи: чем больше времени ребенок проводил без родителей в первые четыре с половиной года жизни, тем задиристее и непослушнее он себя вел. Отметим также, что в четыре с половиной года за участниками зачастую присматривали уже не те, кто присматривал за ними в два и даже в три года. Не стоит и говорить о том, что большинство коллег возмутились, когда увидели, какие свидетельства мы получили на этот раз. В итоге они потребовали, чтобы мы проверили, а затем перепроверили найденное. Подготовительный класс Сомнения в вышеописанных выводах вызывало в том числе и то, что они были основаны на рассказах взрослых, которые приглядывали за детьми вместо родителей. Кто может поручиться за то, что их свидетельства точны? Вдруг дети, чье поведение признавали трудным, получали такую оценку, поскольку осведомитель заранее знал, в каком (а именно – в очень раннем) возрасте участник начал надолго и без перерыва расставаться с родителями, и был уверен, что это оставляет на нем отпечаток – как многие думали тогда и думают до сих пор. В итоге нам пришлось расширить рамки исследования и выяснить, как год спустя поведение участников оценят преподаватели подготовительного класса, поскольку буквально во всех случаях те знали участников первый учебный год, а значит, к его концу мы могли спокойно предложить им заполнить анкеты. Таким образом мы почти полностью исключали вероятность того, что кто-то из осведомителей знал участника прежде. Другими словами, вероятность того, что воспитатель оценит социальное и эмоциональное развитие участника предвзято, была крайне низкой. Когда мы проанализировали сведения, собранные на этапе подготовки к начальной школе, то вновь обнаружили связь между количеством времени, которое ребенок проводил под чужим присмотром в первые четыре с половиной года жизни, и повышенным уровнем агрессии и непослушания. Так что теперь у нас появились свидетельства в пользу того, что ребенок, который в младенчестве, раннем возрасте и начале дошкольного возраста больше времени проводит без родителей, в подготовительном классе ведет себя хуже. По правде говоря, эта связь оставалась очевидной вне зависимости от того, на чьи свидетельства мы полагались – матерей или преподавателей подготовительного класса. И, конечно же, значимость времени, проведенного под чужим присмотром, сохранялась даже с поправкой на то, насколько качественно за ребенком присматривали. Несмотря на то что мы подтвердили: дело явно не в предвзятости оценок тех взрослых, которые могли знать участников дольше, а потому относиться к ним предвзято, – некоторых коллег это наблюдение настолько удивило (даже огорошило), что они с двойным рвением начали искать в нем несоответствия. Итак, теперь нам пришлось проверять связь между количеством времени, которое ребенок проводит под чужим присмотром, и не только его поведением в целом, но и вероятностью того, что он окажется «в группе риска», то есть начнет вести себя настолько плохо, что это станет предвестником развития психопатологии. Что ж, мы и на этот раз победили. По правде говоря, и по данным на то время, когда участникам было по четыре с половиной года (то есть в промежутке до подготовительного класса), и по свидетельствам, которые мы собрали об участниках годом ранее, обнаружилась прямая связь между количеством времени, которое ребенок проводил под чужим присмотром, и поведенческими трудностями, позволяющими отнести его к группе риска. На Диаграмме 8.1 можно увидеть настоящую «лесенку», выстроенную на основе свидетельств, полученных от тех, кто присматривал за участниками до четырех с половиной лет, и от преподавателей подготовительных классов. На диаграмме отражено, сколько часов в неделю ребенок в первые четыре с половиной года жизни проводил под чужим присмотром (от нуля до девяти часов; от девяти до двадцати девяти; от двадцати девяти до сорока пяти; более сорока пяти часов в неделю), а также отражена доля участников, оказавшихся в группе риска. Насколько бы убедительными ни были наши заключения, многие коллеги все равно либо отказывались верить в столь «худые вести», либо продолжали искать изъяны в данных, которые не оправдали их ожиданий, которые им не нравились и которые они не хотели предлагать на суд общественности настолько же яростно, насколько воодушевленно до этого делились «добрыми вестями» о благотворном влиянии того, насколько качественно о ребенке заботятся чужие