Но тут дверь отворяется, и в лабораторию входят пятеро. Похоже, китайцы, но я не уверена. — Халатики-то у них устарели! — на мордочке Тотала написано глубокое презрение. — Откуда ты знаешь? — я даже не утруждаю себя понизить голос. — В этом году в моде большие лацканы и маленькие карманы. А у этих… Я даже слов не найду. Только зануды так одеваются. Все пятеро азиатских ученых явно смущены, а у тер Борчта из ушей от злобы практически дым валит. — Прекращайт! — рявкает он, в раздражении с силой хлопнув в ладоши. — Они будут вас спрашивайт вопросы. А вы будет отвечайт. Понятно? — Как дважды два. Если бы тер Борчт мог меня треснуть, по всему видать, он бы мне с удовольствием врезал. Наверно, постеснялся иностранным гостям истинную свою рожу показывать. Уселся за стол и начал злобно швырять бумаги с одного края на другой. Азиатская команда подошла к нам поближе и с любопытством принялась нас во все глаза оглядывать. Как зверей в зоопарке. Этак на нас еще пока никто не смотрел. Мы все внешне присмирели и стоим молча. Но внешность обманчива. Внутри у меня нарастает дикая злоба. Этих пятерых я сама одной левой прикончу. И тер Борчта впридачу. Флайбоев тоже немного — справиться можно. Чего же я стою, как покорный баран? Что меня останавливает? Ошейник. Как я понимаю, ему стоит только кнопку нажать, меня так током шибанет, что дух из меня враз вышибет. Азиатские ученые что-то между собой тихо лопочут, а я вспоминаю, что какая-то страна хотела купить нас как оружие. Массового поражения, что ли? Мне-то понятно, дорогой читатель, что затея эта совершенно идиотская. Младенец бессмысленный, и тот поймет. Но ты же знаешь, что военные — просто полные кретины. Так что не удивляйся. Один за другим иностранные белохалатники медленно обходят вокруг меня, потом вокруг Надж и Ангела и, очевидно, восхищаются, как поразительно мы похожи на живые существа. Тотала они совершенно игнорируют — он их не интересует. А на Ари смотрят с нескрываемым отвращением. Я уже так к нему привыкла, что не замечаю никаких его уродств. Но здесь, чужими глазами, ясно вижу: он не похож ни на человека, ни на ирейзера. Он похож на… неудавшийся генетический опыт. Заметив, как азиаты на него смотрят, Ари краснеет до корней волос. Как же мне его жалко! И всего-то за коротких четыре года эти гады превратили славного трехлетнего пацаненка в гору плохо упакованных в грубую шкуру неестественно накаченых мускулов, да еще с приставными крыльями. Он знает, что похож на монстра, знает, что умирает, но не понимает, за что ему выпала такая доля. 101 — Да вы фотографируйте, не стесняйтесь. Потом еще дома налюбуетесь, — радушно предлагаю я иностранцам. От удивления, что я еще и говорить могу, они чуть не подпрыгнули. Любопытство их теперь совсем зашкалило. — Сдрасдвуй, — смог, наконец, выдавить из себя один из них. — Мы спросим тибя нескилька фапросиф, — говорит он по-английски, но с сильным акцентом. В ответ я закатила глаза и состроила им рожу, на что они в восхищении снова что-то залопотали друг другу. — У типя ессь имя? — спрашивает самый резвый из них. И карандаши в руках у всех пятерых повисли над блокнотами. — Да, меня зовут семь-пять-девять-три-три-девять-х/один, — слышу, как зашипел за столом тер Борчт, но, видно, решил не вмешиваться. Иностранный белохалатник смотрит на меня в замешательстве и поворачивается к Надж: — Как типя совут? Надж чуток поразмыслила: — Джессика-Миранда-Алисия-Мандарин-Бабочка, — она, похоже, очень довольна своей изобретательностью и гордо мне улыбается. Белохалатники снова о чем-то переговариваются, и я слышу, как один из них удивленно повторяет: «папошка?» Дальше очередь Ангела. Они все смотрят на нее: — Ми путим сфать типя Малинькайа дефачка, — говорит их начальник, видимо, решив не напрягать свое серое вещество очередным странным именем. — Ладно, — соглашается Ангел. — А я тогда буду звать тебя Белый-лабораторный-халат. — Похоже на индейское имя, — говорю я. Теперь в нашу содержательную беседу вступает новый белохалатник: — Расскашите нам про фаш инстинкт