люди, на его умственное развитие. Итак, чтобы наша гипотеза смогла взять новую высоту, нам пришлось возвратиться к вопросу, которого мы уже касались, когда оценивали привязанность детей к родителям. Некоторые заявляли: что, если ребенок, который много времени провел под чужим присмотром, на самом деле становится не агрессивнее и непослушнее (как показала наша сложная, многосторонняя оценка различных составляющих плохого поведения), а опытнее и самостоятельнее? В итоге мы решили разобрать привязанность ребенка к родителю на составляющие и вывели три качества – однозначная задиристость, неподчинение/непослушание и самоуверенность, – каждое из которых решили изучить в отдельности. Мы считали ребенка задиристым, если он был жесток с окружающими, ломал чужие вещи, часто дрался, угрожал другим людям и бил их. Если ребенок вел себя дерзко, отказывался сотрудничать, не выполнял указания, взрывался гневом и нарушал порядок в классе, мы записывали это в проявления неподчинения/непослушания. Наконец, к проявлениям самоуверенности мы причисляли случаи, когда ребенок хвастался/хвалился, слишком много разговаривал, требовал или желал внимания и часто спорил. (Один коллега заявил, что перечисленные примеры – это скорее проявления «эмоциональной неудовлетворенности», нежели уверенности в себе.) ДИАГРАММА 8.1. Зависимость процента детей, входящих в группу риска по плохому поведению в четыре с половиной года (слева) и в подготовительном классе (справа), от количества часов, которые дети проводили без родителей. Источник данных: NICHD Early Child Care Research Network (2003). Does amount of time spent in child care predict socioemotional adjustment during the transition to kindergarten? Child Development, 74, 976–1005, table 8. Когда мы проверили связь между тремя перечисленными качествами и временем, которое ребенок проводил в дошкольном учреждении, оказалось: дети, которые за первые четыре с половиной года жизни в среднем проводили больше часов в неделю без матери, вырастали не только более самоуверенными, как надеялись некоторые, но и очевидно более задиристыми и непослушными. Другими словами, мы нашли эмпирические свидетельства, подтверждающие пагубное влияние разлуки с родителями на развитие детей, несмотря на то что наши коллеги-исследователи раз за разом утверждали, будто не важно, кто сидит с ребенком, главное – как. Повторим: мы свели к постоянной то, насколько качественно за детьми присматривали, а потому можем еще раз уверенно заявить, что «это не (только) качество, тупица». Что обнаружилось, когда участники повзрослели? Какими бы ни были полученные вести, добрыми (если родители оставляют ребенка на попечении людей, которые как следует о нем заботятся, тот лучше развивается в когнитивном и языковом смысле) или худыми (дети, за которыми долго присматривали чужие люди, вырастают более задиристыми и непослушными), мы не могли сказать наверняка, останутся ли они злободневными, когда дети повзрослеют и в их копилках будет больше событий, произошедших в кругу семьи, вблизи от дома и в школьных стенах. Они вполне могли остаться. Напомним, что связь между временем, которое ребенок провел под чужим присмотром, и плохим поведением, обнаруженная, когда участникам было по два года, исчезла буквально еще один год спустя. Пусть даже мы продолжали следить за поведением участников и дальше, когда они уже стали полноценными школьниками, мы не будем расписывать это подробно, поскольку иначе на объяснение уйдет слишком много страниц. Вместо этого мы перейдем прямиком к концу наших наблюдений. Итак, сейчас мы посмотрим, сохранилась ли связь между тем, что о ребенке заботились чужие люди, и его поведением к концу исследования, то есть когда участникам было по пятнадцать лет. Только первым делом повторим кое-что важное из вышеописанного: анализируя данные о пятнадцатилетних участниках, мы для начала не только свели к постоянной различные семейные обстоятельства, данные о которых собирали с рождения участников и до их пятнадцатилетия, но и сделали то же самое с условиями обучения в школе, которые могли благотворно влиять на успеваемость и психику участников в первом, третьем и пятом классах. Данные об этом влиянии мы собирали на основе обширных наблюдений за школьной жизнью участников. Эти сведения были нужны нам затем, чтобы сделать поправку на обстоятельства и условия, которыми участники окружены в школе, и выявить как можно более чистую связь между тем, что за ребенком присматривали чужие люди, и его дальнейшим развитием. Связь, которую мы обнаружили на основе данных об участниках-подростках, во многом походила на ту связь, что мы обнаружили, когда участники были младше. Вновь выходило так, что те, о ком чужие люди заботились качественнее, лучше развивались в умственном смысле – к этому выводу мы пришли благодаря стандартным тестам на академическую успеваемость. Буквально впервые с тех пор, как участники были малышами, нам удалось найти хотя бы какие-то намеки в сторону того, что дети, которые находятся под достаточно чутким присмотром в отсутствие родителей, лучше развиваются социально. Судя по свидетельствам самих участников, агрессивное и хулиганское поведение чаще наблюдается у тех, о ком взрослые, которые за ними приглядывали десять лет назад, заботились хуже. Этот исход, что любопытно, больше не был связан, как прежде, с количеством часов, которые ребенок проводил под присмотром чужих взрослых. Другими словами, мы больше не находили свидетельств в пользу того, что дети, за которыми до четырех с половиной лет чаще присматривали чужие люди, впоследствии в целом ведут себя хуже. Вместо этого (что, возможно, объясняется особенностями взросления) оказалось, что участники, которые до четырех с половиной лет в среднем больше часов в неделю проводили под присмотром чужих людей, в подростковом возрасте чаще склонялись к рискованному поведению (вроде секса, наркотиков и рок-н-ролла) и действовали по прихоти, не задумываясь о последствиях. Итак, в итоге нас вновь ждали как добрые, так и худые вести о детях, с которыми некогда было сидеть родителям. Добрые заключались в том, что если о ребенке в отсутствие родителя заботятся как следует, это благотворно сказывается на его когнитивном развитии. А худые – в том, что дети, которые больше времени проводят под чужим присмотром, в будущем сталкиваются с социальными и поведенческими проблемами. Вопрос без ответа Напомним, что мысли Джея Белски противоречили расхожему мнению о том, кому лучше сидеть с детьми, которое существовало еще до исследования NICHD. Его же воззрение подразумевало, что дети, которые с раннего возраста, постоянно и подолгу находятся под чужим присмотром, теряют связь с матерью, из-за чего, в свою очередь, вырастают более агрессивными и непослушными (как показывают исследования с участием детей постарше). Другими словами, чувство незащищенности, возникающее у детей, которых родители подолгу оставляют на чужом попечении, вероятно, приводит к тому, что впоследствии ребенок становится озлобленнее и своенравнее. Поскольку в ходе исследования NICHD были найдены явные свидетельства в пользу связи количества часов, которые ребенок провел под чужим присмотром, как с ослаблением привязанности ребенка к матери (если сочетались два фактора риска) и менее чутким и грамотным отношением к ребенку со стороны матери (самим по себе), так и с более агрессивным и непослушным поведением в детстве и рискованным и необдуманным – в юности, мы спокойно могли проверить предположение Белски. К нашему удивлению, свидетельств в поддержку этого предположения не нашлось. Да, от того, сколько времени ребенок находится под чужим присмотром, зависит то, насколько он будет привязан к родителям, и, уже независимо от привязанности к родителям, то, насколько хорошо он будет вести себя в дальнейшем, однако оказалось, что уровень привязанности к родителям не является посредником между количеством часов, которые ребенок проводит без родителей, и агрессией и непослушанием в три и четыре с половиной года, а также в подготовительном классе или рискованным и необдуманным поведением в юности. И, как мы уже не раз повторяли, если о ребенке в отсутствие родителей заботились не особенно хорошо, это никак не отражалось на связи между количеством часов, в течение которых ребенок остается под чужим присмотром, и вышеуказанными исходами. Итак, мы столкнулись с научной загадкой: почему дети, которые подолгу оставались без родителей, перед начальной школой, в начальных классах и в подростковом возрасте вели себя хуже? Как так вышло? Решить эту головоломку нам отчасти помогли пусть и ограниченные, однако данные, когда мы наконец обнаружили, что важную роль играет то, насколько большой была группа детей, в которой участник проводил время, пока родители были заняты. Если