напрафления. Как он рапотает? — Как будто внутри меня встроена Система Глобального Позиционирования, Джи Пи Эс,[20] — честно отвечаю я им и начинаю развивать мысль дальше, — говорящая система. Я ей говорю, куда мне надо лететь, а она мной руководит: сделай двадцать миль, поверни налево, съезд девяносто четвертый и так далее. Очень командовать любит. — Правта? — доверчиво округляют они глаза. — Конечно, неправда, идиоты, — рассердилась я на такую редкостную тупость. — Откуда мне знать, как она работает. Я только знаю, что она безошибочно посылает меня в прямо противоположную сторону от таких тупиц, как вы. Теперь даже азиаты, кажется, раздражены. Еще пять минут, максимум, и они больше не выдержат и закончат наш высокоинформативный разговор. — Как фысако фы мошете летать? — Не знаю точно, дайте мне проверить мой желудочный альтиметр.[21] — Опускаю глаза вниз и на пару инчей поднимаю на животе футболку. — Где же он? С утра вроде был на месте. — Так высоко, как самолет? — нетерпеливо допытывается Белый-лабораторный-халат. — Выше, — уверенно говорит Надж. — Высе, тем самалет? — восхищенно вступает третий член группы. Надж убежденно кивает: — Мы так высоко можем залететь, что там даже не слышно, как резинка вокруг пальца вертится — бз-бз-бз. — Она сделала несколько вращательных движений пальцем и насупилась. — Вы имеете в виду игрушечный самолет? Тер Борчт не выдерживает и вскакивает на ноги. — Хфатит! Вы ничего не добейтесь от этих недоделки! — Ну что ты, Борчтик, не нервничай. Такие хорошие люди пришли с нами поговорить. Они знают, мы можем летать очень высоко. Они знают, мы можем всюду найти дорогу, даже в темноте. Они знают, что мы летаем со средней скоростью сто миль в час. Я уверена, они хотят узнать о нас поподробнее. Ну-ка, думаю, дай я этой морковкой у них перед носом помашу, вот и посмотрим, что они дальше будут делать. Проведем и сами маленький научный эксперимент. Похоже, клюнули на мою морковку. Пятеро иностранцев как сумасшедшие записывают каждое мое слово. А тер Борчт, скрипнув зубами, тяжело опустился на место. — Тебе бы, Борчтик, надо было прекратить есть жареное. — Похлопав себя по животу, показываю ему на его массивное брюхо. Подмигиваю ему и с серьезным видом поворачиваюсь к азиатам-белохалатникам: — Вам, может быть, будет интересно узнать, что нам требуется значительное количество топлива. Каждые два часа плюшки, молочный коктейль, куриные котлетки, стейк, сосиска и… — Гамбургеры, — подсказывает Ангел, — морковный торт и пастрами, и жареная картошка, и… — Вафли, — вступает Надж, — и французский батон, и картошка, запеченная с сыром и беконом. Бекон можно даже так, без картошки. В случае чего, сойдет просто хлеб с ореховым маслом и сникерс. — Многослойный бутерброд, — рыкнул вдруг Ари хриплым голосом. Они совсем обалдели, как будто совершенно не ожидали от него дара речи. Иностранцы сгрудились и давай наперебой что-то возбужденно лепетать. А я многозначительно повела нашим бровями, мол, сейчас нам и подфартить может. Глядишь, поесть дадут. — Вам не нужен есть, — тер Борчт, очевидно, слегка успокоился. — Вы все равно скоро умирайт. Главный азиат подходит к нему, что-то говорит, и тер Борчт снова заводится. Слышу, как он отвечает: — Нет, уже поздно! — Почему ты не можешь залезть в их головы? — шепчу я Ангелу. — Сделай, чтобы они везде муравьев увидели или что-нибудь в этом роде. — Не получается у меня ничего. Я пробовала. Только начинаю пробираться — меня как будто выпихивает кто. Словно заслонка какая-то стоит с пружиной. — Не надо было в красках еду расписывать. Я теперь точно проголодалась, — шепотом жалуется Надж. И Ари тут же подхватывает: — Я тоже. — И я, и я, — пищит Тотал, — я готов одного из них живьем сожрать. Мы скривились от отвращения. Есть этих иностранцев даже с голодухи никому из нас неохота. Но тут все присутствующие, включая тер Борчта, азиатов-белохалатников, нас и даже флайбоев, поворачиваются на звук открывающейся двери. В комнате стоит МУМ. И, если честно, при виде меня на ее лице не заметно большого счастья. 102