ребенок надолго оставался в большой группе в развивающем центре или семейном детском саду, то связь между количеством часов, которые он проводил под чужим присмотром, и его поведением усиливалась. По-настоящему ошеломляющим, пусть и объясняющим многое, оказалось следующее открытие: дети, которые до четырех с половиной лет проводили под чужим присмотром больше всего времени, в основном проводили его в крупных группах в развивающих центрах. Вне всяких сомнений дело было в следующем: чем раньше ребенка приходилось оставлять на чужое попечение и чем больше часов с течением недель, месяцев и лет были заняты родители, тем выше была вероятность, что они выберут развивающий центр, а не что-то менее масштабное (например, няню или детский сад на дому). Выяснилось, что почти все дети в развивающих центрах занимались в больших группах! Другими словами, пусть даже то, что ребенка рано, надолго и регулярно оставляли под чужим присмотром, и то, что его записывали в большие группы, не всегда совпадало, эти два обстоятельства явно были взаимосвязаны. Одно зачастую подразумевало другое. Открытие, связанное с большими группами, было важно в том числе и потому, что, насколько бы это ни изумляло исследователей в области человеческого развития, привлекало внимание к тому, чему мы его, возможно, уделили недостаточно, поскольку большую часть времени – и денег – посвятили качеству заботы о детях. И речь идет о том, как на развитие детей влияют сверстники, с которыми они проводят время. Что, если отрицательные последствия (в том числе слабая привязанность к матери в младенчестве, агрессия и непослушание в раннем детстве, а также рискованное и необдуманное поведение в юности), которые мы связали с тем, сколько часов ребенок проводит под чужим присмотром, на самом деле вызваны тем, сколько детей окружали участника с самых ранних лет и вплоть до подготовительного класса? В конце концов, мы не выявили никакой связи между перечисленными отрицательными исходами и тем, насколько хорошо о ребенке заботились взрослые, будь то мать или чужой человек, которому заплатили. Что, если необходимость «поспевать за всеми», то есть за сверстниками, приводит к тому, что ребенок, чья мать и без того недостаточно чуткая, чувствует себя неувереннее прежнего, из-за чего впоследствии ведет себя агрессивнее и непослушнее, а на втором десятке лет – рискованнее и необдуманнее? К сожалению, этого мы исследовать уже не могли, поскольку просто не собирали подробных сведений о том, как участники общались со сверстниками в небольших и крупных группах – иначе мы, возможно, осветили бы и этот вопрос. И так, вне всяких сомнений, вышло потому, что многие из нас, очевидно ошибочно, полагали, будто только от того, насколько хорошо за ребенком присматривают, зависит его будущее, и ввиду этого недооценивали влияние сверстников на совсем еще малышей. В предыдущей главе мы призывали обратить внимание на разочарование, которое исследователи испытывают, когда осознают, что не собрали так нужных им сейчас данных: знать бы прежде! Выводы Может показаться, что заявление в духе «Это качество, тупица» пусть и отчасти, но истинно: то, насколько хорошо о ребенке заботятся в отсутствие родителей, влияет на его когнитивное и языковое развитие. Однако это заявление истинно отнюдь не окончательно. Даже с учетом того, как о ребенке заботятся чужие люди, какие обстоятельства его окружают дома и в школе и каковы его личностные особенности, научное приключение под названием «исследование NICHD» позволило, к удивлению (и огорчению) многих, определить, что количество времени, проведенное под чужим присмотром, также имеет значение, пусть даже влияет оно только на социальное и поведенческое развитие. Таким образом, добрые вести о том, стоит ли оставлять ребенка на чужом попечении, заключаются в следующем: если чужие люди позаботятся о ребенке как следует, это благотворно скажется на его умственном развитии. А худые – в том, что если ребенка с раннего возраста, надолго и регулярно оставлять чужим людям, то в двухлетнем возрасте незадолго до подготовительного класса и в его течение тот будет вести себя плохо, а в юности – рискованнее и необдуманнее. Теперь мы стали еще лучше разбираться в том, как на развитие ребенка влияет опыт, пережитый в кругу семьи и за его пределами. Мы рассказали о том, что нам удалось обнаружить, однако не менее важно упомянуть то, чего нам обнаружить не удалось. Естественно, мы раз за разом повторяли, что нам не удавалось, невзирая на весь наш труд (причем добросовестный и упорный труд), выявить связь между недостаточно хорошей заботой о ребенке в отсутствие родителей и отрицательными последствиями того, сколько часов ребенок провел под чужим присмотром. Однако нас в числе прочего удивило и то, что мы так и не обнаружили свидетельств – хотя, опять же, упорно силились их найти – в пользу следующего предположения: время, которое ребенок проводит под чужим присмотром, и то, насколько хорошо о нем заботятся, хоть в чем-то связаны друг с другом. То есть мы не нашли никаких данных, которые указывали бы на то, что дети, которые провели больше времени там, где о них заботились хорошо, в когнитивном и языковом смысле развивались лучше, чем те, кто провел меньше времени там, где о нем заботились хорошо. Равно как и не нашлось доказательств в пользу того, что дети, которые подолгу оставались там, где о них заботились плохо, развивались хуже, чем те, кто проводил в таком месте меньше времени. Все это было удивительным и даже будто противоречило здравому смыслу. Почему если что-то очевидно положительное, а именно качественная забота, влияет на ребенка дольше, то он не развивается лучше, чем тот, на кого это положительное влияет меньше? И почему ребенок, который дольше находится там, где о нем заботятся плохо, не развивается хуже, чем тот, кто находится там меньше? Однако, возможно, наиболее удивительным было то, что, невзирая на упорные заявления о том, как благотворно на развитии детей сказывается качественная забота со стороны чужих людей, на деле это влияние оказалось в разы скромнее. Равно как и в разы скромнее оказалось пагубное влияние количества времени, которое ребенок проводит без родителей. Конечно, нельзя сбрасывать со счетов то, что нам до сих пор не удалось упомянуть: то, в какой семье растет ребенок, влияет на его развитие намного сильнее, чем то, кто и как с ним сидел. Возможно, отчасти это обусловлено наследственностью, однако мы сомневаемся, что лишь она отвечает за то, что по опыту, который ребенок переживает в кругу семьи (и который мы в ходе исследования NICHD оценивали через целый набор переменных, чтобы затем сделать на него поправку), можно предсказать его развитие в детстве и подростковом возрасте намного точнее, чем по тому, кто с ним сидел. Чтобы лучше разобраться в этом вопросе, можно провести мысленный эксперимент. Представьте, что вы еще зародыш и Господь предлагает вам выбрать: либо вы растете в семье с достатком, которая всячески способствует вашему развитию, однако до пяти лет подолгу остаетесь под присмотром чужих людей, которые не особенно хорошо о вас заботятся, либо вы растете в бедном доме с нездоровой средой, однако вас оставляют на попечении грамотных людей. Какой путь предпочли бы вы? Если основываться на исследовании NICHD, то лучше выбрать первый. То, что семейные обстоятельства влияют на ребенка сильнее, чем то, кто с ним сидит, непременно стоит где-нибудь записать, поскольку об этом зачастую забывают во время споров о том, кому лучше и правильнее заботиться о детях. Однако мы не считаем, что влияние семьи умаляет влияние тех, на кого эта семья может оставить ребенка. Пожалуйста, не забывайте, что сегодня для американских родителей в порядке вещей с раннего возраста надолго и регулярно отдавать ребенка на попечение чужим людям – и не важно, нанимают родители няню, отводят малыша в детский сад на дому и/или в развивающий центр. Кроме того, стоит учитывать, что далеко не каждые американские родители могут позволить себе отдать ребенка в надежные руки, а группы в дошкольных учреждениях зачастую достаточно крупные, чтобы это в совокупности с количеством времени, которое ребенок в них проводит, пагубно сказалось на его развитии. Судя по итогам исследования NICHD, то, сколько времени ребенок проводит под чужим присмотром, и то, насколько хорошо о нем заботятся, влияет на ребенка относительно слабо, однако если вспомнить, сколько детей подолгу остаются на попечении у людей, которые заботятся о них спустя рукава, и в насколько больших группах они оказываются, проблема уже не кажется надуманной. Это повод задаться вопросом: «Что хуже – когда что-то сильное влияет на небольшое количество людей или когда что-то слабое влияет на большое?» Поэтому то, что родители склонны надолго оставлять детей на чужом попечении, стоит рассматривать не с точки зрения каждого отдельного ребенка (а исследование NICHD, как и большинство других исследований по данному вопросу, было сосредоточено именно на этом), а с точки зрения всех детей, всей образовательной системы и всего общества в целом. Представьте, что будет со страной, в которой так часто приходится вверять детей в чужие руки, поскольку ее правительство, в отличие от правительств других современных западных стран, все неохотнее помогает родителям малышей. В Соединенных Штатах не существует ни федеральных законов, обязывающих оплачивать родителям декретный отпуск, ни грамотно отлаженной сети дошкольных учреждений, а потому выходит, что мы не бережем как следует ни главную ценность нашей страны – детей, ни общественный институт, который за них отвечает, – семью. Мы всецело уверены, что родителям необходимо предоставлять продолжительные оплачиваемые отпуска по уходу за детьми сразу после родов. Почему? Хотя бы потому, что опрос за опросом показывают: американцы с удовольствием сидели бы с детьми сами, однако им приходится платить другому человеку, чтобы тот – лишь бы как – присматривал за их ребенком. А еще потому, что младенцы, вне всяких сомнений, имей мы возможность провести опрос среди них, наверняка заявили бы то же самое! Более того, достойная забота нужна детям отнюдь не потому, что иначе они в будущем принесут меньше пользы обществу. В конце концов, они не просили, чтобы их рожали. Самые маленькие и наиболее уязвимые жители нашей страны имеют полное право жить счастливо день за днем, а потому стоит в первую очередь задуматься о правах детей, нравственности и человечности, а не о том, чем нам отплатят те дети, о которых мы позаботимся как следует. Расценивать детей только с точки зрения пользы, которую они способны принести, – значит воспринимать их как сырье, а учитывать их права и обходиться с ними человечно, – значит признавать ценность жизни каждого из них. 9. Район проживания и развитие ребенка Вплоть до этой главы мы рассматривали, как на развитие ребенка, подростка и, наконец, взрослого человека влияет то, что «вблизи» – то, в чем ребенок задействован напрямую, например отношения с родственниками (5-я и 6-я главы) или тип обучения в школе (7-я глава). Ури Бронфенбреннер (наш профессор из Корнеллского университета, о котором мы говорили ранее) называл это «микросистемой» экологии человеческого развития. Долгое время, стоило исследователю в области человеческого развития сделать шаг за пределы этой микросистемы, и он резко (как и мы обычно) оказывался на обширном социально-экономическом уровне, уровне социоэкономического статуса. Социоэкономический статус, конечно же, охватывает множество обстоятельств, включая уровень образования родителей, их должности, а также доход семьи. Однако и на этом уровне мы во многом касаемся ближайшего окружения, а потому перечисленные обстоятельства считаются семейными. Одно из важнейших изменений на нашем исследовательском пути, которое произошло в основном, пусть и не исключительно, благодаря тому, что Ури Бронфенбреннер представлял детский мир в виде матрешки, заключалось в следующем: дети и их ближайшие родственники окружены несколькими уровнями систем. Итак, ребенок состоит в близких отношениях с родными братьями, сестрами и родителями; все они представляют собой семью; семья – это часть местного населения, которое само по себе входит в целое общество; а общество – это составляющая культурной, исторической и даже эволюционной системы. Таким образом, на человеческое развитие влияет отнюдь не только то, что к нему ближе всего, а именно семья, те, кто приглядывает за ним, пока родители заняты, и школа, которую он посещает. Поскольку наши труды – не межкультурные и не исторические (то есть мы не сравниваем развитие представителей различных культур или исторических эпох), наша исследовательская деятельность охватывает не все уровни систем. Однако мы понимали, что после уровня ближайшего окружения, то есть семьи, находится следующий, и семья – это уже его составляющая. Именно это понимание и вдохновило нас на новое исследовательское приключение, о котором мы и поговорим в этой главе, посвященной тому, влияет ли на ребенка то, в каком районе он родился, и если да, то как. Если вы хоть раз покупали дом или искали съемное жилье, вы определенно задумывались, что будет окружать вас на новом месте жительства. Насколько там будет безопасно? Есть ли рядом магазин, в первую очередь продуктовый? Насколько далеко вы будете жить от работы? Возможно, вы недоумеваете, почему исследователи так долго обходили стороной вопрос того, где проживает человек. Ведь для людей, в частности для американцев, которые завели – или вот-вот заведут – ребенка, этот вопрос особенно важен. Поскольку от местного налога на имущество во многом зависят бюджеты школ, от ваших соседей зависит то, насколько хорошее школьное образование получит ваш ребенок и с кем он будет водиться. Однако даже в таких государствах, как Соединенное Королевство, где школы не зависят от местных налогов на имущество, все равно очень важно, где именно вы живете, поскольку это определяет, например, насколько близко находится остановка общественного транспорта, можно ли за пять минут добраться до магазина и с кем ваши дети наверняка будут играть во дворе. Мы убедились в силе последнего обстоятельства благодаря случаю Томаса, который вместе со своим братом-близнецом Джеймсом участвовал в исследовании E-Risk, о котором мы и будем рассказывать в этой главе. Напомним, что в отличие от данидинского исследования и проекта NICHD, исследование E-Risk проводилось в Соединенном Королевстве. Когда мы приходили к пяти– и затем семилетним близнецам и их матери домой, Томас, казалось, развивался как полагается, однако к десяти годам что-то вдруг изменилось: мальчик определенно стал вести себя иначе, возможно потому, что семья переехала в менее привлекательный район после того, как отец мальчиков потерял работу. Семье предоставили социальное жилье, и Томаса покинули то дружелюбие открытость и сговорчивость, которые были свойственны ему во время предыдущих встреч с исследователями, когда он жил в более благоприятном районе. Теперь Томас, казалось, ненавидел всех вокруг и вел себя будто повзрослевший раньше времени крутой парень. Мать считала, что новое «мироощущение» (как она это называла) у Томаса возникло из-за мальчиков, с которыми он постоянно проводил время. Однажды вечером к ним даже заявилась полиция и сообщила, что ее сын с друзьями бросал камни в еще целые окна заброшенного здания поблизости. Женщина готова была рвать на себе волосы, когда осознавала, что Томас наверняка вырастет «плохим»: новые друзья влияют на него отрицательно, а ее супруг из-за того, что потерял работу, начал больше пить. Мы также предположили, что мать и сама пагубно влияет на поведение Томаса, поскольку намного хуже, чем во время прежних встреч, знает, чем живет и о чем думает ее сын. Мы почти не удивились происходящему, отчасти потому, что исследование E-Risk задумывалось в том числе и затем, чтобы посмотреть, как на развитие детей влияет район, в котором они проживают – нам хотелось выйти за пределы микросреды, в которой обитали дети. Однако, чтобы это сделать, нам пришлось признать, насколько мы неопытны в этом вопросе, и позвать на помощь людей, которые понимали, что и как нужно делать. По правде говоря, то же самое мы спокойно делали в ходе данидинского исследования и исследования NICHD. Мы напоминаем читателям, что в этой книге рассказываем об исследованиях, над которыми трудились не только мы, но и множество других ученых. Это очевидно по списку литературы в конце книги, где перечислено, на каких научных статьях основана каждая глава, и среди соавторов этих статей – коллеги, без которых мы ни за что не справились бы с поставленными задачами. В этой главе мы делимся итогами исследовательского приключения в поисках не только связи между районом, в котором проживает ребенок, и его развитием с пяти до двенадцати лет, но и ответа на следующий вопрос: действительно ли даже небогатый район способен влиять хотя бы на некоторых детей благотворно, повышая их стойкость перед лицом пагубного влияния? Таким образом, мы взглянем шире на вопрос о том, как на развитие ребенка влияет опыт, с которым он сталкивается вне стен родного дома. Итак, еще мы расскажем, способно ли воспитание родителей стать посредником между развитием ребенка и его жизнью вне семейного круга. Не менее важно то, что мы разграничим влияние абсолютной и относительной бедности соседей на детей, чтобы понять, какая из них сказывается на развитии ребенка сильнее. Чтобы разобраться в этом вопросе, мы проверим, правда ли богатые соседи благотворно влияют на развитие бедных детей, и если да, то как.